Природные образы силы

Мифологические образы сил природы занимают центральное место в художественной концепции рассматриваемых нами произведениях В. Астафьева и Э. Хемингуэля.
Река (море) в рассказах Астафьева является элементом сакральной топографии и одной из форм воплощения мифологизма (женское и мужское начало), а также нравственным стержнем художественного мира произведения.
Река (Енисей) часто выполняет мифологическую функцию, т.е. обладает божественным правом «казнить и миловать», правом на суд и отмщение. Не случайно в Енисей прыгнул Командор, герой рассказа В. Астафьева «У Золотой Карги», узнав о смерти своей дочери Тайки, которую сбив пьяный шофер. Символический подтекст обретает сцена плывущего по реке плота с распятым на кресте человеком: «по тихому Енисею плыл плотик, на нем стоял крест, ко кресту, как Иисус Христос, был прибит ржавыми гвоздями тощий, нагой мужичонка. На груди его висела фанерка, на фанерке химическим карандашом нацарапано: “Погиб пижон за сто рублей, кто хочет больше?”» («Не хватает сердца»). Постоянный эпитет Енисея - «батюшка» создает фольклорный образ могучего и сурового хозяина тайги, способного распоряжаться людьми по своему усмотрению, кормильца и жестокого судьи одновременно: «растащит батюшка Енисей покойников но бесчисленным низинам, впадинам, по кустам и тундрам, там кого рыбы в воде иссосут, кого птицы расклюют, кого зверьки догложут», «поработал Енисей-батюшка - залил, унес, замыл, заилил все следы преступления» («Не хватает сердца»).
Функция права «казнить и миловать» также указывает на представление реки, как некого рубежа, края свободы, за которым находится фантастическое прекрасное место, воплощающее легенды о «золотом веке», о «земном рае», об «островах блаженных», различные утопии. Так, юному Акиму представляется, что «там, за Енисеем, совсем другая планета, и люди там другие, и ходят они по-другому, и едят другую пищу, и говорят на другом языке» («Царь-рыба»); умирающий пес Бойе окидывает взглядом «стену лесов за Енисеем, всегда заманчивых, наполненных тишиной и тайнами» («Бойе»); Кольке «в белой тишине тундры» видится мираж: «судно с мачтами и драными парусами, узкомордый белый медведь с безгласно раззявленной пастью, нарта с упряжкой оленей, на нарте знакомый еще по Плахино эвенк Ульчин», свою застрелянную конвоирами собаку и призрачную шаманку («Бойе»), ощущение радости после трудностей долгого пути по сибирской земле - «голый берег Заполярья показался нам землей обетованной, поселок и пристань Дудинка с вихлястыми, мерзлотой искореженными деревянными домишками - чуть ли не раем Господним» («Не хватает сердца»).
Силы природы в образах рек, тайги, животных могут вызывать у людей суеверный страх, и это также является доказательством влияния природы на человеческое сознание, поэтическим указанием на ее мифическую, сакральную силу.
Например, в рассказе В. Астафьева «Бойе» автор неоднократно отмечает колдовскую силу Бойе, собаки породы северных лаек: «Он умел в тайге делать все и соображал, как не полагалось животному, чем вбивал в суеверие лесных людей - они его побаивались, подозревая нечистое дело». Так, идет ссылка на северное поверье, согласно которому собака прежде была человеком, и это упоминание в контексте описания Бойе, подчеркивает некую «человечность» собаки, ее ум в глазах, деликатность и безответное служение людям; не случайно в финале рассказа, подстреленный пес, «по-человечьи скорбно вздохнув, умер, ровно бы жалея иль осуждая кого»

. Также в сцене, когда пес ловит огромную щучину, чем неслыханно удивляет отца Кольки, делается акцент на чудесное происшествие, связанное с потусторонней силой, которая помогла животному: «”...подобного дива не зрел еще. Бестия - не кобель! Раньше бы меня повесили вместе с собакой на лиственнице, або утопили обоих - за колдовство, привязавши к одному камню...”».
Если место не соответствует представлениям бывалых рыбаков как удачное для лова, но рыба вдруг именно в этом месте реки вдруг ловиться одна за другой, то, кроме как влияния нечистой силы человек не может предположить: «Чего-то нечисто тут!» («Капля»).
Суеверный страх испытывают персонажи рассказов В. Астафьева перед рекой: «бельмастый зрак глубин со дна реки проник наверх. Не надо смотреть на реку. Зябко, паскудно на ней ночью. Лучше наверх, на небо смотреть» (Царь-рыба»). Но и сила спасения присутствует в природном ресурсе. Так, река помогает маленькому Акиму и его братьям и сестрам пробудиться от зимнего оцепенения, вернуться к жизни: «[дети] ковыляли на ослабелых ногах к высокому еще, первой, вольной водой вздутому Енисею и не умывались, а щупали его ладошками, и от живой, целительной воды начинало трепыхаться в них сердчишко, они, повизгивая, брызгались и пробовали смеяться», а также становится местом, «дающим не только приют, но и смысл существования, и любовь, из которой затем прорастает тоска по земле, по такому вот, пусть дикому, но родному ее уголку» («Царь-рыба»).
Образы спасительной, умиротворяющей и созидательной силы присутствуют в различных природных объектах, которые авторы антропоморфизируют: туман, как «облегченное дыхание земли после парного дня, освобождение от давящей духоты, успокоение прохладой всего живого» («Капля»).
Природные топосы, животные в произведениях анализируемых нами авторов несут мужское или женское начало. Природные образы силы могут проявляться за счет антропоморфизма.
В очерках В. Астафьева река чаще всего заключает женское начало, связанное с хтоническим, причем обладает чаще разрушительной силой, отнимает жизнь. Река Опариха предстает одной из тех девушек-речушек, которые батюшко Енисей встречает и собирает воедино, чтобы «капля по капле наполнять молодой силой вечное движение», а «ночью по-женски присмирелой, притаенно говорливой речки» («Капля»).
В повести «Старик и рыба» Сантьяго размышляет о женской, как ему кажется, сущности моря. Для героя море связано с любовью: «думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж ее природа»; в мужском роде море представляют «рыбаки помоложе», и «говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге». Море в интерпретации Сантьяго – архетип матери, богини, способной рождать и убивать.
Тайга в рассказе «Капля» не иначе как «тайга-мать», которую человек может слушать и кормиться ее дарами