Опера А. Манджиева: поэтика, традиции и новаторство

Важным событием музыкальной и культурной жизни Элисты стала постановка оперы-мюзикла А. Манджиева «Калмычка». Это всего второе сочинение, имеющее отношение к жанру оперы в калмыцкой культуре, – первым была опера-балет П.О. Чонкушова «Джангр», – и значимость его трудно переоценить. Поскольку постановка обладает не только множеством художественных достоинств, но и представляет значительный интерес с точки зрения музыковедения и культурологии, Введение в научный обиход связанной с «Калмычкой» фактологии, ее осмысление, представляются важными задачами, и именно им посвящена данная статья.
7 сентября 2018 года на мемориальном комплексе «Исход и возвращение» в г. Элиста состоялась премьера оперы-мюзикла А. Манджиева «Калмычка». Она была посвящена семьдесят пятой годовщине депортации калмыков в Сибирь, и сюжет представления связан именно с этими событиями. В спектакле под открытым небом приняли участие несколько коллективов из Калмыцкой филармонии, Астраханского театра Оперы и Балета, артисты драматических театров Элисты и множество музыкантов столицы Калмыкии. В сольных партиях выступили Анастасия Ильященко (Пелагея), Эвелина Лиджиева (Намса), Михаил Ходжигиров (Старик), Санджи Пурсяков (муж Намсы), Александр Талицкий (Председатель колхоза), Владислав Арутюнов (Учетчик); постановщик спектакля – Борис Манджиев. Композитор создал несколько вариантов партитуры для разных погодных условий.
Представление «Калмычки» состоялось уже дважды: премьера прошла 7 сентября 2018, второй спектакль – 16 мая 2019 года, оба раза оно прошло под открытым небом, и тому есть несколько причин. Во-первых, опера «Калмычка» и создавалась в расчете на исполнение в знаковом для калмыков месте – возле монумента «Исход и возвращение» с памятником работы Э. Неизвестного, установленного в 50-ю годовщину депортации. Во-вторых, в условиях open-air спектакль, пронизанный степными ветрами, включающий в себя обширное пространство мемориала, обретает связь со знаковыми для калмыцкой культуры идеями степи, свободы, переживания движения. И в-третьих, в Элисте пока нет оперного театра, хотя по словам А. Манджиева, в настоящее время возглавляющего Калмыцкую филармонию, идеи о возможности его появления обсуждаются и осмысливаются.
Идея представления на открытом воздухе здесь воплотилась как нельзя более удачно. Однако при этом постановка манджиевской оперы оказалась вписанной в ряд других спектаклей, как правило фестивальных, где представления происходили вне стен оперного или любого другого театра. Можно сказать, что это даже своего рода мода последнего времени: достаточно вспомнить представления опер русских композиторов в стенах Астраханского кремля, петербургский фестиваль «Опера всем», фестиваль «Казанская осень», ежегодные представления опер в Ростовском кремле, европейские фестивальные open-air постановки, например, такая знаковая, как постановка «Фиделио» Л. ван Бетховена на озере в Брегенце.
Специфика такого рода спектаклей в том, что невероятно расширяются постановочные возможности. Пространство «сцены» изменяется, она приобретает ту конфигурацию и те свойства, которые требуются постановщикам, она может воплотиться как грандиозная архитектурно-скульптурная конструкция, либо вовсе исчезнуть. Представление может быть вписано в природно-ландшафтную среду, может использовать окружающие архитектурные сооружения как декорации (как в Астраханском или Ростовском кремле, в древнеримском амфитеатре Вероны) или создавать свое собственное обособленное пространство, в котором разворачивается действие (как плавучая сцена в Брегенце).
По словам Т. Цветковской, одним из самых важных качеств оперы в формате «open-air» является тот факт, что представляемое музыкальное произведение «становится связующим звеном, объединяет людей разных вкусов, интересов, специальностей, и при этом все они работают на общий результат – полноценный оперный спектакль, который, возможно, станет событием в культурной жизни» [7, с.13]. Однако нет сомнения в том, что такой спектакль, если он сделан качественно, не только событие, но и эксперимент, попытка привнести в структуру музыкальной драматургии что-то новое.
Что касается постановки «Калмычки», то здесь и главная идея сюжета, и его воплощение, и множество постановочных идей принадлежат А. Манджиеву. В одном из интервью композитор подтверждает, что у сюжетной канвы оперы нет литературных первоисточников, что судьба калмычки Намсы, потерявшей на войне мужа и отправленной вместе с маленьким сыном и другими депортированными калмыками в Сибирь, – это художественное обобщение, но оно основано на личных трагических историях, которые есть почти в каждой калмыцкой семье [6, c.3].
Либретто оперы создавалось совместными усилиями А

. Манджиева, поэтессы Раисы Шургановой, а также Веры Шуграевой и Виктора Хаптаханова. Поскольку в опере речь идет о двух народах, об их судьбах, то и текст естественным образом получился двуязычным: персонажи-калмыки поют на калмыцком, русские – по-русски.
Надо отметить, что в истории оперы двуязычные сочинения не были чем-то необычным: можно вспомнить опыт оперного театра в Гамбурге в XVIII веке, где спектакли ставились смешанным певческим составом и звучали на итальянском и немецком языках. По свидетельству известного историка музыкального театра Л.В. Кириллиной, «гамбургская опера была ни чисто итальянской, ни чисто немецкой»: «Вполне нормальной практикой было двуязычное либретто, когда часть текста звучала на итальянскомязыке, а часть – на немецком [1, с. 35]
Разумеется, возникает проблема понимания происходящего для русскоязычной части аудитории (поскольку калмыцкая русский язык знает). Она бы легко решилась в стенах театра с помощью бегущей строки с переводом, но в условиях спектаклях open-air осуществить ее было слишком сложно. Однако создатели спектакля пошли по другому пути: действие в сценическом пространстве сделано настолько пластически выразительным, по-театральному ярким, с «говорящей» жестикуляцией, что происходящее понятно и без точного понимания поющегося текста. Хотя, конечно, восприятие целого только выиграло бы, если бы слушателям-зрителям был доступен текст либретто (с переводом фрагментов калмыцкого на русский).
А текст оперы составляет важную часть художественного целого и заслуживает отдельного осмысления и комментариев. Сюжет внешне достаточно прост: Старик вспоминает события депортации калмыков, сокрушаясь о трагичной судьбе народа, и перед его мысленным взором проходит история калмыцкой женщины Намсы, муж которой погиб, защищая СССР от фашистского вторжения. Одна, с маленьким ребенком на руках, Намса погибла бы в снегах Сибири (депортация началась 28 декабря 1943 года), если бы Председатель не привел ее в дом вдовы Пелагеи, оплакивающей собственного мужа, отнятого все той же общей войной. Общая беда, необходимость жить дальше и растить детей объединяют женщин, которые становятся «сестрами». Именно единство, тепло, которым щедро делятся друг с другом простые люди, становятся той силой, которая способна противостоять и суровости природы, и ужасам войны, и карательной машине государства, которую представляют сотрудники НКВД – зримое воплощение зла.
А.Н. Манджиев комментирует выбор сюжета таким образом: «Сюжет оперы – одна из историй о сибирской ссылке, животрепещущая страница в истории нашего народа. В каждой семье есть своя хроника и летопись сибирских лет. Мой отец много рассказывал о Сибири, о сибиряках. Для меня эта тема была острой, особенно после ухода отца… Но я понимаю, что со временем все теряет остроту, но она не должна забываться. Для моего сына ее восприятие будет меняться, для внука моего – тем более. Но они должны помнить об этом» [6, c.3].
При всей простоте и сюжета, и музыкального языка, который композитор сознательно сделал доступным, демократичным, с явной песенной основой, «Калмычка» пронизана множеством культурных связей, оперных аллюзий и перекличек. Она, как и положено «настоящей» опере, многослойна и многосмысленна, и в ней отразилась многовековая история самого жанра оперы. Отметим наиболее важные из них.
Как известно, жанр оперы с самого начала был связан с мифологией, мифологическими сюжетами и мифологической мистерией. В «Калмычке» можно говорить о воплощении национального мифа калмыцкого народа как свободолюбивого, стойкого, сплоченного и открытого, обращенного к традициям, связанного с буддизмом и шаманизмом (поклонение огню), с идеей природного цикла умирания (зима) и возрождения (весна). Намса – своего рода воплощение «души» народа, страдающего и замерзающего в суровой Сибири, униженного и загнанного государством, как скот, в теплушки, но благодарно принимающего помощь от простых людей. Само имя «Намса» переводится с тибетского как «Сияющая», и таким образом, она становится символом света во тьме и мраке