Мотив и мифологемы повести «Голова Гоголя»

Феномен мотива имеет достаточно разносторонние толкования, прежде всего, в силу своей междисциплинарной природы, предельно сближающей его с категорией символа, образа или первоэлемента, в котором обнаруживает свое начало или конец само повествование и его сюжет. Согласно мнению Ю. Лотмана (1922–1993), художественное пространство выполняет «особую моделирующую роль» — «…структура пространства текста становится моделью структуры вселенной, а внутренняя синтагматика элементов внутри текста — языком пространственного моделирования». Соответственно, можно говорить, что основная цель мотива сводится к организации более масштабного художественного пространства и времени средствами эстетического внушения, а функция — к фиксации наиболее важных впечатлений, извлеченных автором из окружающей действительности.
Литературное произведение — это иное символическое пространство текста, в рамках которого разворачивается определенная цепь событий. Советский философ М. Мамардашвили (1930–1990) придает символу универсальное определение, которое послужит отправной точкой наших дальнейших исследований: «Символы есть лишь способ фиксации нашего онтологического устройства, поэтому они имеют смысл, какими бы абсурдными они нам ни казались, когда мы их воспринимаем как описание или изображение предметов». Посредством игрового бриколирования символами образуется принципиально иной метаязык, который говорит теперь не о первичных потребностях человека, а о его исторической травме.
Новые идеалы в искусстве, как правило, невозможно себе представить без существенных изменений художественного языка. Как следствие, художественный образ привязывается к семиотической ткани, к тому коду, при помощи которого он создавался — перекодировка образа, перевод его содержания на другой язык ведет к разрыву этой связи

. В отношении постмодернизма целесообразно говорить об универсальном, игровом характере языка, позволяющем встраиваться литературному тексту в пространство других видов искусства. Не в последнюю очередь, этому способствует многоуровневая структура произведения, в которой необходимо уметь обнаружить означающее и означаемое — иными словами, разделить для полноценной аналитической работы внешнюю сторону языка и его смысловое наполнение в виде образов, символов, композиционных решений и т. д.
Филолог-исследователь И. С. Скоропанова (род. 1945), посвятившая свою деятельность изучению ключевых аспектов литературы прошлого столетия, обращает внимание на то, что постмодернизм в равной степени культивирует вышеупомянутые образы как в массовой, так и элитарной литературе, ведь между ними крайне сложно нащупать четкие линии — прежде всего, благодаря специфическому языку. Последний вот уже не одно столетие служит человечеству надежным инструментом хранения и передачи культурного опыта, причем, он может принимать абсолютно различные знаково-символические формы. Поскольку изначально язык выступал всего лишь подобием мира вещей, первобытная культура реализовывала себя через неоднократно упоминаемые нами архетипы — в пределах постмодернизма наблюдается практически идентичная тенденция, усложняющая понимание данного феномена: «…его „я“ множественно, безлично, неопределенно, нестабильно, выявляет себя посредством комбинирования цитаций; обожает состояние творящего хаоса, опьяняется процессом чистого становления …соединяет в себе несоединимое, элитарен и эгалитарен одновременно».
Стремительное развитие научной парадигмы в начале прошлого столетия привлекло внимание многих мыслителей к проблеме взаимодействия социокультурных констант языка и текста — и не только в литературе, а в целом в искусстве