Метафора и метонимия в когнитивной лингвистике

Введение

Несмотря на большое количество работ, посвященных метонимии и метафор, интерес исследователей к изучению этих феноменов не ослабевает, а напротив, усиливается: рассматривается их специфика в различных типах дискурса, их культурологическая обусловленность, их прагматический потенциал, их способность влиять на наше восприятие и оценку событий и т.д. Однако многие вопросы, связанные с изучением метафоры и метонимии, продолжают оставаться дискуссионными и требующими подробного рассмотрения.
В силу различных причин, метонимия (в отличие от метафоры) менее изучена, хотя, по мнению многих ученых (Д.Н. Шмелев, Н.Г. Агеева, О.А. Сулейманова, Н.С. Трухановская и др.), метонимические процессы и феномены являются более основополагающими для языка и мышления, чем метафорические, поскольку метонимия вследствие лежащих в ее основе отношений смежности гораздо глубже коренится в когнитивно-семантических структурах, нежели метафора [59, C. 54]. Как отмечал, Д.Н. Шмелев, метонимический перенос отличается большей организованностью и продуктивностью [67, C. 223—224].
В связи с этим возникает необходимость более детального исследования метонимии и метонимических переносов, с целью обобщения уже имеющихся сведений, и выработки новых направлений в их изучении.
Традиционное языкознание описывает метонимию как один из механизмов семантических переносов внутри языковой единицы, основанный на отношении смежности объектов. При этом различаются несколько типов метонимии: стилистическая — троп, являющийся средством придания образности речи, ср. Сюда по новым им волнам / Все флаги в гости будут к нам (А.С. Пушкин. Медный всадник) [52]; языковая, являющаяся средством развития многозначности слова, определяющаяся в лингвистике как средство вторичной номинации и, как правило, зафиксированная в лексикографических источниках (ср. аудитория1 — помещение для занятий, лекций, и аудитория2 — студенты, слушатели); метонимия, представляющая собой набор регулярных переносов, ср. К этому времени весь город уже спал, где совокупность людей обозначается через место их проживания.
В настоящей работе эти феномены будут рассмотрены в историческом аспекте. В первом параграфе метонимия в сравнении с метафорой будет рассматриваться в рамках традиционного языкознания (как троп и способ создания художественной выразительности текста), во втором — как объект изучения когнитивной лингвистики.

§ 1. МЕТОНИМИЯ КАК ТРОП. МЕТОНИМИЯ В РАМКАХ ТРАДИЦОННОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Слово, как известно, есть основная единица языка, главный элемент его художественных средств, которое служит не только для коммуникации и передачи информации, но и для создания выразительности речи. Наиболее ярко это выражается в художественном и поэтическом тексте, например, стихотворение Г. Гейне: «Хотел бы в единое слово / Я слить мою грусть и печаль…» [21, C. 111].
Наш язык обладает целым рядом различных средств (лексических, морфологических, пунктуационных, синтаксических и др.) для того, чтобы сделать речь более эмоциональной, экспрессивной. Эти средства называются риторическими фигурами — тропами [39, C. 46—74].
Несмотря на широкое распространение понятия тропа в филологии, семантике и семиотике, трактуется оно далеко не однозначно. Изначально тропы понимались как фигуры речи, украшающие мысль. Такова точка зрения классической риторики. Позже тропы были поняты как способы формирования новых образов, мыслей и чувств, специфические для художественной литературы и, прежде всего, поэзии.
Сейчас тропы осмысляются как механизмы формирования текстов любых функциональных стилей. В научных текстах для облегчения восприятия и понимания сложных терминов и понятий, давно применяют метафорическую номинацию на основе наглядных образов для обозначения философских, физических, химических, биологических, лингвистических и явлений других наук. Как пример, можно выделить метафоричность целого ряда философских терминов: «Я» Фихте, «Абсолютная идея» Гегеля, «Воля» Шопенгауэра, «Бессознательное» Гартмана. Среди физических явлений выделяются: планетарная модель атома, черная дыра, первичный бульон, теория струн и др. Лингвистам хорошо известны метафоры, дающие ключ к пониманию природы языка и его единиц: биологическая концепция языка; метафора языковых семей и языкового родства (праязык); метафора уровневой структуры языка; метафора языка как порождающего устройства [13]. Подобные метафоры можно встретить не только в научных, но и в публицистических, религиозных текстах.
Другая проблема заключается в том, что существующие классификации тропов являются неполными, в разных источниках их число варьируется, и большинство классификаций заканчиваются словами «и т. д., и т. п.», что свидетельствует об их принципиальной незавершенности.
Обратимся к статье А. Горнфельда в словаре Брокгауза и Эфрона, в которой он настаивает на том, что классическое понимание тропа в качестве фигуры, лишь украшающей речь и добавляющей образность уже существующей идее, в корне неверно: «Троп не та форма, в которую отливается готовая поэтическая мысль, но та форма, в которой она рождается». Также, в статье поднимается вопрос о и классификации риторических фигур: «Конечно, классификация их есть отвлечение: в действительном тропе мы можем одновременно найти и метафору, и метонимию, и синекдоху, но виды эти существуют, и выделение их может лишь способствовать изучению поэтической иносказательности» [22].
Метонимия – это тип тропа, в котором альтернативное имя занимает место имени оригинальной идеи, в то время как оба тесно связаны.
Некоторые ученые определяют метонимию как троп, основанный не на смежности, а на некоторой логической связи, реальной связи между объектами (особенно частью-целым). Обычно два объекта связаны каким-то постоянным внутренним или внешним отношением.
Наиболее типичными метонимическими отношениями являются:
1) место вместо людей, которые находятся в этом месте (контейнер – вещь, содержащаяся): The classroom laughed; the hall applauded.
2) место-учреждение, расположенное в этом месте:
The White House declared …
Washington began talks with Moscow.
Hollywood is putting out terrible movies.
3) символ вместо объекта: crown (queen, king); trident (flag).
4) одежда, личные вещи человека-самого человека: “Red Shoes `Diary” (film).
5) имя художника (писателя, живописца, композитора) – его творения: She bought Hemingway.
6) ученые – их изобретения: browning, mackintosh, sandwich.
7) объект контроля: Bush bombed Iraq.
8) особенность человека - сам человек: black cars full of moustaches.
9) объект-пользователь: The sax (saxophone) has the flu today.
Идеи Горнфельда во второй половине XX века развивались в рамках структуралистской парадигмы и неориторики такими учеными, как Р. Якобсон, Р. Барт, Ц. Тодоров, представителями Льежской школы и другими. Ими были выделены три основных тропа: метафора, метонимия и синекдоха. Однако попытки установить первоисходный троп, к которому можно было бы свести два других, привели к разногласиям. Так, представители Льежской школы и Ц. Тодоров первичным тропом назвали синекдоху, тогда как У. Эко, исследуя лингвистические основы риторики, исходной фигурой считал метафору [47]. В основе метонимии он усматривает наличие цепочек ассоциативных смежностей: 1) в структуре кода; 2) в структуре контекста; 3) в структуре референта. Связь языковых кодов с культурными позволяет строить на основе метонимии метафорические фигуры.
Вопрос о первоисходном тропе по-прежнему остается открытым, однако, в последние годы в работах по когнитивной лингвистике все чаще встречаются идеи о первичности метонимии и ее значимости для языка и мышления.
Если рассматривать троп с современной точки зрения, в «Российском энциклопедическом словаре» находится следующее определение: «в стилистике и поэтике — употребление слова в образном смысле, при котором происходит сдвиг в семантике слова от его прямого значения к переносному. На соотношении прямого и переносного значений слова строятся три основных типа тропов: соотношение по сходству (метафора), по контрасту (оксиморон), по смежности (метонимия). <…> Виды тропов: метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, лилота, эпитет и др.». В других источниках часто упоминаются ирония, аллеотеты (грамматические тропы), перифраз, а также такие формы метафоры как аллегория, симфора, персонификация [62].
Из сказанного выше вытекает третья проблема, связанная со сложностью взаимосотношений между названными фигурами. Так некоторые ученые указывают, что эпитет, обычно определяющийся как разновидность метафоры, в некоторых случаях может быть и метонимическим (громкий город; «Одна скала, гробница славы») [66; 24, C. 125—131]. Перифраз, с одной стороны, напоминает метафору, но с другой, строится на принципе развернутой метонимии [49]. Оксюморон, ирония и синекдоха могут пониматься не только как независимые тропы, но и как частные случаи метонимии. Однако синекдоха должна рассматриваться отдельно от этих двух тропов, поскольку в ее основании лежат иные процессы, близкие, но в тоже время противоположные метонимическим. Например, выражение: «столько-то голов скота», употребляемое при перечислении, принято определять как бесспорную синекдоху: голова вместо целого животного. Однако совершенно аналогичное выражение «столько-то штыков», в значении солдат, часто приводится как пример метонимии на том основании, что здесь есть отношение орудия к действователю [50, C. 786—788].
Заканчивая мысль, нужно отметить, что метонимия также может пониматься как первичный троп для всех других или как просто отдельная фигура [39, C. 47].
Рассмотрев понятия тропа, виды тропов, а также сложность в их классификации и взаимосоотношении, перейдем непосредственно к изучению метонимии и особенностям создания с ее помощью художественной выразительности.
Метонимия (от греч. metonomadzo — переименовываю) — вид тропа: сближение, сопоставление понятий, основанное на замене прямого названия предмета другим по принципу смежности (содержащее — содержимое, вещь — материал, автор — его произведение и т. п.), например: «Исступленно запели смычки…» (А. Блок) — «запели смычки» — скрипачи заиграли на своих инструментах; «Ты вел мечи на пир обильный…» (А.С. Пушкин) — «мечи» — воины [58]. Таким образом, в контакте литературоведения метонимия понимается как наложение одного признака на другой, наложение переносного значения на прямое. Все эти переносы значений, смешения их возможны, потому что предметы, которые имеют одно и то же наименование, находятся рядом, то есть являются смежными. Это может быть смежность в пространстве, во времени и т.д.
В зависимости от значения и понимания тропа, он был классифицирован на несколько типов. Некоторые из его типов включают иронию, гиперболу, метафору, аллегорию, литотес, каламбур, персонификацию, сравнение, синекдоху и метонимию.
«Прототипическое» или «архетипическое» определение метонимии в традиционном представлении даётся как:
Метонимия – это фигура речи, в которой имя вещи используется вместо имени другого, связанного с ней или предложенного ею.
Этот тип определения делает несколько предположений, характерных для традиционного взгляда. Среди них являются:
1. Метонимический процесс предполагает передачу значения слов, имеющих референтное значение.
2. Метонимия – это «подставное» отношение между именами.
3. Метонимия – это отношения между двумя сущностями, в которых характер отношений обычно считается «познавательным» или «близким».
4. Метонимия паразитирует на буквальном языке.
В последнее десятилетие когнитивная лингвистика пошла этим взглядом на метонимию несколькими путями. Во-первых, что касается предположения 1, то американские лингвисты Джордж Лакофф и Марк Джонсон показали, что метонимия, подобно метафоре, носит концептуальный характер. То есть это отношение между понятиями, а не просто словами. Однако следует отметить, что, несмотря на широкое признание определений, подобных приведенному выше, даже лингвистика, работающая в рамках традиционного взгляда, оперировала понятиями в своей реальной практике описания метонимии.
Во-вторых, что касается пункта 2, то Дж. Лакофф расширяет понятие метонимии от сдвигов в значении слова до структуры категорий. Кроме того, исследователи в области языкознания Рэймонд Гиббс, Клаус-Уве Пантер и Линда Торнбург предположили, что метонимия включает не только референциальное использование языка, но также широко распространена в предикациях и речевых актах.
Когда мы выполняем различные виды косвенных речевых актов, мы часто прибегаем к метонимическим процессам. Одним из примеров этого является использование понятия «способность» при подаче запроса. Поскольку «способность» совершить действие является предварительным условием для совершения действия, она часто, часто используется в косвенных просьбах в таких предложениях, как Could you give me a hand, please?
В-третьих, касаясь предположения 3, лингвист Рональд Лангакер указывает, что метонимия – это не лингвистическая замена, а когнитивный процесс, посредством которого мы получаем доступ к ментальной сущности через другую ментальную сущность. Формулировка Р. Лангакера гласит: «Сущность, обычно обозначаемая метонимическим выражением, служит ориентиром, обеспечивающим мысленный доступ к желаемой цели».
В-четвертых, что касается пункта 4, Джордж Лакофф, Марк Джонсон, Марк Тернер и Уильям Крофт утверждают, что традиционные понятия «смежности» или «проксомности» могут быть объяснены структурами знаний, определенными «доменами» или «идеализированными когнитивными моделями».
В-пятых, что касается предположения 5, Рэймонд Гиббс накопил психологические доказательства того, что образные значения тропов часто восстанавливаются без обращения к дефектным буквальным значениям и могут даже занять меньше времени на обработку. Использование метонимии также может быть более приемлемым и «естественным», чем использование буквального языка. Метонимия не паразитирует на буквальном языке, но часто является более естественным использованием языка. В общем, метонимия – это не просто использование небуквенных слов в буквальном смысле.
С учетом этих усовершенствований традиционного взгляда в когнитивистском направлении, мы можем теперь спросить, что включает когнитивно-лингвистический отчет о метонимии. В попытке ответить на этот вопрос, возможно, было бы полезно предложить новое, нетрадиционное рабочее определение метонимии в свете изложенных выше предложений.
Метонимия – это когнитивный процесс, в котором одна концептуальная сущность, носитель, обеспечивает ментальный доступ к другой концептуальной сущности, цели, находящейся в той же области.
Истоки теории метафоры и метонимии, как и многих других лингвистических теорий, берут свое начало в трудах античных ученых.
Теория метафоры родилась в недрах риторики, рассматривающей ее как один из способов воздействия на аудиторию. Аристотель в «Риторике» [10] определяет метафору как «перенесение слова с изменением значения из рода в вид, из вида в род, или из вида в вид, или по аналогии» и ставит вопрос об ее эвристических способностях. Рассматривая метафору в контексте риторики как прием ораторского и поэтического искусства, Аристотель в то же время обращал внимание на ее логический механизм. Как справедливо отмечает Л.А. Козлова, этот механизм, лежит в основе способности метафоры выражать знание о мире, т.е., говоря современным метаязыком, участвовать в процессах концептуализации [30, С. 137]. В «Риторике» Аристотель также затрагивает и метонимию, которую он рассматривает как разновидность метафоры [14, С. 16—17].
Метафора – это общий троп, используемый в поэзии, художественной литературе и речах. Это прямая замена одного термина, идеи или объекта другим. В то время как поверхностные детали метафоры меняются, внутренний смысл остается неизменным. Метафорические тропы часто специфичны для культур и не могут быть полностью поняты посторонними.
Ученые утверждали, что даже определение метафоры само по себе метафорично, поэтому объяснение метафоры является, таким образом, круговым. Например, французский философ и теоретик литературы Жак Деррид понял, что любое объяснение в значительной степени опирается на физическое – и, таким образом, на метафорическое – поскольку наше мышление в основном метафорично; это привело к выводу, что метафоры могут быть объяснены только на основе других метафор. Исследователи, возможно, замедлили свой интерес к метафорам на протяжении веков, оставив их процветать только в стилистике, как основную «фигуру речи», троп, обрезая обычный язык, убирая монотонность «живописными» заменами.
Американский лингвист Ноам Хомский вернул внимание многих к лингвистике. В своей книге «Язык и разум» он утверждает, что лингвистика – это отрасль когнитивной психологии: я думаю, что в когнитивной психологии – и в конкретной отрасли когнитивной психологии, известной как лингвистика, – больше здорового брожения, чем было в течение многих лет...если мы хотим понять, как язык используется или приобретается, мы должны абстрагироваться для отдельного и независимого изучения когнитивной системы, системы знаний и убеждений.
Хомский утверждает: «Мы так же далеки сегодня, как и Декарт три столетия назад, от понимания того, что именно позволяет человеку говорить инновационным, свободным от контроля стимула, а также соответствующим и последовательным образом». И он обратился к анализу глубокой структуры. Вместо глубокой структуры и преобразований когнитивная лингвистика фокусируется на языке в терминах понятий, и ее интересует смысл и раскрытие сети взаимосвязанных элементов, которые могут предложить объяснение природы метафоры. Заслуга когнитивной лингвистики состоит в том, что идея включения метафоры в естественный язык получила широкое признание, тем самым открыв способ понимания метафор, прослеживая их корни до обычных конкретных слов, переосмысливая сходство и объясняя необходимость метафор, которые были составляющими только в стилистике.
Лакоффа и Джонсона можно считать первыми страстными сторонниками метафор, поскольку, по их мнению, метафоры концептуальны, поскольку многие из способов, которыми мы думаем и действуем, в основном метафоричны

. Рационалистический подход Декарта очевиден в формальных подходах, таких как генеративная грамматика Хомского, согласно которой язык можно изучать как формальную или вычислительную систему, независимо от человеческого опыта или природы человеческих тел.
Концепция Лакоффа (эмпирика) основана на важности человеческого опыта, центральной роли человеческого тела, без которой человеческий разум и язык «не могут быть исследованы в отрыве от человеческого воплощения».
По мнению Стивена Морана, лингвиста из Университета Цюрих, вопросы метафоры в поэтике, риторике, эстетике, эпистемологии, философии сознания и когнитивных исследованиях не могут быть полностью изолированы друг от друга. До сих пор мы пытались представить метафоры, начиная с их начала, и мы должны признать, что блеск недавних исследований метафоры принадлежит немецкому лингвисту Карлу Бругману, который основывал свою работу на результатах американского психолога Элеоноры Рош.
С тех пор когнитивные лингвисты утверждают, что метафора занимает центральное место в человеческом языке. Основная идея заключается в том, что метафоры (метафорические выражения) основаны на нашем физическом опыте и предлагают основу для анализа метафор в синхронной структуре. Постижение образного языка зависит от буквального понимания слова, в отличие от идиоматических выражений: «Буквальный язык точен и ясен, образный язык неточен и в значительной степени является областью поэтов и романистов. В то время как буквальный язык является обычным «обычным» или «повседневным» способом говорить о вещах, образный язык является «экзотическим» или «литературным» и должен касаться только творческих писателей».
Согласно этой точке зрения, самый обычный язык буквален. Однако, при ближайшем рассмотрении, большая часть нашего обычного повседневного языка оказывается образной по своей природе. Рэймонд Гиббс противоречит этому древнему различию, как он различает условную буквальность, неметафорическую буквальность, буквальность условия истины и контекстно-свободную буквальность. Он также добавляет, что некоторые понятия невозможно описать не метафорически; так, например, время без обращения к пространству и движению, трудно описать.
Анализируя связь между метафорой и коммуникацией, С. Моран приходит к выводу: «...метафорическая речь считается подлинно коммуникативной (по содержанию за пределами буквального), поскольку, помимо прочего, образная интерпретация высказывания руководствуется предположениями об убеждениях и намерениях говорящего».
Более того, многие метафоры действительно отображают дополнительные знания из источника на цель, и можно выделить отдельные части знания, связанные с исходной областью метафоры, которая уже связана с областью метафоры. Это означает, что абстрактные понятия характеризуются большим числом различных исходных областей, а одна концепция может характеризовать множество различных целевых областей.
Широко известны рассуждения Цицерона о метонимии. Он называл метонимическими такие выражения, в которых вместо точно соответствующего предмету слова подставляется иное с тем же значением, заимствованное от предмета, находящегося с данным в теснейшей связи [25, С. 55].
Римский риторик и теоретик ораторского искусства Квинтилиан в Риторических наставлениях, рассматривая основные тропы, указывает, что суть метонимии лежит в том, чтобы произвести замену описываемого его причиной, т.е. замену одного понятие родственным ему: «от синекдохи немного разнится метонимия, в которой поставляется одно имя вместо другого; а иногда причина вместо самого действия, изобретатель вместо изобретения, и обладатель вместо обладаемого…» [28].
М.В. Ломоносов в «Кратком руководстве к риторике на пользу любителей сладкоречия» дает свое определение метонимии — «имена вещей, которые к себе взаимно принадлежат, могут одно вместо другого быть употреблены» и приводит одну из первых типологий метонимических переносов:
когда действующее вместо страждущего полагается: читаю Виргилия вместо Виргилиевы стихи;
когда положено будет действие или свойство вместо действующего: милость на суде похвальна, то есть милостивый;
когда материя приемлется вместо той вещи, из которой она сделана: животворящее древо, то есть животворящий крест;
или вещь, сделанная вместо самой материи: хлеб собирать с поля, то есть пшеницу;
когда вещь содержащая или место полагается вместо содержимой: восток и льдистый океан свои колена преклоняют;
когда вместо вещи полагается тот, кто ею владеет: Укалегон горит, то есть Укалегонов двор;
намерение или причина, для которой что бывает вместо действия: разбойникам пример дать, то есть разбойника повесить;
признак вместо самой вещи: орел вместо Российской империи, луна вместо Турции, десять дымов, то есть десять домов[38].
Можно отметить, что в рассмотренный период исследователи относили метафору и метонимию по большей части к фигурам речи, тропам, одним из средств художественной выразительности.
Со временем метафору и метонимию стали рассматривать как языковое явление общелингвистического характера, связанное с психикой и мышлением. Во второй половине XIX в. русский филолог Ф.И. Буслаев называл сутью метонимии перенесение слова «от одного значения к другому по различным отношениям» [18, С. 57]. По его мнению, метонимические ассоциации возникают в зависимости от характера понятий, получающих метонимическое наименование, по впечатлению. Идеи Ф.И. Буслаева в дальнейшем развил А.А. Потебня, который определяет метонимию, как «всякое изображение или представление явления (вещи, действия и состояния, качества) в виде одного из его моментов, в том числе в виде впечатления» [51, С. 182—202]. А.А. Потебня рассматривал метонимию как результат психических ассоциаций смежности, отражаемых в языке самыми разными способами. Его заслуга в том, что он одним из первых стал анализировать метонимические значения на примерах предложений. Рассматривая переносное наименование, А.А. Потебня выделял специфику метонимии: «Если при переходе образа к значению это последнее не исключает из себя образа, но сверх этого получает новое качество — то это и будет метонимия» [25, С. 56—57].
А.А. Потебня дискутируя с Аристотелем и Гербером по поводу возможности перестановки членов пропозиции в метафоре, писал: «Рассуждение Аристотеля об обоюдной замене членов пропорции в метафоре было бы справедливо, если бы в языке и поэзии не было определенного направления познания от прежде познанного к неизвестному; если бы заключение по аналогии в метафоре было лишь бесцельною игрою в перемещение готовых данных величин, а не серьезным исканием истины» [51, С. 203]. Труды Ф.И. Буслаева и А.А. Потебни позволили в дальнейшем изучать метонимию не только как образное средство, но и как средство образования новых значений, более того — как воплощение универсального семантического закона [25, С. 57].
В дальнейшем метонимию и метонимические переносы в своих работах изучали многие ученые. Немецкий лингвист Г. Пауль считал метонимию одним из логических осознанных языковых изменений [48]. И.А. Бодуэн де Куртенэ в качестве примеров языковой экономии, выражающейся в изменении значении, приводил метонимические переносы [17]. Другой российский филолог М.М. Покровский также занимался исследованием метонимических переносов, рассматривая психическую ассоциацию смежности как основу семантического закона, действующего в любом языке [25, С. 57].
В 1941 г. Р. Якобсон в работе об афазии «Два аспекта языка и два типа афатических нарушений» [68] связал нарушения речи с данными неврологии о структуре мозга. Это исследование обеспечило физиологическое обоснование его учения о метафоре и метонимии как двух основных тропах, связанных с парадигматическим и синтагматическим измерениями языка.
Р. Якобсон обратил внимание на то, что расстройство человеческой речи (афазия) бывает двух видов: когда человек не может подбирать слова с определенным значением, замещать слова другими, близкими по смыслу; либо когда он не может выстраивать последовательные цепочки из слов, не способен к построению синтаксических конструкций. В первом случае предположительно нарушается способность человеческого мозга к метафоре, во втором случае — метонимическая способность. Согласно Р. Якобсону, метафора и метонимия являются основой смыслообразования в любой семиотической системе, но в современной науке преобладает исследование метафоры, а метонимии уделяется недостаточное внимание [68, С. 110—132].
Д.Н. Шмелев стал одним из первых отечественных ученых, занимавшихся изучением метафоры и метонимии. В понимании ученого метонимия: «Наименование того или иного предмета или явления перенесено на другой предмет или явление по смежности» [67, С. 97]. Д.Н. Шмелев достаточно подробно рассматривает метонимию и выделяет ее частный случай — синекдоху. Кроме этого ученым отмечаются различные типы метонимических переносов, например:
1. Действие — результат действия: совпадение взглядов и совпадения в тексте; укрепление здоровья и линия укреплений; украшение городов и елочные украшения; занималась шитьем и древнерусское шитье; сочинение рассказов и школьное сочинение; факт ранения и тяжелое ранение.
2. Действие — место действия: выход на сцену и выход из зала; помещение в больницу и жилое помещение; иногда так же и время действия (ср. сенокос).
3. Материал — изделие из материала: добывать серебро и столовое серебро; шерсть медведя и шерсть на костюм.
4. Вместилище — его содержимое: налить воды в чайник и вскипятить чайник.
5. Учреждение — помещение, в котором оно находится: организовал лабораторию и вошел в лабораторию.
6. Учреждение — люди, работающие или находящиеся там: работал на заводе и весь завод любил его.
7. Населенный пункт — жители: увидали деревню и вся деревня вышла на сенокос. И т. п. [67, С. 97—98].
Во многом интересны идеи, В.Г. Гак, который сравнивая русский и французский языки, доказывал, что метонимические переносы характерны для определенных языков. В частности он показал, что из-за французской системы словообразования, чаще всего не осложняющей перенос словообразовательными морфемами, метонимия более характерна французскому, чем русскому [20, С. 35]. Однако некоторыми учеными отмечается субъективность теории В.Г. Гака, поскольку свои доводы он не подкрепляет экспериментальными исследованиями.
Н.Д. Арутюнова в Лингвистическом энциклопедическом словаре дает определение метонимии с позиции традиционного ее рассмотрения. В представлении Н.Д. Арутюновой метонимия понимается как «троп или механизм речи, состоящий в регулярном или окказиональном переносе имени с одного класса объектов или единичного объекта на другой класс или отдельный предмет, ассоциируемый с данным по смежности, сопредельности, вовлеченности в одну ситуацию» [12].
Основой для метонимии, по мнению Н.Д. Арутюновой, могут служить пространственные, событийные, понятийные, синтагматические и логические отношения между различными категориями, принадлежащими действительности и ее отражению в человеческом сознании, закрепленному значениями слов, — между предметами, лицами, действиями, процессами, явлениями, социальными институтами и событиями, местом, временем и т. п. [11, С. 31—32; 12].
В трактовке метонимии, предложенной Н.Д. Арутюновой, выделяются несколько важных моментов, на которые следует обратить внимание: во-первых, указание на то, что метонимия может быть образной как троп (механизм художественной речи), и «безобразной» как механизм речи вообще (ментальный механизм); во-вторых, отмечается дифференциация регулярной и окказиональной метонимии; в-третьих, уточнение понятия смежности, сопредельности и вовлеченности в одну ситуацию [25, С. 58]. Таким образом, Н.Д. Арутюнова смогла обобщить данные, накопившиеся за годы исследования метонимии, и разделить метонимию на стилистическую и лингвистическую.
Как уже отмечалось выше, значимость метонимии (как и метафоры) среди других тропов и ее особая роль в образовании новых смыслов не вызывает сомнения. Однако из-за «похожести» процессов, лежащих в основе образования метафоры и метонимии, вокруг этих двух тропов в научном мире всегда возникало множество дискуссий.
Если рассматривать метафору, то перенос осуществляется на основе сходства значений (говор волн, пузатый чайник, море слез, стена дождя и т. п.). В случае метонимии перенос осуществляется на основе смежности в пространстве, времени, причинно-следственной либо логической последовательности, когда названия отдельных элементов вещи или ситуации переносятся на соседние элементы, на вещь или ситуацию в целом, либо названия целого переносятся на отдельные элементы (зал аплодировал, первая скрипка, поставили Чехова и т. п.) [56, С. 135].
А.Е. Сериков указывает, что в некоторых случаях могут наблюдаться ситуации, когда одно и то же выражение может быть рассмотрено как метафорический перенос, и как метонимический. Ср. типичный случай метонимии «лес поет». Здесь «лес» первоначально замещает только «птиц», но возникает образ леса как целостного живого существа и создается ощущение, что в нем поют все: и трава, и деревья, и другие животные. Рассмотрим другую метафору «время — деньги». Имея ее в виду, мы можем рассуждать о времени так, как если бы оно действительно было деньгами, т. е. меняя не только знак, но и сущностное понимание того, что происходит: «Ваша ошибка стоила мне двух часов работы». Таким образом, перенос слова или словосочетания с одного значения на другое — это, по сути, замена одного знака другим, переносимым. При этом переносится не только означающее, но и значение, в результате чего рождается новый смысл высказывания [56, С. 135].
Метонимия в этом случае не создает контекстуально независимого значения слова. Такого рода метонимические переносы служат средством развития семантических возможностей употребления слова, но в случае использования в художественном тексте, подобные переносы могут иметь место, при условии, если они несут дополнительный смысл и отражают авторский замысел.
Рассматривая возможные варианты создания выразительности речи, синекдоха (как частный случай метонимии) используется как прием ситуативной номинации объекта по индивидуализирующей внешней детали, например: «Шляпа углубилась в чтение газеты»; «Эй ты, борода!» Такое употребление имен аналогично производным со значением принадлежности — существительным и субстантивированным прилагательным, ср. «борода» и «бородатый», «бородач». Метонимия такого рода часто служит созданию прозвищ, кличек (ср.: Белый Бим Черное Ухо, Красная Шапочка и др.).
Если называемая метонимией деталь типична для многих индивидов, то метонимия может закрепиться в языке в качестве обозначения определенной социальной категории лиц, ср. «лапоть» применительно к крестьянам в дореволюционной России. Однако такого рода метонимия лишена семантической (денотативной) стабильности. В разных исторических условиях имя «борода» использовалось для обозначения крестьян, мудрецов, старейшин, бояр, определенной категории молодых людей [35, С. 238—239].
Как мы видим в обзоре, представленном в настоящем параграфе, многочисленные лингвистические и литературоведческие исследования показывают, что метонимия и метонимические переносы, играют важную роль в создании художественной выразительности речи. Являясь сложным феноменом, метонимия не ограничивается рамками традиционного языкознания и требует глубокого изучения с позиции языка и мышления.


§ 2. КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ МЕТОНИМИЯ КАК СПОСОБ ПОЗНАНИЯ И ОСМЫСЛЕНИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Как было рассмотрено в параграфе 1, в рамках системоцентрической парадигмы, метафора и метонимия рассматривались, прежде всего, как стилистические приемы, средства повышения экспрессивности речи. Но даже в этих исследованиях многими лингвистами и философами подчеркивалась их значимая роль в процессах познания, концептуализации мира. Опыт научного описания метонимии стал тем толчком, который открыл горизонты для нового, когнитивного изучения метонимии, являющегося сегодня наиболее актуальным [25, С. 59].
В когнитивной лингвистике метафора и метонимия считаются не тропами образного языка, а когнитивными механизмами, используемыми для логических операций и суждений о мире и его понимании.
В связи со становлением в лингвистике когнитивной парадигмы, начиная с 70-х гг. XX века, внимание ученых почти целиком сосредоточено на изучении когнитивной функции метафоры и метонимии: они изучаются с позиций тех ментальных операций, которые происходят при их порождении, исследуется роль процессов метафоризации и метонимизации как особых когнитивных операций, участвующих в процессах концептуализации и категоризации [31, С. 138].
Метонимический механизм, а также метафорический, играет огромную роль в познавательной деятельности человека, включая речь, генерацию речи, функционирование языковых единиц. Однако метонимический перенос - это не художественная, а когнитивная операция, и в равной степени он характерен для функционирования глубоких единиц, которые непосредственно взаимодействуют с когнитивными структурами. В качестве общей концепции для когнитивной единицы, которая накапливает знания о мире, вовлеченные в процесс речевого мышления, в том числе ассоциативные (метафорические, метонимические), исследователи используют термины «рамка», когнитивная модель, ментальная модель, образ и т.д.
В когнитивной лингвистике концептуальная метафора, или когнитивная метафора, относится к пониманию одной идеи или концептуальной области в терминах другой. Примером этого является понимание количества в терминах направленности или понимание времени в терминах денег.
Концептуальной областью может быть любая согласованная организация человеческого опыта