Личность как абсолют. Антропоцентризм и «антропологический эксперимент» в позднем творчестве Достоевского

Антропология Достоевского – сложное и неоднозначное явление. Человек в понимании Достоевского – существо психологически неустойчивое, динамически подвижное в своих страстях, заблуждениях, прозрениях, раскаянии. При таких представлениях о человеке не приходится говорить о линейной эволюции его героев от «зла» к «добру», от заблуждений – к истине. . Герои находятся в постоянной внутренней эволюции, испытывают борение страстей, однако выхода к «абсолютной святости» – нет даже у самых религиозно просвещенных из них (старец Зосима, Алексей Карамазов). В то же время Достоевский в романах не создает ощущения безысходности. И герою, и читателю всегда ясно, как этически правильно следует поступить, поэтому нарушение этики или следование ей герой совершает по собственному свободному выбору.
Согласно христианскому учению, Человек – центр Вселенной. Соответствие этому постулату образной системы романов Ф.М. Достоевского из всех критиков наиболее последовательно доказывает Н.А. Бердяев в книге «Миросозерцание Достоевского» (Глава вторая: «Человек»). Об антропоцентризме как ведущем принципе построения образной системы романов писателя говорят и другие критики и православные мыслители. Например, преп. В.В. Зеньковский в главе ХI «Почвенники. Аполлон Григорьев. Н.Н. Страхов. Ф.М. Достоевский» называет «тему человека» у Достоевского центральной и говорит о дуальности понимания проблемы человека:
«Вместе со всей русской мыслью Достоевский антропоцентричен, а его философское мировоззрение есть, прежде всего, персонализм, окрашенный, правда, чисто этически, но зато и достигающий в этой окраске необычайной силы и глубины. Нет для Достоевского ничего дороже и значительнее человека, хотя, быть может, нет и ничего страшнее человека… ».
Н.А. Бердяев говорит о центрированности и антиномичности героев Достоевского, о «тайне человека», которая до конца никогда не может быть разгадана: «Глубина человека всегда оказывается у Достоевского невыраженной, невыявленной, неосуществленной и неосуществимой до конца. Раскрытие глубины человека всегда влечет к катастрофе, за грани и пределы благообразной жизни этого мира» [4, с. 115].
При сохранении постоянных для писателя представлений о человеке как своего рода антиномии, сочетающей никогда не примиряющиеся полюса добра и зла, принцип антропоцентризма приводит в образной системе его романов к созданию полярно противоположных фигур, но в то же время – своеобразных «двойников» (Аглая и Настасья Филипповна, Раскольников и Свидригайлов, старец Зосима и старик Федор Карамазов). В психологическом рисунке характеров и поведения его персонажей наблюдаются постоянные, «маятниковые колебания» от святости к греховности и наоборот– от греха в добродетели.
Особенность антропоцентризма Достоевского, в частности, в том, что в центре его внимания и в центре образной системы того или иного его произведения не обязательно находится достойный в этическом смысле человек, а означает лишь то, что в центре – всегда находится человек в онтологическом смысле, как создание Божье, даже если он греховный по своему поведению и образу жизни. По христианским представлениям, человек не может противостоять грехам, если утрачивает связь с Богом. Проблема нечеткости, шаткости религиозных представлений, даже утраты веры поставлена в позднем творчестве Достоевского и расценивается как катастрофа, ведущая к духовной и физической гибели как личности, так и всего человечества. Гордыня, жажда властвовать, сладострастие, гнев – основные порочные стремления героев Достоевского, которым они далеко не всегда могут или хотят противостоять.
Гордость – движущая сила поступков и многих героев Достоевского: Родиона Раскольникова, Настасьи Филипповны, Ставрогина и других

. При этом для Достоевского важен не столько результат переменчивых стремлений его грешных героев, сколько сам процесс борьбы, так как в человеке выражена и тяга к изначальному добру, и к соблазнам земных греховных страстей. Героев поздних произведений писателя, за редким исключением (князь Мышкин, Соня Мармеладова, Зосима, Алексей Карамазов), невозможно разделить на хороших и дурных, положительных и отрицательных. Можно говорить только о внутренних колебаниях от одного полюса в другому, порождающих те или иные поступки, которые могут быть и ужасными. Это соответствует именно православной христианской антропологической концепции, согласно которой человек рождается с заданной духовной программой, а выполнит он ее или нет, будет окончательно ясно только на Страшном Суде.
Достоевский показывает, что самое страшное, если эти колебания от одного полюса к другому прекращаются еще при жизни человека, тогда он духовно мертв и живет только физиологически. Перед ним разверзается экзистенциальная бездна бессмысленности и бесцельности бытия. Фигуры и образы зла имеют пространственные и временные параметры: для Свидригайлова – это баня с пауками, в которой предстоит быть «вечно», для Ивана Карамазова– «квадриллионы километров», которые надо пройти в вечности грешнику. Появляется образ жертв зла: Свидригайлов убивает себя, Иван Карамазов впадает в исступление и безумие, Федор Карамазов убит собственным незаконнорожденным сыном. В связи с этим многие исследователи обращают преимущественное внимание на темную сторону героев Достоевского, на разнообразие форм и силу зла в его произведениях. Односторонностью подобных оценок личности у Достоевского отмечена, например, книга Л. Шестова «Достоевский и Ницше» [30].
В его художественном мире постоянно присутствует и полюс света, к которому приближается человек в той или иной мере, никогда полностью его не достигая в своей земной жизни.
Практически в образном мире Достоевского не существует героя, остановившегося в своем духовном движении, так как это равносильно смерти. Во всех без исключения его героях – и в Свидригайлове, и в Иване Карамазове, и в Смердякове, и даже в Федоре Павловиче Карамазове, – присутствует ощущение правильности или неправильности выбранного жизненного направления. Таким образом, движение между полюсами добра и зла и антиномичность существа человека, способного ко всему, у Достоевского составляет основу его представлений о человеке.
Поиски самим писателем понимания предназначения и возможностей человека продолжаются до последнего дня его жизни, находят отражение в позднем творчестве, особенно в «пятикнижии». В связи с этим к поздним романам, составляющим «пятикнижие», приложимо определение «антропологический эксперимент».
Главный нерв творчества Достоевского позднего периода – сложные и мучительные попытки «разгадать человека». Антропологический характер своего творчества наиболее точно определяет сам писатель в письме к брату Михаилу от 16 августа 1839 года: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать ее всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» [7, т. 28, с. 63].
Эти слова о «тайне человека» ясно указывают на главную цель и тему его творчества. В своей последней «Записной тетради» 1880–1881 годов писатель вновь повторяет главную мысль о человеке: «При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного….)»[7, т.27, с.65].
В истории жизни самого Достоевского и в истории центральных героев его «пятикнижия» поиски веры соотносятся с поисками человека, через которого религия преломляется