Петербургский текст в произведениях В.С. Гаршина «Надежда Николаевна», «Происшествие», «Очень коротенький роман»

Целью данной работы является выявление в малой прозе В.М. Гаршина «петербургского текста». Эта тема актуальна, так как соответствует активно развивающемуся в современной науке направлению, связанному с исследованиями «городского текста» в литературе. Следует отметить, что творчество В.М. Гаршина практически не исследовалось в данном направлении.
Под «петербургским текстом» принято понимать способы воссоздания образа города в художественном произведении, а также «воздействии петербургского пространства на героя» [9, с.98]. Проблема изучения «петербургского текста» тесно связана с вопросом «городского текста» в целом.
В связи с этим есть необходимость рассмотреть проблему «городского текста» в литературе, которая начала интересовать литературоведов сравнительно недавно. Одним из первых исследовать этот вопрос выдающийся учёный В.Н. Топоров, хотя его научные изыскания касались «петербургского текста». Под этим термином он понимал «художественную реализацию образа города» [12, с.224]. Найденное им удачное определение можно применять и к другим типам городского текста, часто встречаемые в литературе – «парижский», «римский», «московский» и т.д.
Как отмечает Е.В. Кузнецова, разработка этих понятий соответствует одному из наиболее востребованных и перспективных в современном литературоведении направлений, изучающему сверхтексты [5, c.224]. Н.Е. Меднис определяет сверхтекст как «сложную систему интегрированных текстов, имеющих общую внетекстовую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное смысловой и языковой цельностью» [7, c.48].
Городские тексты с полной уверенностью можно отнести к сверхтекстам, поскольку они отвечают их основному требованию – наличию локуса, в качестве которого обычно предстаёт какой-либо город. Е.В. Кузнецова пишет: «Особенность создания в литературе “городских текстов” заключается в перекодировке символических текстов города, воплощенных в его архитектурном, культурно-историческом, природном планах, в литературный текст» [5, c.224].
Изучение «городского текста» невозможно без теоретических разработок в этой области Ю.М. Лотмана, который указывал на ряд важных обстоятельств. Например, он вполне справедливо полагал, что человек, оказавшийся «погружённым в культурное пространство», обязательно создаст вокруг себя «организованную пространственную сферу», которая вместит в себя как и «идейные модели» личности, так и созданный людьми мир, т.е., включающий в своё пространство архитектуру, агрокультуру, технические достижения [6, c.334].
Из учения М.Ю. Лотмана можно вывести два основных аспекта, на которые следует обращать при исследовании «городского текста» в произведении – это восприятие городского пространства героем и внешняя сторона города. Не стоит при этом забывать и о личности автора, которая также чаще всего играет важную роль в формировании «городского текста» [6, c.334].
Писатель, который задумывает воплотить в своём произведении образ какого-либо города, часто опирается на какие-либо мифологические или исторические представления о нём, которые являются общественным достоянием. Большое внимание уделяется и особой атмосфере, существующей в том или ином городе, а также его способности каким-то странным образом воздействовать на личность. Таков Петербург Ф.М. Достоевского и Н.В. Гоголя; Лондон Уильяма Теккерея и Чарльза Диккенса, Москва А.С. Грибоедова, И.С. Шмелёва, М.А. Булгакова; провинциальный город в произведениях русских писателей.
Особенные знания о городе, которыми владеет писатель, зачастую передаются автору или главному герою (или обоим), что позволяет не только воссоздать специфическое городское пространство, но и показать его с разных точек зрения.
Э.В. Щербакова пишет: «Город порождает городские тексты, отражающие индивидуальное прочтение реального города. Он по-разному воспринимается персонажами произведения, а затем на него наслаивается определенная интерпретация. В художественных произведениях находит воплощение город как текст, в котором отражено единство реального города и множество разных мнений о нем, и такая полифония создает наиболее полную и объективную картину действительности в художественном тексте» [13, c.37].
Таким образом, можно сказать, что «городской текст» складывается из ряда элементов: внешнего (архитектура, погода, различные урбанистические знаки); внутреннего (восприятие автором, героями); жителей города, оказывающих влияние на специфику атмосферы города.
Н.П. Анциферов нашёл очень удачное определение города, обозначив его как «конкретный культурно-исторический организм», в котором присутствует душа. Во власти автора (героя) оказывается «освободить эту душу из материальной оболочки города» [3, c.30].
В разных культурах город воспринимается по-разному. Это и пересечение дорог, и наполненный особым смыслом центр, к которому сходится всё городское пространство. Город в литературном пространстве – это не только географический объект, но и метафизическая среда. Как справедливо замечает Н.А. Белова, город – это «отражение модели мира», своеобразным «воссозданием Града Небесного» [4, c.89].
Противоположным ему явлением является иной статус города, являющийся олицетворением греха. Все эти качества следует учитывать при анализе «городского текста».
По словам В.Э. Щербаковой, в художественном произведении город может выступать «не только как образ, но и как особый текст, построенный писателем, и такая интерпретация города связана, прежде всего, с его многоплановостью и сложной структурой, которая включает в себя городское пространство, архитектурные сооружения, разные районы, исторические места, социальные институты и, конечно, горожан. Отметим, что каждая составляющая города содержит определённый смысл, который включен в общий текст города» [13, c.39].
Весьма важны в «городском тексте» понятия топоса и локуса. В статьях М. Ю. Лотмана, посвящённых семиотике художественного пространства, выделяется доказанная идея о привязанности человека (героя произведения) к определённому месту, то есть локусу. Эти места, по отношению к персонажу, являются своеобразными «функциональными полями» [6, c.178]. Когда герой находится в этих полях, этот факт приравнивается к конфликтной ситуации [6, c.178].
Интересно, что понятие «локус» пришло в литературоведение из наук естественных. Так, «Словарь биологических терминов» гласит, что локус – это особый участок хромосомы, где имеет свою дислокацию ген [11, c.231].
Итак, ориентируясь на это и некоторые другие научные определения, можно сказать, что в филологии локус вполне определённо обозначает «место» либо «участок», который может не только внешним, но и внутренним. Среди учёных-филологов существует несколько попыток дать определение локусу. В.П. Океанский полагает, что локус – это «местоимение тотальности» [8, c.179].
Иначе говоря, это настолько уникальное пространство, что за его пределами свершиться тотальности не представляется возможным. В этом случае понятие «локус» интерпретируется через понятие «топос», то есть малое, ограниченное пространство (локус) содержится в большом, неограниченном (топосе).
При анализе художественного текста, следует учитывать эти разграничения – топос как открытое пространство и локус как закрытое. Итересно, что в зависимости от художественного пространства, «один и тот же пространственный образ может называться и топосом, и локусом, в зависимости от его осмысления» [10, c.80].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что образ города в «городском тексте» формируется не только из атрибутов городской среды, но и его семиотической значимости (Град Небесный – город греха), а также его пространственного положения (топос – локус).
Петербург в произведениях В.М. Гаршина показан глазами его героев – падших женщин, интеллигенции, в частности, художников. Все они переживают тяжёлый душевный кризис, вплоть до психических заболеваний. Во многом на их настроение влияет город. Вместе с тем, он оказывается отражением их чувств и переживаний. Усиливает тягостную атмосферу времена года – осень и зима.
Так, в рассказе «Надежда Николаевна», действие происходит осенью. Герои ощущают на себе неприятные воздействия зимней погоды, свойственные Петербургу: «Мы долго блуждали по петербургской слякоти. Была осень. Дул сильный ветер с моря. Поднималась вода» [Г, с.231]. Шторм на Неве предвещает грядущие трагические события: «Разъярённая река пенилась и охлёстывала волнами гранитные парапеты набережной. Из чёрной пропасти, в которой исчезал другой берег, иногда блестела молния, и спустя четверть минуты раздавался тяжёлый удар: в крепости палили из пушек

. Вода прибывала» [Г, с.231].
Для описания реки используются те художественные средства, которые подчёркивают масштабность стихии, несущей угрозу городу. Нева персонализирована, предстаёт в этом пейзаже «разъярённой», «охлёстывающей» берега, словно она действует по продуманному злому расчёту. Автор выбирает мрачные краски, упоминает зловещий блеск молний, дополняя эту картину звуковым сопровождением – пушечными выстрелами. Символичен и образ пропасти, который потом отразится в метафоре «бездна», характеризующей положение Надежды Николаевна: «Я видел, что она уже падает в ту бездну, о которой говорил мне Бессонов, если уже совсем не упала туда» [Г, с.234]. Прибывающая вода говорит о том, что может начаться наводнение – один из самых частых признаков Петербурга, часто встречающийся в литературе.
В данном случае наводнение не состоялось, но само описание этого грозного состояния природы несёт символический смысл, предсказывая катастрофу в жизни героев. Об этом свидетельствует и тот мрак, который притягивает и как будто гипнотизирует Лопатина и его спутника: «Мы долго сидели на набережной, молча вглядываясь в бушующий мрак» [Г, с.231].
Начало дня в Петербурге не менее пессимистично, чем вечер: «Когда я проснулся на другой день, в окно уже глядело серое утро» [Г, с.237]. Мрачность и темнота вечера сменяется серостью утра. Таким образом, Петербург в рассказе предстаёт как город, не дающий никакой надежды. Время здесь быстротечно, как в последние дни перед концом света: «Короткий осенний день приходил к концу» [Г, с.238].
Обновление в душах героев отражается и в переменах погоды: «Зима проходила. Солнце подымалось всё выше и выше и всё сильнее пригревало петербургские улицы и кровли: повсюду из труб шумела вода, и талый лёд с громом выкатывался из них. Показались дрожки, гремевшие по кое-где обнаженной мостовой с новым, воскресшим для уха звуком» [Г, с. 245].
Надежда на лучшее сопоставляется с весной. Пришедшее в город тепло, появившееся солнце «смягчившая» свой характер вода – всё это указывает на то пробуждение чего-то нового, лучшего. Более того, эти признаки указывают на воскресение.
Петербургский текст в рассказе «Надежда Николаевна» воплощается не только при помощи пейзажей, но и описанием тех мест, где живут герои и где они обитают. Гаршин показывает Петербург развлекающийся, живущий по принципу потребления. Если следовать теории В.Н. Топорова, то Петербург в этом рассказе показан как город греха, «город-блудница», над которым вполне объяснимо нависает мрак и тьма, поскольку он далёк от Бога.
Следует отметить, что в описании городского пространства В.М. Гаршин созвучен с традицией Ф.М. Достоевского, который в своих романах представлял городские объекты как замкнутые пространства – грязные, тёмные, душные, доставляющие душевный дискомфорт. По этому же пути следует и Гаршин: «В тот же день вечером я перевёз Семена Ивановича к себе. Он жил на Садовой, в огромном, снизу доверху набитом жильцами доме, занимавшем почти целый квартал между тремя улицами» [1, с.243]. Переполненность дома жителей указывает на его тесноту, а высота здания и количество людей, живущих в нём, создаёт аллюзию на Вавилонскую башню. Это штрих является одной из сторон образа города-блудницы, который последовательно реализовывает писатель.
Петербург развлекающийся на первый взгляд создаёт контраст по сравнению с предыдущими описаниями: «Мы прошли через грязный двор, между двумя длинными двухэтажными корпусами старинной постройки. Два сильных рефлектора кидали нам в лицо потоки яркого света; они были повешены по сторонам крыльца, старинного, но тоже обильно украшенного пестрою деревянною резьбою в так называемом русском вкусе» [1, с.231].
Однако эта яркость, как и последующие детали, внешне блестящие, оказываются фальшивыми: «...жалко-роскошные туалеты, где шёлк заменяла наполовину бумага, золото – бронза, бриллианты – шлифованное стекло, а свежесть лица и блеск глаз – цинковые белила, кармин и тердесьен» [1, с.231].
Герои следуют по своеобразному лабиринту, который душит и вызывает негативные чувства: «Мы взяли в кассе билеты и вступили в целую анфиладу комнат, уставленных маленькими столиками. Душный воздух, пропитанный какими-то странными испарениями, охватил меня. Табачный дым, вместе с запахом пива и дешёвой помады, носился в воздухе» [1, с.231]. Замкнутость пространства подчёркивается не только узостью помещения и большим количеством маленьких предметов, но и одористическими деталями, то есть описанием запахов, которые тоже оказываются удушающими.
Городской текст воплощается в этом рассказе и при помощи называния городских объектов, где бывают герои, то есть, урбанонимов: это Невский проспект, Садовая, Дворцовая Набережная, а также места развлечений: Немецкий клуб, Орфеум, Большой театр, Приказчичий, оперетта, Шато-де-флёр.
Этот приём позволяет делать город узнаваемым, добавлять в описание реалистичность, которая переплетается с метафорическими и образными описаниями Петербурга.
В рассказе «Происшествие» показаны события, предшествующие истории, с которой читатель знакомится в «Надежде Николаевне». В нём также отчётливо выражен петербургский текст. Как и в первом случае, большое значение имеют урбатопонимы. Места, где бывает Надежда Николаевна, оказываются не столько способом времяпрепровождения, сколько способом заглушить душевную боль: «…бываю в разных Эльдорадо и Пале-де-Кристаль, и все время если и не было весело, так хоть не думалось о том, что невесело; а теперь вот – совсем, совсем другое» [1, с.27]. Пространство формируется и посредством других урбатопонимов: Летний сад, Литовский замок, номера мадам Цукерберг.
Героиню окружает замкнутое и некомфортное пространство: «Больше двух лет я живу здесь, в этой скверной комнате, всё время провожу одинаково…» [1, с.27]. О том, что это производит на неё гнетущее впечатление, указывают её частые упоминания об этом: «…и эта скверная комната, в которой можно жить только пьяной» [1, с.30].
Подобно тому, как герои Достоевского жили в тесных и душных каморках, а то подобиях норы (речь идёт о персонажах-«подпольщиках») и ощущали в связи с этим тягостные чувства, так и герои Гаршина оказываются в аналогичных условиях.
Например, у Достоевского можно встретить такие описания комнаты Раскольникова: «...там-то, в углу, в этом-то ужасном шкафу и созревало всё это вот уже более месяца...» [2, с.38], или: «…дурная квартира...точно гроб...» [2, с.81]. Герой «Преступления и наказания» ненавидел свою квартиру и, более в того, в тексте есть немало имплицитных указаний на то, что это пространство неким образом руководит им, влияет на характер его мыслей. Как это можно заметить, и Надежда Николаевна негативно воспринимает свою комнату, о чём свидетельствует её замечание.
Типы таких локусов уже давно стали традиционным для петербургского текста. Эти объекты входят в топос Петербурга, оказываются одной из его примет.
Большое значение для воссоздания петербургского текста имеют и описания погоды. Петербург славится своей влажностью, дождливостью, туманностью. Обычно погода причиняет дискомфорт героям Гаршина, заставляет их чувствовать себя неуютно. Вот и в «Происшествии» события происходят в сильный мороз: «Сегодня я тоже стоял на своём странном посту, хотя на дворе порядочный мороз. Озяб я ужасно, ног не слышал под собою, а всё-таки стоял. Пар шёл от моего лица, усы и борода обмёрзли, ноги начали цепенеть» [1, с.33].
Однако душевное состояние героя оказывается настолько тягостным, что он не страдает от холода, а только лишь острее чувствует собственную боль: «…Все эти звуки шумели в моих ушах, но я не обращал на них внимания, как и на мороз, щипавший лицо, и на озябшие ноги. Всё это: и звуки, и ноги, и мороз – было как будто далеко-далеко от меня. Ноги ныли сильно, но внутри меня что-то ныло ещё сильнее» [1, с.33]. В ледяном пространстве Петербурга одиночество и растерянность человека выглядят ещё более пронзительно.
Погода действует и на Надежду Николаевну: «Я вышла из дому, сама не зная, куда пойду. Погода была скверная, день пасмурный, тёмный; мокрый снег падал на лицо и руки» [1, с.37]. Вновь автор прибегает к мрачным краскам, чтобы описать пространство Петербурга. Осязательные детали создают дополнительные штрихи к неуютной атмосфере.
Однако нельзя сказать, что в Петербурге всё наполнено негативом. Есть в городе места, которые особенно дороги героине: «Жить хочется. Хочется дышать, чувствовать, слышать, видеть; хочется иметь возможность хоть изредка взглянуть на небо, на Неву» [1, с.37].
В данном случае Нева, а особенно небо, противопоставлены «низу» городского пространства, которое формировалось за счёт замкнутых помещений и развлекательных объектов