Л.Н. Толстой, повесть «Холстомер» - проблема взгляда на мир в философии экзистенциализма

Аннотация: в данной работе подробно рассматриваются особенности мировосприятия автора художественного произведения, транслируемые через образ животного — старой лошади, выступающей символом христианской жертвенности, терпимости и милосердия. Внимание уделяется субъективной оценке окружающей реальности, которая в глазах людей давно приобрела вид неосознаваемой социальной инсценировки. В отличие от них, пегий мерин находится в состоянии так называемой «вброшенности» в мир, граничащей с хайдеггеровским понятием «здесь-и-теперь-бытия». Важнейшим моментом, на котором останавливается Л. Н. Толстой в повести «Холстомер», является изображение смерти, занимающее в философии экзистенциализма одну из ведущих позиций. Наконец, поднимается этический вопрос об отношении человека к другим живым существам, зачастую более слабым, чем он сам.
Ключевые слова: жизнь, отчуждение, свобода, смерть, субъектность, тревога, ужас.
«CANVAS METER»: THE PROBLEM OF LOOKING AT THE WORLD IN THE PHILOSOPHY OF EXISTENTIALISM
Abstract. In this item, the features of the perception of the author of a work of art are examined in detail, transmitted through the image of an animal — an old horse, which acts as a symbol of Christian sacrifice, tolerance and mercy. Attention is paid to a subjective assessment of the surrounding reality, which in the eyes of people has long acquired the form of an unconscious social pageant. In contrast, piebald gelding is in a state of so-called «thrown» into the world, bordering on Heidegger's concept of «here-and-now-being». The most important moment at which L. Tolstoy dwells in the novel «The Canvas meter» is the image of death, which occupies one of the leading positions in the philosophy of existentialism. Finally, the ethical question is raised about the relation of man to other living beings, often weaker than himself.
Key words: life, estrangement, freedom, death, subjectivity, anxiety, fear.
Особенности русской ментальности, как известно, получили свое отображение не только в религиозной философии, но и художественной литературе, которая подчеркнула все достоинства и недостатки русского характера. Наряду с хвалебными одами мужественности и бесстрашию русского народа мы встречаем бердяевскую концепцию противоречивости русского духа, склонного к постоянным метаниям и терзаниям на пути к «саморазрушению и самосожиганию», выходу за пределы своей самости. Будучи представителем натуралистической школы русской литературы и предтечей анималистического ее направления, Л. Н. Толстой (1828–1910) мастерски переносит указанные выше качества на животный мир. Наглядным тому примером является пегий мерин Холстомер из одноименной повести, которая репрезентирует проблему самоидентификации человека, специфику его взаимосвязей с несправедливой окружающей действительностью, а также — онтологический и аксиологический статус субъекта, пропущенные через сознание животного.
Следует отметить также авторскую интерпретацию смерти, которая в отношении животного принимает утилитарный смысл, а применительно к человеку — сакральный, но при этом чрезмерно эстетизированный. Речь идет, главным образом, о разнородном понимании ценности как таковой: исходя из логической концовки жизненного пути самого мерина и его бывшего хозяина, можно заключить, что отличия в мировосприятии и морально-этическом кодексе не смогли сломать устоявшуюся систему приписывания смерти как предиката — субъекту. В частности, жесткая контрарность в отношении к смерти человека и животного ощущается при употреблении высказываний о случившемся: ведь если о кончине человека принято говорить «умер», то о животном — «сдох». Иными словами, прослеживается четкая демаркационная линия, позволяющая охарактеризовать смерть коня как обесцененную жестокими людьми. Регулярная плодотворная работа над созданием подобных сюжетов обеспечила писателю весьма неоднозначную славу панморалиста, призывающего к смирению, послушанию, терпимости не только перед вызовами судьбы, но и перед другими людьми.
С другой стороны, Л. Н. Толстым затрагивается тема смыслового содержания категории свободы, которая в философии экзистенциализма нередко сопоставляется со смертью. Последняя, как правило, именуется освобождением от пограничных посттравматических состояний боли, страха, отчаяния и отчуждения. Стоит только обратить внимание на жуткую сцену умерщвления Холстомера, испытывающего мгновенное облегчение от прикосновения ножа. Животное воспринимает смерть совсем иначе: обладая человеческой способностью анализировать смысл происходящих вокруг событий, мерин между тем свободен от тревожности — индивидуального психологического влечения к интенсивным затяжным и повторяющимся переживаниям

. Французский психоаналитик Ж. Лакан склоняется к мысли, что тревога зарождается одновременно с тем, как пропадает какая-либо норма: соответственно, для Холстомера смерть вписывается в рамки последней как переходная ступень в другое бытийное состояние. Кроме того, в акте его смерти усматривается идея жертвенности Христа во имя искупления грехов всего человечества: несмотря на то, что коня подвергли убийству, его тело впоследствии стало спасением от голода других животных.
Иными словами, Л. Н. Толстой оказался на пороге тех тенденций — не только в литературе, но в искусстве в целом, — когда вопрос о ценности человеческой жизни становится особенно актуальным: «подмена темы смерти темой безумия не означает, что с прежней тревогой покончено; скорее, тревога эта обретает новые черты. Человеческое существование по-прежнему ничтожно, однако его ничтожество больше не воспринимается как внешний конечный предел, угрожающий и итожащий одновременно; теперь оно испытывается изнутри, как постоянная и неизменная форма существования». Писатель подчеркивает это ничтожество, когда упоминает о смерти гусара Никиты Серпуховского, чье мировоззрение предельно сближается с античным гедонизмом — единственная цель его жизни сводилась к потреблению материальных благ, приносящих удовольствие. Именно он выступает в тексте олицетворением типа человека, всегда ищущего свое «вино абсурда и хлеб безразличия, которые питают его величие».
Французский экзистенциалист атеистического толка А. Камю (1913–1960), которому принадлежат данные строки, рассматривает смерть как выход из состояния абсурда «Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, — значит, ответить, на фундаментальный вопрос философии». Прежде всего, его интересуют именно философские основания добровольного отказа от жизни, которому нередко предшествует безумие, определяемое мыслителями как отдельная культурно-историческая парадигма. В качестве небольшого отступления от основной темы стоит сказать, что все экзистенциалисты, в той или иной степени, апеллируют к феномену отчуждения, на грани которого находится сам Холстомер. В самом начале жизненного пути его воспринимали двояко, как товар, с одной стороны добротный, но с другой — бракованный из-за необычного пятнистого окраса. Между тем, он отчетливо ощущает неподдельность своего бытия: у немецкого философа М. Хайдеггера (1889–1976) в роли фактора, делающего возможным присутствие «здесь-и-теперь», выступает ужас, вызванный первородным Хаосом — применительно к животному эта схема реализуется путем демонстрации ужаса от той искусственной повседневности, которая организуется людьми.
Следует отметить также, что на примере жизни мерина, «всегдашнего мученика и шута молодежи», писатель отобразил специфику отношения к инакомыслящим в социуме: как правило, те люди, кто обладает способностью критически и целостно мыслить, рефлексировать, воспринимаются массой исключительно негативно — среди героев русской литературной традиции подобная участь постигла Базарова и Печорина. Кроме того, образ коня тесно соприкасается с феноменом героя-маргинала, однако, его интерпретация Л. Н. Толстым совершенно противоположна той, которая появится в более поздней литературе модернизма и постмодернизма. Благодаря подробному описанию до мельчайших деталей, вызывающих у читателя смешанные чувства страха, отвращения, сопереживание или вовсе меланхолию, повесть лишена «сентиментального лиризма», характерного для ранних произведений автора.
Сама фигура Л. Н. Толстого как философа вызывала немало критических споров, отсылающих к выводу, что писатель слишком поверхностно говорит об абстрактных категориях: «...скрывается в тумане старого метафизического хлама и кутается в обрывки пантеистических формул, или злоупотребляет своим правом художника там, где недостаточно образов и сравнений, или же безапелляционно изрекает под видом несомненной истины то, что ему таковым кажется, не пускаясь в лишние объяснения». Тем не менее, такие «поверхностные», с точки зрения критики, философские отсылки, напротив, могут восприниматься как попытка автора заставить своего читателя рефлексировать над концептуальным полем повседневности, а не поглощать его бесцельно — даже невзирая на хрупкость жизни.
По словам Л