Художественная реальность в литературе романтизма

Ярким примером немецкого романтизма служат произведения Э.- Т. Гофмана (1776-1822), творчество которого можно считать «итоговым» для немецкого романтизма, его «своеобразной рефлексией». В творчестве Э.- Т. Гофмана, как отмечает отечественный литературовед ХХ века Ф.П. Федоров, формирование концепции двоемирия формируется с гораздо более отчетливым, чем в произведениях ранних романтиков, противопоставлением романтического и филистерского. При этом некоторые произведения Э.-Т. Гофмана могут быть истолкованы и романтически, и филистерски. Так, в новелле «Песочный человек» события можно рассматривать происходящими при вмешательстве демонических сил или как следствие безумия героя.
Двойное толкование имеют и события повести «Щелкунчик и Мышиный король». Историю Щелкунчика можно рассматривать как выдуманную специально для Мари её крестным, «мастером игрушек, резчиком по дереву, лакировщиком и позолотчиком» Дроссельмейером, искусно смастерившему чудесный замок, где действием часового механизма движутся куклы, как в ненавистном писателю убогом буржуазном филистерском мире каждый действует по определенным правилам и никогда не сходит с заранее определенного пути.
Но детские глаза видят романтическую чудесную историю, где Щелкунчик самостоятелен и действует по собственной воле. История имеет счастливый сказочный конец: герой Щелкунчик одерживает победу над силами зла — Мышиным королем. И история завершается свадьбой.
В глазах филистеров все события разворачиваются в обычном мире, где все изначально задано, а сказка предназначена для развлечения детей. Как отмечает литературовед-германист Т.Ш. Саид-Батталова, обывательский мирок представляет собой «отлаженный часовой механизм, образец тому чудесный замок, который смастерил своим крестникам часовщик Дроссельмейер. Каждая из кукол в этом замке движется по своей орбите и не может сойти с нее, механически выполняя заданную программу». Э.Т. Гофман демонстрирует «кукольность» филистерского мира, а механический Щелкунчик, наоборот, проявляет свободную волю и самостоятельность в действиях.
Романтическое двоемирие показано и в структуре художественного пространства сказки. И со стороны романтика, и со стороны филистера оно организовано по вертикали. Романтический мир располагается на трех уровнях: подземном, среднем и верхнем в соответствии с мифологическим представлением о мироустройстве, где нижний уровень располагается од землей. В филистерском мире подземного уровня нет, а события подземного мира здесь разворачиваются на среднем уровне: «у нас в гостиной» [Гофман 1982: 66], «в стеклянном шкафу» [Гофман 1982: 67] и т. п..
Нижний мир — «Мышильда... держала под печкой большой двор» [Гофман 1982: 51]; «из-под пола с противным шипением и писком вылезли семь мышиных голов в семи ярко сверкающих коронах» [Гофман 1982: 39] — пространство под печкой и под полом и во дворце, и в доме Штальбаумов представляет собой место обитания мышей. Королева Мышильда и мыши в целом, за исключением одежд, сходны внешне с обычными мышами, но семиголовый Мышиный Король — персонаж сказочный, включает элемены мифологии: это существо хтоническое и несет в себе черты архаического хаоса. Хаос составляют чудовищные гигантские существа, символизирующие «первичную природу до ее овладения культурным человеком и вместе с тем стадию изначальной дикости». Среди хтонических существ встречаются трех- и более головые (Лернейская гидра, Цербер, Зме Горыныч, драконы и проч.)

. Мышиный Король также огромный и семиголовый [Гофман 1982: 39], несущий угрозу миру человека. На это указывает Т. Ш. Саид-Батталова: «Мышиный король и его мышиный рейх Мышляндия постарались подчинить себе верхний мир, мир людей». Е.М.Мелетинский также указывает, что хтонические существа располагаются в архаической модели пространства на окраине и в подземном мире.
Мышиному Королю противопоставлен антропогенный мир, расположенный на среднем уровне. Его главный противник — механический Щелкунчик, устройство в виде «человечка», приспособленное для того , чтобы «аккуратно разгрызать твердые орехи» [Гофман 1982: 33]. Конфликт Щелкунчика и Мышиного Короля является конфликтом архаических сил природы и «нового», рукотворного предмета или его создателя.
Конфликт между средним и нижним миром связан с фигурой Щелкунчика, которому, как и некоторым другим персонажам Гофмана (Саламандр/архивариус Лингорст, Песочный человек/адвокат Коппелиус) присущи две ипостаси: механизм для раскрывания орехов и сын Кристофа-Захариуса Дроссельмейера, «мастера игрушек, резчика по дереву, лакировщика и позолотчика» [Гофман 1982: 58]. В этом оборотничестве зооморфная ипостась заменена на рукотворную, механическую. При этом сын ремесленника, в данном случае, искусного ремесленника, в перспективе наследует дело отца; щелкунчик-игрушка — плод ремесленного труда, артефакт. В обоих случаях герой принадлежит миру культуры, оппозиционному природному. Следует отметить, что традиционного путешествия в Щелкунчике нет, а есть только перечисление стран, в которых побывали в поисках ореха Кракатук Дроссельмейер и звездочет.
Торжествующая сила сказки в «Щелкунчике» оборачивается карнавальной утопией, когда осуществляется наивная детская мечта. Как отмечает В.М. Маркович, гофмановский позднеромантический гротеск всегда уничтожает или размывает границу «между идеальным и реальным, прекрасным и безобразным, добрым и злым», сохраняет ощущение противоположности начал без их четкого разграничения. Мир Э.Т.А. Гофмана двойственен, в нем все осложняется «возможностью сомнения или насмешки».
Можно сделать вывод, что в художественной реальности истории Щелкунчика мир культуры пересекается не только с потусторонним миром, но и с миром филистеров, поэтому и жанр этой истории может определяться и как романтическая сказка, и как бытовая повесть.
Вслед за Э.Т.А. Гофманом и другими немецкими романтиками создают свои двойные миры русские писатели. В 1813 году В.А. Жуковский написал балладу «Светлана», в которой сон перетекает в явь, а реальный мир — в потусторонний. Это было одно из первых произведений русского романтизма. С балладой о Светлане перекликается сон Татьяны из Главы V романа «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. В первой половине XIX столетия в русской литературе появляются произведения, которые принято относить к «русскому гофманизму», этот термин, скорее всего, появился, благодаря американскому литературоведу Чарльзу Пэссиджу. К «русским гофманистам» относят Антония Погорельского (А.А. Перовский, 1787-1836), А.А. Бестужева-Марлинского (1797-1837), В.Ф. Одоевского (1804-1869) и других,в чьих произведениях чувствуется влияние Э.Т.А. Гофмана. Следует отметить, что русская фантастическая повесть, хоть и связана с немецким романтизмом, является самостоятельным и самобытным направлением.
Как и сказка о Щелкунчике, повести Антония Погорельского «Черная курица или Подземные жители» и «Городок в табакерке» В.Ф