Воплощение архетипов русской культуры в лирических романах «Бритый человек», «Роман без вранья» и «Циники»
Зарегистрируйся в два клика и получи неограниченный доступ к материалам,а также
промокод
на новый заказ в Автор24. Это бесплатно.
Основной акцент в имажинизме А. Мариенгофа и его последователей делается главным образом на природе имени существительного, которое в единственном роде среди остальных частей речи обладает способностью менять смысловое наполнение, оставляя при этом нетронутой саму оболочку. Наиболее наглядно это показывается на первых строчках «Бритого человека»: «…с такими зеркалами души на лице, что хоть садись и сочиняй стихи», «…они и не почувствовал, что уносит на своих пуговицах с танцующими оленями скромные фиалки их глаз». Данная черта нового литературного направления охватывает проблемное поле семиотики — философского метода интерпретации знаков, посредством которого перед исследователем постепенно открывается нарративная, нормативная, мнемоническая и эмоциональная нагрузка всего образа или текста. В контексте мировой культуры символ выступает, во-первых, как некое указание на духовную составляющую, инстанцию, в нашем случае — представленную посредством визуальных фигур; во-вторых, как иное пространство текста, в рамках которого разворачивается определенная цепь событий. Советский философ М. Мамардашвили (1930–1990) придает символу универсальное определение, которое послужит отправной точкой наших дальнейших исследований: «Символы есть лишь способ фиксации нашего онтологического устройства, поэтому они имеют смысл, какими бы абсурдными они нам ни казались, когда мы их воспринимаем как описание или изображение предметов».
Имажинизм, как мы уже выяснили в ходе изложения темы исследования, отдает предпочтение тезису об относительности знаний, из которого следует невозможность утверждения какого-либо идеала в качестве общепринятого. Так, представители этой школы авангардного искусства не выдвигали никаких четких догматических позиций, которые позволяли бы читателю отличить ее от других литературных течений того времени. Будучи преданными сторонниками эмпирического, чувственного освоения действительности, имажинисты пытались «ухватить» историческое время, его неповторимый «запах», по умолчанию деконструирующий искаженное понимание истинного «русского человека». Говоря о претворении А. Мариенгофом в жизнь этих теоретических положений, следует упомянуть три важнейших романа конца 1920-х годов прошлого века — «Бритый человек» (1926), «Роман без вранья» (1926) и «Циники» (1928). Все они, без исключения, обусловлены методом ироничного вскрытия узловых эстетических категорий прекрасного, возвышенного и глубокого, в силу чего вызывают отвращение у внушительной доли читателей.
Роман «Бритый человек» (1926) — это не просто автобиографическая аллюзия, где разворачиваются непростые отношения самого А. Мариенгофа и С. Есенина, окончившиеся самоубийством последнего, но отображение революционных для страны событий, в результате которых меняется отношение человека к своему окружению
Зарегистрируйся, чтобы продолжить изучение работы
. Изначально центральный персонаж художественного произведения — Мишка Титичкин — находится в активном поиске своего идеала, которым возникает необходимость восхищаться, как языческим каменным идолом, «будь то седобородый красавец-архиерей …или разважничавшийся волкодав …спутник полицмейстерской дочки с личиком из монастырского воска и глазами нежнейшей голубизны свежевыпавшего снега ясных и очень морозных ночей». Под эту категорию с легкостью попал аристократ, институтец Шпреегарт, одна лишь фамилия которого вызывала в Мишке неподдельный восторг, поскольку от нее веяло манящими заграничными нотками. Несмотря на то, что в повествовании перепутаны вступление, кульминация и развязка, а также сменяющие друг друга временны́е промежутки, нацеленные, скорее, не на обуздание темного первородного Хаоса, но на его разрастание за пределы текста, взгляд охватывает, прежде всего, описание культурно-исторической обстановки: «Лотки, ларьки, палатки, деревянные лавчонки, кирпичные ряды. Вокруг могучая грязь. Она лежит, как разъевшаяся свинья, похрюкивая и посапывая».
Становление в России 20-х гг. советского режима и последовавшая за ним горечь разочарований по былым временам, увлекавшим многих писателей с момента обожествления просвещенческих идеалов свободы, пронизывают сцену убийства Титичкиным своего объекта обожания: «Поскользнулся на фисташковой скорлупке, опрокинул бутылку, попал каблуком в консервную банку со шпротами „Прима“ на деликатесном масле, раздавил лососиный глаз». В данном случае мы наблюдаем горизонтальную модель восприятия времени, где параллельно существуют совершенно противоположные друг другу явления материального благосостояния. С одной стороны, процветала нэпманская буржуазия, куда входили крупные предприниматели: хозяева, имеющие наемных рабочих (владельцы промышленных фабрик); хозяева, сделавшие ставку на семейный бизнес (владельцы торговых лавок, трактиров, чайных заведений), рантье, сдававшие недвижимость и хозяева-одиночки, чаще всего выступавшие ремесленниками. С другой — свобода рыночных отношений, обозначившая триумф накопления капитала, оставила за бортом тех людей, которые не могли себе позволить вложения в какую-либо сферу рыночных отношений, на чем А. Мариенгоф периодически заостряет внимание читателя: «Я шел по улице за голодным человеком …Человек рычал и грыз ногтями зеркальные стекла, за которыми стояли красные деревянные кругляшки взамен голландских сыров …жирные свиные окорока из папье-маше и, наконец, яйца, снесенные токарем».
Подобные описания демонстрируют одномерную природу человека, который стремится, в основном, только к удовлетворению естественных потребностей, независимо от географического ландшафта
50% курсовой работы недоступно для прочтения
Закажи написание курсовой работы по выбранной теме всего за пару кликов. Персональная работа в кратчайшее время!
