Интерпретация литературного произведения

Введение

Рассказ С.Д. Довлатова «Эмигранты» занимает меньше двух страниц печатного текста. Но даже этого объема достаточно гениальному автору, и мы получаем, как всегда, образец блестящего юмора и умения Сергея Довлатова передавать самые глубокие смыслы, при котором используется самый, на первый взгляд, простой инструментарий.
В данной работе мы предпримем попытку установить:
какие художественные средства использовал автор,
каков исторический и культурный контекст произведения
взаимосвязь сюжета и стиля рассказа в целом с творчеством С.Д. Довлатова
Каков же сюжет рассказа?
Два приятеля просыпаются утром в грязном скверике после веселых ночных «гуляний» и не могут понять, где они оказались.
Друзья подходят к первому встречному и спрашивают: «Где мы находимся?». «В Новой Голландии» - ответил тот.
Друзья, еще плохо соображающие после бурной ночи, думают, что очутились за границей, их охватывает неподдельный страх и тревога: «Противен мне берег турецкий!»
Один (Чикваидзе) предлагает: «Нужно тайком пробираться на Родину», второй (Шаповалов) соглашается: «Беднейшие слои помогут».
Затем друзья проходят дальше по набережной и их отношение начинает меняться: «Посмотри, благодать-то какая!», «Кругом асфальт! Полно машин! А солнце?!», «Ведь это – Запад!».
Друзей захлестывает мечта о новой жизни и свободе:  «Ночные рестораны! Торжество бездуховности! Моральное и нравственное разложение!».
Рассказ заканчивается фразой:
«Через минуту друзья, обнявшись, шагали в сторону площади. Там, достав из кобуры горсть вермишели, завтракал блюститель порядка, расцветкою напоминавший снегиря».


1. ИСТОРИЧЕСКИЙ И КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ РАССКАЗА. 
Проанализируем контекст и смыслы, которые содержит этот короткий, но очень занимательный рассказ.
Посмотрим для начала на главных героев. Кто они? Шаповалов и Чикваидзе. Автор рассказывает историю их знакомства: они подрались около некоего питейного заведения. «Я тебе зарежу» — кричал один. «Не тебя, а Вас!» - отвечал второй. Во время борьбы на тротуаре Чикваидзе сказал: «Я помню, где тебя видел – на премьере Тарковского в Доме кино».
Один короткий диалог, который дает нам полное представление о наших героях. Это представители «советской творческой интеллигенции», не слишком успешные (прямо сказать, по утверждению самого С.Д. Довлатова – «неудачники», часто слабые и нерешительные, убегающие от жизненных проблем, коротая время в бесконечных кафе и рюмочных. Они прекрасно образованны, они читают художественную литературу (в том числе западную), они обсуждают фильмы Тарковского.
Конечно, как и в большинстве произведений С.Д. Довлатова за героями во многом скрывается автор, и его герои очень часто автобиографичны (это и надзиратель из «Зоны», и литературовед из «Заповедника», под разными псевдонимами и фамилиями, но мы всегда понимаем — это Сергей Донатович Довлатов).
Поэтому в рассказе «Эмигранты» автор, безусловно, показывает нам именно «Ленинград Довлатова».
Каким же был родной город Сергея Донатовича?
Образ Ленинграда появляется уже в юношеских стихах писателя. С городом у героя возникают особые, интимные отношения, возникает антитеза «официального» и «личного» Ленинграда. Официальная сторона родного города вызывает неприятие С. Довлатова, как и все внешнее, наносное, искусственное.
Ленинград Довлатова здесь похож во многом на Петербург Пушкина и Достоевского, в нем многообразие, миражи, неоднозначность образов, и конечно, — двойственность пространства и времени.
В тексте рассказа явно представлен мотив иррациональности города, Ленинграда как «миража», с этим перемещением в пространстве.
Довлатов работал и жил на улице Рубинштейна с 1944 по 1978 годы.
Герои рассказа «Эмигранты» — представители именно этой эпохи — Ленинграда 60-70-х годов.
Что представляла из себя эта эпоха, с чем она связана?
Это бедность, это коммунальные квартиры, это огромные очереди, это хамство всегда и везде (как писал сам Довлатов, термин «хамство» не удалось перевести на английский даже Набокову, это некая «наглость, помноженная на безнаказанность»).
Для литераторов — это, безусловно, цензура. Отсутствие даже минимального шанса издать хоть что-то мало-мальски «приличное», выходящее за рамки «советского формата писателя». Запреты книг, спектаклей и фильмов.
Но именно в период, когда, казалось бы, места для творческой свободы не осталось, и выхода нет, она (творческая свобода) расцветает с небывалым размахом (не официально, но в «самиздате», в этих самых коммунальных квартирах и т.д.). И именно это время эта эпоха дала нам Сергея Довлатова, Иосифа Бродского, Евгения Рейна и целую плеяду других гениальных прозаиков и поэтов.
Так что эта среда, столь неблагодатная, оказалась невероятно «питательной» для русской литературы XX века.
Образ, который создает Довлатов в своих произведениях, отчасти автобиографичен, хотя может показаться, что Сергей Довлатов ведет слишком «праздный» образ жизни, что он летает как листок по ветру. Но по свидетельствам его современников и друзей — это лишь самоирония автора и его безумная застенчивость.
Сергей Довлатов  — был одним из самых упорных, целеустремленных писателей эпохи. И даже то, что его не признавали и не печатали, не останавливало его, и он создавал свои бесценные произведения.
В его жизни было много поводов бросить это неблагодарное дело, которое не приносило ни денег, ни удовлетворения от успеха. Но Довлатов понимал — что именно это и есть главное дело его жизни, его ремесло, которым он филигранно владел.
Весь советский период Довлатова — это бесконечные попытки напечататься, пойти на компромисс с системой (но этого он делать не умел). Попытки эти всегда заканчивались увольнением, скандалом или доносом.
К тридцати семи годам — роковому для русской литературы возрасту  – на родине не было напечатано ни одного по-настоящему важного для него сочинения.
Довлатов любил в жизни, в общем-то, только писательство, понимаемое широко как работу над текстом, и как предшествующие ей устные рассказы. Человек он был честолюбивый и щепетильный, поэтому неудачи переживал как трагедии. Очередной крах надежд на публикацию вызывал приступ тоски, выходом из которой становились дружеские попойки. Это знак времени: вспомним биографии Владимира Высоцкого, Венедикта Ерофеева, Олега Даля. Ничего обаятельного в пьянстве сам Довлатов не видел.
Набоков писал, что Гоголь создавал сам себе читателей. А для Сергея Довлатова читательскую среду создавало советское государство. Неудивительно, что Довлатов стал рупором поколения, с которым советской власти не стало.
Был ли Довлатов диссидентом? Сергей Довлатов нарушал нормы, но делал это без вызова. Он не поднимал, но опускал некую планку. Конечно, в этом смысле он ходил по лезвию бритвы.
Но само это отсутствие пафоса, значительности, утверждений в довлатовской прозе и было вызовом. С этим цензорам было невозможно смириться.
Ту же мысль высказывал и Бродский, который никогда не интересовался политикой, не был борцом за гражданские права, он просто «не замечал советскую власть», ее для него не существовало. А это еще более тяжкое оскорбление для режима.
В рассказах Довлатова (рассказ «Эмигранты» не исключение) предстает жизнь как она есть, без какой-либо словесной шелухи, она шокирует этим. Он изображает героев в существующем пейзаже и не дает им оценок — ни плохих, ни хороших.
Нельзя сказать, что Довлатова устраивала советская власть. Скорее он не верил в возможность изменений, представляя все происходящее абсурдом возведенным в абсолют. Более того, Сергей Довлатов пытался сказать, что абсурд присущ не только Союзу, но и любой стране, любой среде, сама жизнь во многом абсурдна.
Герои Довлатова не предстают как жертвы, напротив, у них нет политических проблем, скорее, личные, жизненные:
«Опять же, частная торговля…
– Ночные рестораны!
– Торжество бездуховности!
– Ковбойские фильмы!»
А политическая система — лишь пейзаж, лишь объективные обстоятельства, более того — он внутри героев, следовательно, с ним нельзя ничего сделать.
У героев Довлатова нет идейных принципов и неколебимых нравственных идеалов: его мать-армянка ненавидит Сталина из-за того, что он грузин, а дядя идет на войну, потому что и в мирное время любил подраться.
В своих произведениях Довлатов смог вот так тихо, без лозунгов и призывов показать отсутствие концепции у советской власти, он доказал, что идей, на которых был основан Союз, больше нет

. Вот только, кажется, он добавляет, что и другой подходящей идеи, спасительной или мифической – тоже не существует.
В прозе Довлатова часто встречаются некие аморальные поступки, рассказ «Эммигрант» — не исключение. «Шаповалов и Чикваидзе порылись в складках запачканной мятой одежды. Был извлечен фрагмент копченой тюльки, перышко лука, заржавевший огрызок яблока. Друзья молча позавтракали». Герои Довлатова не злые и не добрые. Они такие, какие они есть. И они принадлежат именно этой эпохе, и именно этому поколению, и именно этому социальному кругу, к которому принадлежал Сергей Довлатов.
В период творчества в СССР Довлатова действительно можно назвать «неудачником», Его не издавали, на него доносили, его травили. Он не был членом Союза советских писателей, что означало одно — его не существовало в литературе.
Что Довлатов в своих произведениях противопоставлял всему этому? Конечно же — юмор.
И не только он. Шутка, ирония, юмор стали основой общения в его кругу. Шутки были постоянными, как в американском сериале. Любой разговор был полон юмора, словесного каламбура. Такая манера стала литературной школой, основной стиля и языка Сергея Довлатова.
Смех нельзя имитировать. Даже грусть можно, но улыбку — нельзя. В юморе содержится простота истины и одновременно глубина чего то тайного. Юмор не имеет четких границ, он разливается по улицам, переходя от одного человека к другому, отскакивает от домов, он неуловим.
Поймать эту реплику, поймать что-то кажущееся незначительным, многие посчитали бы это сором, но Довлатов выращивал из этого настоящие цветы литературы. Довлатова интересовало не то, как люди говорят, а то как они ошибаются, проговариваются.
Однако Довлатов не относился к этому легкомысленно. Юмор, — писал Довлатов — инструмент познания жизни: если ты исследуешь какое-то явление, то найди – что в нем смешного, и явление раскроется тебе во всей полноте. Ничего общего с профессиональной юмористикой и желанием развлечь читающую публику все это не имеет.
Для Довлатова юмор выхватывает человека, читателя, героя из нормального русла жизни в моменты, когда то мы именно и похожи на самих себя, когда мы те, кем являемся, а не те, кем хотим казаться.
Многие современники Довлатова были убеждены, что юмор — это цель, а не средство. Смешную шутку нельзя пересказать, ее можно только процитировать (как произведение искусства). Поэтому юмор — это то, что останется, когда автор исключил все ненужное, все лишнее.
Надо сказать, что Сергей Довлатов не использует шутки «на каждом шагу», он размещает их аккуратно, в самых подходящих и продуманных местах, рассказ никогда не начинается и не заканчивается смешным — скорее наоборот. Довлатова использует юмор только там, где юмор действительно уместен. Более того, юмор у него очень часто идет вместе со страхом или драмой. И эта гармония, эта сцепка придает особый динамизм рассказу.
«Говорят, хорошая шутка жизнь продлевает» — «Тому, кто смеется – продлевает, а тому, кто острит – укорачивает» — писал Григорий Горин в сценарии к фильму «Тот самый Мюнхгаузен».
В Довлатовских шутках всегда есть примесь драмы – смешно и грустно очень часто одновременно. Автор не пытается преодолеть эту драму, он использует ее. И от нее юмор становится по инерции более эффектным.
Кстати, как показал недавний опрос петербургского журнала «Город 812», Довлатов С.Д. – самый популярный в Санкт-Петербурге писатель второй половины XX века, так что можно с уверенностью сказать – Сергей Довлатов не только стал доступен широкому читателю (о чем нельзя было и мечтать в период его творчества в Ленинграде – его нигде не печатали), но и покорил сердца всех петербуржцев.
2. РАССКАЗ «ЭМИГРАНТЫ» КАК ОТРАЖЕНИЕ ОСНОВНЫХ ТЕМ ТВОРЧЕСТВА С.Д. ДОВЛАТОВА.
Какие темы (прямо или косвенно) нашли отражения в рассказе «Эмигранты»?
Во-первых, тема эмиграции. Эта тема проходит через творчество Сергея Довлатова особенно остро в годы перед его отъездом из СССР и, конечно, становится одной из основных тем уже после переезда в США.
Эмиграция была для Сергея Довлатова поистине мучительным решением. Как может русский писатель существовать в другой языковой среде? Не имея языка, мы теряем возможность общаться, иронизировать. Это то, что Сергей Довлатов ценил в своей жизни более всего. Именно советская действительность, абсурдная, лживая, порой чудовищная, давала Сергею Довлатову бесценный материал для его произведений. Где в Америке можно найти героев повести «Зона»? А алкоголика Михаила Ивановича из «Заповедника»? А майоров ГБ?
Потому то Сергей Довлатов принял решение об эмиграции только тогда, когда уже другого пути не было — семья уехала, а перспектива попасть за решетку стала почти неизбежной.
18 июля 1978 года Сергея Довлатова арестовали. «Однажды Сережу просто забрали на улице в милицию. Избили и дали пятнадцать суток». Довлатов решился на эмиграцию. 24 августа 1978 года Сергей и его мама, Нора Сергеевна, вылетели в Вену.
После отъезда Сергей Довлатов с мамой и собакой Глашей поселились в Вене для того, чтобы уладить формальности и пройти необходимые проверки посольства США.
И вот наконец 22 февраля 1979 года Довлатов получил разрешение на въезд в США.
Первое время было очень сложно. На достойную работу устроиться без знания языка было нельзя, никаких навыков кроме писательства Сергей Довлатов не имел.
Но уже вскоре Сергей Довлатов начинает издавать либеральную русскоязычную газету «Новый американец» и становится ее главным редактором. Он очень ревностно относился к этой газете, собирал совещания, правил каждый материал, был автором постоянной колонки главного редактора.
Сергей Довлатов создал стиль газеты, полный юмора, «дружеского» общения с читателями, ясности и чистоты.
В конце 80-х годов Довлатов имел уже настоящий успех среди американской аудитории, печатался в солидном журнале «New-Yorker» (вторым после Владимира Набокова).
В своих поздних произведениях Довлатов предстает как летописец эмиграции. «Иностранка», «Чемодан» — безусловно автобиографичные вещи, Довлатов подробно рассказывает о трудностях русских эмигрантов, о драматических и смешных историях, об освоении новой жизни и свободы.
Рассказ «Эмигранты» был опубликован в 1985 году, однако сложно сказать, когда точно он был написан. По сути это не имеет решающего значения.
Автор передает лишь набросок — свои ощущения в период жизни в Ленинграде, и как это всегда было свойственно Довлатову - просто играет смыслами – переворачивает ситуацию эмиграции с ног на голову – а что если представить, что Новая Голландия – это уже заграница? А чем отличается она от Ленинграда? Или Ленинград, такой прекрасный, и это солнце, и эта река – это и есть Запад, это и есть далекая, но близкая мечта. Но концовка рассказа с милиционером, красным как снегирь, возвращает нас к советской реальности.
Довлатов показывает, что можно вести речь о двух типах эмиграции:
эмиграции как перемещении в другую страну
эмиграции идейной, эмиграции сознания: от запретов к свободе, в том числе творческой.
Антитеза является безусловно авторским приемом.
Во-вторых, рассказ охватывает и морально-нравственную тему в творчестве Довлатова.
Нравственный смысл своих произведений Довлатов видел в восстановлении нормы.
Он указывал на случайности, абсурд и лживость происходящего вокруг. Но его герои (или иногда — голос автора между строк) всегда сохраняли это ощущение здравого смысла при всей нелепости происходящего. Писатель проделывает путь от усложненных крайностей, противоречий к однозначной простоте. Стремлением «восстановить норму» порожден стиль и язык Довлатова.
О чем еще рассказ «Эмигранты»? Об идее индивидуализма, и о стремлении советской интеллигенции к западной демократии. Удивительно, но ленинградские писатели 60-70х годов достигли на бумаге и в сознании такой свободы, что оказались американцами в большем смысле чем граждане США.
И, безусловно, здесь следует сказать об идее свободы человека и свободы воли в целом в творчестве Сергея Довлатова. Довлатов убедительно показывает, что нет предрасположенности к дурному или к хорошему.
Есть лишь ситуации, в которых эта граница стирается, меняется направление