Психоаналитические аспекты возникновения и функционирования посттравматического синдрома

Согласно основным психологическим интерпретациям современности, под посттравматическим синдромом понимается длительное тревожное расстройство, возникшее вследствие травмы и сопровождаемое чувством страха, а также другими сопутствующими симптомами. В основном, к причинам появления посттравматического синдрома относят всевозможные виды стихийных бедствий, такие как землетрясения, наводнения и цунами; техногенные и социогенные катастрофы, включая дорожно-транспортные происшествия, террористические акты, военные и прочие насильственные действия, повлекшие за собой фиксацию с последующими повторными психопатологическими репереживаниями. Следует отметить, что посттравматический синдром зачастую отождествляют с понятием тревожности, определяя ее как индивидуальную психологическую особенность, проявляющуюся в склонности человека к интенсивным затяжным переживаниям тревоги. Однако, если тревога имеет тенденцию стремительно возникать и исчезать под действием социальных или личностных факторов, то посттравматическое стрессовое расстройство сохраняет свои деструктивные свойства на протяжении более длительного времени.
Кроме того, как тревожность, так и посттравматическое расстройство, неотъемлемым структурным компонентом которого она на самом деле является, именуют своеобразными маркерами нарушений личностного развития, поскольку человек «зацикливается» на произошедшей с ним неприятной ситуации и «замыкается» в себе, ограничивая круг общения. В современном социуме чаще всего это случается от перенесенных в детстве и подростковом возрасте насильственных действий со стороны взрослых, порождающих впоследствии целый ряд отклонений в развитии. В июле месяце 2018 года в интернет-пространство попала история мальчика по имени Джо Питерс, на протяжении многих лет подвергавшегося насилию со стороны своей матери, отчима и его друзей. Родной отец Джо погиб от несчастного случая в собственной автомобильной мастерской, что стало первой серьезной травмой, сковавшей психику ребенка на многие годы вперед. Оставшись один на один с пьющей матерью, три года он прожил в подвале собственного дома, который превратился в студию производства фильмов для взрослых с его участием — в результате, к восьми годам Джо не мог говорить, читать и писать, а излагал свои потребности мычанием. Таким образом, научить его чему-либо в школе было невозможно, поскольку издевательства продолжались, все сильнее погружая мальчика в состояние стресса и тревожности. Соответственно, следующие друг за другом травмы стали попадать в структуру сновидений, усиливая каждый раз и без того перманентный страх перед новым днем.
Традиционно, многие дети часто просыпаются среди ночи потому, что увидели кошмарный сон и боятся засыпать, чтобы не столкнуться снова с причиной своего внезапного пробуждения. Затем эта фобия выливается и вовсе в боязнь темноты и наступления ночи — в результате, фобии наслаиваются друг на друга, порождая сложную клиническую картину, сопровождающуюся множеством психических нарушений. Все это ведет к тому, что уже во взрослой жизни человек привыкнет засыпать только с включенным светом или телевизором, чтобы к нему не вернулась детская фобия. Будучи не единственным ребенком в своей неблагополучной семье, Джо испытывал регулярные насильственные действия и со стороны братьев. Таким образом, уже повзрослев и родив пятерых собственных детей, он всесторонне окружил их заботой и теплом, чтобы не только восполнить отсутствовавшую к нему любовь, но и навсегда оборвать связи с детскими фобиями. Несмотря на то, что психика мужчины сломана на всю оставшуюся жизнь, он пытается реализовывать свой посттравматический опыт в различных сферах — от благотворительности до юриспруденции, специализируясь по делам охраны прав детей, пострадавших от домашнего насилия.
Вышеупомянутый нами Джо, с точки зрения психиатрической классификации, относится к стоическому типу личности, отличительными чертами которой являются ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), мощное психическое перенапряжение, недоверчивость, эмоциональное и социальное отчуждение, которое выступает существенным коммуникативным барьером. В таких случаях лучшим средством повествования о своих внутренних переживаниях являются увлечения, куда гармонично на протяжении всей истории вписалось и искусство. Благодаря ему мы сталкиваемся с таким феноменом, как «посттравматический дискурс», под которым понимается инициация регрессии в прошлое для повторного переживания травматического опыта

. Далеко не всегда посттравматический синдром интерпретируется как патологическое состояние, заявленное исследованиями в области медицины — также его определяют как нормальную реакцию на экстремальное состояние, своеобразный сигнал, который подают механизмы психологической защиты. В контексте заявленной темы мы сталкиваемся с сетевой моделью посттравматического расстройства, согласно которой травма «записывается» в человеческой памяти при помощи страха.
Фундаментальные научные исследования феномена травмы и последующего посттравматического стрессового расстройства относятся к началу XX столетия, ко времени, когда австрийский психиатр З. Фрейд активно занимается анализом поведения пациентов, перенесших сильный эмоциональный шок и нуждающихся в устранении его издержек. Наиболее значимыми в данном разрезе являются работы под названием «Моисей и монотеизм» (1939), где понятие травматического невроза рассматривается с опорой на историко-мифологический контекст, а также — более ранняя «Скорбь и меланхолия» (1916), всесторонне раскрывающая смысловое содержание данных двух психических реакций, возникающих непосредственно под воздействием травмы. Несмотря на свое внешнее сходство, печаль и меланхолия различны, прежде всего, по степени продолжительности переживания человеком: если первая представляет собой «нормальный аффект», кратковременное погружение в психотравмирующую тему, то вторая расценивается Фрейдом как тяжелая форма рекуррентного депрессивного расстройства, сопоставимая с маниакально-депрессивным психозом.
Применительно к творческим субъектам можно говорить об усугублении течения посттравматического синдрома предшествующими невротическими расстройствами — наиболее распространенным среди них является нарциссизм. Последний, как правило, может проявлять себя в нескольких модификациях — это любовь или ипохондрия, направленность сексуальной энергии на внешний объект или потеря интереса индивида к окружающей действительности. Затрагивая тему любви, стоит упомянуть, что она принимает искаженный вид при выборе объекта, являющегося прообразом самого субъекта, страдающего нарциссическим расстройством. Также, помимо данного проявления любовь у нарциссов может фигурировать как необходимость, которую они ищут со стороны других объектов с целью поднять уровень самооценки, стремительно падающий затем при меланхолии.
Вторая работа З. Фрейда, посвященная проблеме идентификации травмы, содержит уже не чисто субъективные аспекты ее возникновения и переживания, а коллективные, изначально заложенные в архаических пластах культуры — при этом, травма одного человека воспринимается как трагедия целого народа. Соответственно, существенную значимость не только для отдельной религии, но и для всей истории имеет героизация земного человека, принесшего себя в жертву ради более масштабной, абстрактной цели. Однако, в современном социокультурном и арт-дискурсе жертвенность зачастую носит показательный, театрализованный характер, что позволяет нам говорить о намеренной виктимизации, способствующей привлечению интереса общественности к творчеству автора: сам «герой» принимает облик своеобразного «перевертыша» — с момента травмирующего происшествия он демонстрирует свою слабость и уязвимость, а в дальнейшем резко трансформируется в волевую самодостаточную личность, способную пережить любые трудности. В данном случае жертвенность интерпретируется как способ влияния на массовое сознание, актуальный со времен Моисея, о чем подробно повествует в заявленном тексте З. Фрейд.
Посттравматическое расстройство, как уже было сказано ранее, сопровождается эпизодической пароксизмальной тревогой, часто выражающейся на соматическом уровне в виде учащенного сердцебиения, головокружения, боли в груди и ощущения утраты контроля над реальностью. Проблема интерпретации феномена тревоги является одной из ключевых не только в психоаналитическом, но и философском дискурсе рубежа XIX–XX столетий. Междисциплинарная природа анализируемых в данной работе явлений представляет особый интерес и для французского психоаналитика Ж. М. Лакана, который в своих рассуждениях относительно выбранного нами исследовательского поля сближается со специфической философской методологией в виде семиотики и феноменологии. Глава одного из посвященных тревоге семинаров, опубликованная под названием «От Космоса к Unheimlichkeit» (1962–1963) содержит противоположный взгляд на тревогу не как причину, а как порождение культуры, благодаря чему Ж. М. Лакан воспринимается мировым сообществом как сторонник структуралистского направления в психоанализе