Рождение и воспитание детей в антиутопии

Одна из составляющих социокультурного пространства антиутопии – специфическая модель института семьи.
Существует следующее определение «института» – «это своеобразная форма человеческой деятельности, основанной на четко разработанной идеологии, системе правил и норм, а также развитом социальном контроле за их исполнением» [Фролов, 2000, с. 90]. Институт семьи транслирует от поколения к поколению фундаментальные ценности и является необходимым условием социализации личности. Функции семьи как социального института следующие:
функция сексуального регулирования (направление и упорядочивание естественных сексуальных потребностей людей);
репродуктивная функция (ответственность за воспроизводство новых членов общества);
функция социализации (основы формирования личности ребенка);
функция эмоционального удовлетворения (забота, интимность и доверительное общение, эмоциональное проявление выражение чувств по отношению к близким людям);
статусная функция (национальность, принадлежность к социальному слою и т.д.);
защитная функция (защита интересов и безопасности члена семьи);
экономическая функция (ведение общего хозяйства, финансовая поддержка) [Фролов, 2000, с. 104-106].
Таким образом, все вышеперечисленные функции отражают жизнедеятельность института семьи, однако, в антиутопическом мире происходит деформация социальных связей и социальных институтов, и все функции семьи антиутопическое государство берет на себя. Как подчеркивает Б. Ланин, «Антиутопии суждено было в полной мере отразить распад семейных отношений в XX веке» [Ланин, 1993, с. 153], и причинами распада исследователь называет активное вмешательство государства, взявшего на себя «больше, чем человек может позволить добровольно» и исключение из памяти упоминания о каких-либо социальных институтах ради собственного выживания.
Рассмотрим, каким образом происходит деформация функций института семьи в антиутопии.
Привязанность к одному партнеру в Мировом Государстве О. Хаксли («О дивный новый мир») считается подозрительной и не допускается, любовь в Едином Государстве Е. Замятина («Мы») исключена как нечто иррациональное. В антиутопическом государстве семейные отношения могут быть упразднены, как пережиток прошлого и любовь сведена к чистой физиологии («Мы»). Но такой подход лишал человека моральных установок заботы и личных привязанностей, чувства родства.
Например, в Едином Государстве Е. Замятина («Мы») все заботы о воспроизведении человеческого рода лежат на Государстве, которое принимает решение о праве обретения потомства. В романе О. Хаксли («О дивный новый мир») Государство взяло на себя функции искусственного оплодотворения яйцеклеток, во время беременности происходит вмешательство в развитие будущего организма и множество близнецов после обработки по «методу Бокановского» появляются на свет с заведомо установленным порогом своих возможностей, чтобы еще раз подтвердить девиз Государства «общность, одинаковость, стабильность». У О. Хаксли в Инкубационно-Воспитательном Центре по конвейерной ленте из Зала Оплодотворения в Зал закупорки движутся бутыли с эмбрионами. Известно, что только в 1978 году 25 июля в Великобритании появился на свет первый ребенок «из пробирки», а до этого Хаксли лишь мог почерпнуть информацию из теоретических представлений мыслителей своего времени. Таким образом, биология, генная инженерия в новом обществе поставлена в зависимость от общей цели взращивания нового человека для «улучшения природного процесса». Онтологическая потребность человека не берется во внимание, а «вне такой потребности человек теряет в себе человеческое, оставаясь человеком лишь биологически. Биологически человек был рожден, но не происходит того, что называют вторым рождением человека» [Константинов, 2013, с. 42-48] Роль науки в новом обществе, таким образом, имеет негативный характер: человек обречен на одиночество в системе коллективизма, он становится «винтиком» и должен отвечать государственному стандарту.
Ян («Будущее», Д. Глуховский) становится штурмовиком отряда, выполняющего полицейские функции – поиск в каменных джунглях Старого света тех, кто преступил закон, не зарегистрировав беременность. Женщины, нарушившие закон и родившие нелегальных детей, подвергаются инъекции – заражению старостью.
Коллективное общественное воспитание в антиутопическом мире полностью реализует функцию социализации индивида («Мы» Е. Замятина, «О дивный новый мир» О. Хаксли). Даже если учесть, что в некоторых антиутопиях институт семьи не уничтожен, тем не менее, члены семьи не придают смысла ритуальной стороне процесса («1984» Дж. Оруэлла, «451º по Фаренгейту» Р. Брэдбери, «Утопия-14» К. Воннегута). Дети воспитываются на детско-воспитательных заводах по единому установленному образцу, создана наука «детоводство» («Мы», Е. Замятин); ребенка с полутора лет приучают воспринимать умирание, смерть как нечто само собою разумеющееся и проводят занятия дважды в неделю в Умиральнице (О. Хаксли, «О новый дивный мир»).
Главный герой романа Д. Глуховского «Будущее» Ян Нахтигаль незаконный, «незарегистрированный» ребенок, которого изъяли у матери и отправили в закрытый интернат, воспитывающий солдат правящего режима. Для пространства антиутопии характерная замкнутость. Интернат, в котором живет Ян Нахтигаль – замкнутое пространство, где невозможно спрятаться. В сущности, автор показывает топос интерната как открытого места, но только открытого для обозрения и контролируемого. Образ яйца как символ бесконечного движения по кругу, где границы между модусами времени размыты, а выход из замкнутого пространства для дальнейшего развития закрыт. Общее представление о жизни Нахтигаля складывается под гнетом суровых обстоятельств в жизни: они формируют категории и мышления и предопределяют мотивы поступков. Прошлое неразрывно с настоящим, и наоборот. Интернат для него выступил в роли катализатора, полностью искалечившего детскую психику: ненависть к матери-преступнице за все унижения и ужасы, и его перечеркнутую жизнь. На основе этого у главного героя появляется импульс для развития личности в дальнейшем именно в рамках государственной власти.
В антиутопии функция эмоционального удовлетворения по отношению к членам семьи может быть с приставкой «анти»: например, один из главных героев «Дивергента» прилюдно порет собственного отца брючным ремнем, чтобы восстановить свой авторитет.
В антиутопии, как правило, присутствует кастовая дифференцированность при декларируемой элитарности (в новом мире О. Хаксли в Итоне учатся и мальчики, и девочки «из элитных каст»).
Детей Океании в романе Дж. Оруэлла «1984» приучают шпионить и доносить на собственных родителей в Полицию мыслей в контексте увлекательной игры с Большим Братом. Родители юных соглядатаев испытывают страх за свою безопасность или неспособны защитить себя и близких («Голодные игры», С. Коллинз).
Таким образом, все функции института семьи, которые взяло под свой контроль и в полную власть Государство, реализуют главный государственный принцип антиутопии – обеспечение стабильности и констатация стабильности.
ВЫВОДЫ ПО ГЛАВЕ II
По изображению детства в художественной литературе можно проследить, как менялось отношение к ребенку и теме воспитания на протяжении истории человечества. До эпохи Просвещения эта тема практически не поднималась в литературе, и дети как главные персонажи почти не рассматривались. В русской литературе XIX столетия образ детства представал почти идиллически в романах-воспоминаниях, написанных от первого лица с явными чертами автобиографий. Это можно увидеть в произведениях Л. Н. Толстого, С. Т. Аксакова, Н. Г. Гарина-Михайловского, И. С. Шмелева. Затем идиллическое детство как лирическая тема сменяется повествованиями о детях-сиротах, бедняках, маленьких тружениках. Эта тема звучит в произведениях таких писателей, как А. А. Чехов, Д. Н. Мамин-Сибиряк, А. И. Куприн, В. Г. Короленко, М. Горький, Л. Н. Андреев.
В европейской литературе реализма детство также предстает как трудная пора, развивается тема отрыва от семьи, сиротства. Но почти всегда при описании негативных поступков, совершенных детьми, исподволь указывается, что они были совершены под влиянием среды, которая заставляет невинных от рождения детей лгать, красть и т. д.
Впервые открытое сомнение в изначальной безгреховности детей прозвучало в романе У. Голдинга «Повелитель мух». Следует отметить, что и в трилогии С. Коллинз «Голодные игры» рядом с главными героями оказываются такие же молодые, как они, люди, но совершенно согласные с порядками Панема, превратившиеся, во всяком случае, на период игр, в бездушных механических убийц.
Рождение, процесс воспитания и образования на основе функций, присущих институту семьи, является частью политики антиутопического государства и отражает целевые установки государственной политики по конструированию таких элементов социальной модели, как рабство (физическое порабощение, психологическое, медикаментозное, хирургическое или психолингвистическое программирование сознания индивидов)

. Создается внутренняя организация и тотальная регламентация для усиления страха в обществе, как оправдание внешней угрозы, состояния войны, которая представляет государство в качестве «осажденной крепости»; происходит монополизация государственной машиной права на насилие.
Некоторые черты системы воспитания и образования, отраженные в моделируемом социуме антиутопий, воспринятые и художественно переосмысленные из трендов развития человеческой цивилизации, мы находим и в современном нам социуме, что, однако, в сравнении с представленной негативной линией развития антиутопического общества, доведенной до абсурда, эмоционального отторжения не вызывает, поскольку нами получены знания о том, как это должно быть.
ГЛАВА III. СПЕЦИФИКА ВОПЛОЩЕНИЯ ОБРАЗА РЕБЕНКА В СОВРЕМЕННЫХ АНТИУТОПИЯХ
(на примере произведений У. Голдинга «Повелитель мух»,
Аркадия и Бориса Стругацких «Гадкие лебеди», С. Коллинз
«Голодные игры», В. Е. Еналь «Живые»)
3.1 Рождение детей. Проблема воспитания
Говоря о реализации функций семьи в антиутопическом мире, можно выделить несколько их разновидностей:
1. Функция сексуального регулирования.
В анализируемых произведениях явно не прописана.
2. Репродуктивная функция.
В цикле романов «Живые» детей зачинают в лабораториях, выращиванием занимаются роботы, при этом научные достижения и медицинский контроль свели к нулю возможность младенческих смертей или болезней. Ответственность за выкармливание детей больше не лежит на плечах взрослых, которые могли заняться другими делами.
В «Повелителе мух», в «Голодных играх» и «Гадких лебедях» вопрос появления детей на свет не затрагивается.
3. Функция социализации.
В повести Стругацких «Гадкие лебеди» функцию социализации детей не берет на себя никто, ни правительство, ни родители. Единственные, кто обращает внимание на детей — это мокрецы. Дети тянутся к ним, потому что им нужны авторитеты. Но жизнь родителей их не устраивает, поэтому родители авторитетом не обладают. С другой стороны, детям, которым нечем заняться, жизнь мокрецов среди книг просто интересна.
В цикле книг В. Еналь «Живые» действие происходит на космической станции Моаг, где воспитанием детей занимаются роботы по специально составленной программе. Дети никогда не знали, что такое семья, любовь родителей. Здесь существуют законы, которые неукоснительно соблюдают «правильные» дети: главная героиня Эмма, обнаружив сбежавшего из Подземелья ребенка, подняла тревогу, получив за это очередной бонус. Таким образом, доносительство поощряется.
В романе-антиутопии «Повелитель мух» показан социум в миниатюре в примитивных условиях жизни на острове. В начале повествования мальчики устанавливают правила с необходимыми обязанностями по отношению к новому созданному «обществу»: старшие заботятся о младших, строятся шалаши, поддерживается костер на вершине горы для сигнализации о бедствии. Так, дети пытаются копировать модель поведения взрослых.
В романе «Голодные игры» арена, на которой проходят Голодные игры, является своеобразным прообразом типа общества, в котором происходит динамическое развитие личности с приложением адекватных установок и интенсивных усилий для победы. Победителем становится последний выживший на арене трибут.
4. Функция эмоционального удовлетворения.
В повести «Гадкие лебеди» новая самостоятельно выработанная идеология против праздности взрослых, мрачной действительности становится причиной отказа детей от семьи, привычного круга общения, разрыва с традиционными нормами морали и отвержение ценностей старшего поколения. По сути, в повести «Гадкие лебеди» представлен конфликт «отцов и детей», принявший крайнюю форму отрицания: «не хотят они жить больше так, как живете вы и жили ваши предки», «не хотят ваших семей и вашего государства» [Стругацкие, 1987, с. 86]. Гениальность Ирмы не приводит к взаимопониманию с ее отцом, не прибавляет любви и душевности. После дискуссии с гимназистами, Виктор Банев приходит к выводу, который внушает ему страх перед убеждениями подрастающего поколения: «будущему удалось все-таки запустить щупальца в самое сердце настоящего, и это будущее было холодным, безжалостным, ему было наплевать на все заслуги прошлого - истинные или мнимые» [Стругацкие, 1987, с. 25].
Функция эмоционального удовлетворения в «Голодных играх» имеет деформированный вид. В государстве Панем каждый год устраивается реалити-шоу «Голодные игры», игра-состязание, влекущая за собой смерть всех участников, где последний выживший остается победителем. Игра в Капитолии – аллюзия на гладиаторские бои в Древнем Риме. Зрелищное действо, происходящее на арене, полной смертельных ловушек, дает эмоциональное удовлетворение для делающих ставки граждан Капитолия и нивелирует в их сознании реальные проблемы, ослабляет стремление к справедливости.
В «Повелителе мух» группа бывших хористов, а ныне охотников, получает эмоциональное удовлетворение, предаваясь диким «танцам» с воплями «Зверя – бей! Глотку – режь! Выпусти – кровь!» [Голдинг, 2004]. Дети, оказавшиеся вне своих семей, теряют признаки цивилизации, превращаясь в дикарей. То, что было заложено в них семьей, исчезает без контроля со стороны взрослых.
В цикле «Живые» именно любовь является той основополагающей силой, что не дает людям стать зверьми. В романе описывается ситуация постапокалипсиса, когда выжившие остатки человечества вынуждены покинуть Землю. Они живут на космических станциях, которые сохраняют связь друг с другом благодаря компьютерам и космическим кораблям. Условно эти станции продолжают относиться к той или иной национальной традиции. Так, действие в романе происходит на русской станции. Нам описан мир без взрослых: на всех доступных жилых уровнях присутствуют только дети и роботы, следящие за порядком и обеспечивающие быт. Есть мифический верхний уровень, где якобы находятся все взрослые, к которым присоединяются выпускники, достигшие 15 лет. На самом деле, как впоследствии выясняют герои, взрослых нет, а все дети старше 15 лет организованно умерщвляются роботами: такова их программа, потому что в прошлом станция подверглась атаке неизвестного вируса, превращающего людей в зомби-чудовищ при начале полового созревания. Такое обоснование дает автор убийствам детей роботами. Вирусом на станции заражены все, однако не все превращаются в монстров: спасают свое человеческое «Я» только те, кто любит кого-то по-настоящему – родителей, друзей, братьев и сестер. Раньше всех страшную истину о космической станции МОАГ понимают отверженные беглецы с нижних уровней. Именно достижение любви, чувство привязанности, состояние, когда больше ну нужно бежать, бороться, бояться – то самое удовлетворение, к которому стремятся дети.
5. Статусная функция.
В цикле В. Еналь «Живые» на космической станции существует уровневая система жизнедостатка для детей: Первый уровень (Нижний уровень, Подземелье) – холодный, где дети сами себя обслуживают и добывают еду, Второй уровень – комфортом и образованием детей заведуют роботы, Третий несуществующий уровень – туда попадают дети, достигшие 15-ти лет, а на самом деле роботы убивают и утилизируют подросших детей. Таким образом, в цикле «Живые» существуют свои кастовые разделения – дети Второго уровня – «правильные и соблюдающие законы», дети Подземелий – «изгои, пытающиеся выжить и стать взрослыми» [Еналь, 2017, с. 19].
В романе «Повелитель мух» принадлежность к социальному сословию в метафорическом виде приравнивается автором к идее социального неравенства во взрослом обществе через возраст детей – от шестилетних малышей до тринадцатилетнего Роджера. Изначально построенная Ральфом модель поведения, гарантирующая каждому члену общества заботу со стороны других, рушится, когда дети создают маски, спрятавшись за которыми охотники перестают подчиняться правилам. Джеком устанавливается иерархия между мальчиками, которая приводит к изменению поведения. Ответственность уходит на второй план и вырвавшиеся на волю инстинкты, создают у детей агрессивное отношение по отношению друг к другу.
В антиутопии «Голодные игры» общество тоталитарного государства Панем разделено на элиту и 13 бедняцких дистриктов, 12 из которых эксплуатируются государством. Взаимодействие людей из этих дистриктов запрещено и объявлено вне закона. Из-за последствий разобщенности от иного мира каждый из районов имеет свою культуру и традиции, передает их от поколения к поколению.
В повести Стругацких «Гадкие лебеди» существует правительство и Президент, глава государства, остальные граждане, среди которых и полицейские, и интеллектуальная элита, к которой принадлежит главный герой, писатель Банев, и пациенты санатория, и его обслуживающий персонал