Особенности ораторских приёмов в молитвенных текстах Кирилла Туровского

Согласно церковной традиции, большинство молитвенных текстов святителя Кирилла делятся на три основные смысловые части: прославление, покаяние (исповедание) и прошение. Сема прошения является основной [10, с.49]. «Славословия и благодарения, покаяния и прошения являются композиционными составляющими любой молитвы» [10, c. 49-50]. В этом контексте и рассмотрим ораторские приёмы в молитвенных текстах Кирилла Туровского.
Так, например, в «Молитве в неделю по Утрени» первые строки являются прославлением Бога: «Слава Тебе, Господи Боже мой, яко сподобил мя еси видети день преславнаго воскресения Твоего, в онь же свободил еси сущая во аде связаныя праведных душа!» [1]. Автор напрямую обращается к Господу, подчёркивает тесную связь между собой и Им, а также акцентирует внимание на присутствие Божьей помощи в своей жизни. Всё это придаёт сакральное звучание его тексту, что, несомненно, должно произвести должное воздействие на читателя. Усиливает это звучание эмоциональность, выраженная экспрессивным синтаксисом.
Для восхваления образа Господа Кирилл Туровский использует приём гиперболизации: «Веде бо бесчисленыа Твоа щедроты и не изреченное Твое человеколюбие: яко от небытия мя в бытие привел еси и своего образа подобием украси мя, словесемь же и разумом превыше скота възнесе мя и твари всей владыку устроил мя еси» [1].
Этой фразой автор доносит до аудитории мысль о том, что Бог – везде и во всём; и то, что имеет человек, даётся ему от Бога

. Эта мысль направлена на воспитание кротости и смирения у христианина, которые относятся к числу основных добродетелей в православии.
После восхваления автор, в соответствии с правилами построения молитвы, переходит к покаянию, исповедует свои грехи. Эта часть построена на контрастах: «…заповедь дал ми еси и духовное дело в чистоте совершити повелел ми еси; аз же, окаанный, запят бых умом к своему хотению, люблением плотным въвергох себе в срамную тину греховную и далече сотворихъся от Твоея благодати» [1]. Происходит противопоставление понятия чистоты (как идеала, к которому необходимо стремиться христианину) и мотива падения, греха.
Кроме того, здесь возникает яркий образ, связанный с падением – «срамная тина греховная» [1]. Этот образ помогает лучше представить читателю опасность греха, который затягивает, подобно болоту. Далее по тексту встречаются и другие, не менее ёмкие и оригинальные образы: «ров любодеяния»; «осквернив плоти моея ризу» и т.д. Создаются они посредством метафор.
Велико здесь и эмоциональное начало, которое, несомненно, должно найти отклик от читателя. Автор занимается самобичеванием, обличая свой отход от Бога, свою греховность, но столь сильная степень исповедальности направлена и на то, чтобы и читателя подтолкнуть к покаянию. Предполагается, что читатель спроецирует ситуацию на себя. Таким образом, нельзя не отметить в данном тексте суггестивный, назидательный аспект