Эксплицитный образ Орфея в стихотворениях Ходасевича: грани образа

Существует несколько произведений, в которых образ Орфея присутствует вполне определённо и, в первую очередь, благодаря соответствующему мифониму. В них этот герой является центральным. Одно из таких стихотворений – «Возвращение Орфея». Рассмотрим его.
В нём ситуация сначала показана глазами лирического героя:
О, пожалейте бедного Орфея!
Как скучно петь на плоском берегу!
Отец, взгляни сюда, взгляни, как сын, слабея,
Ещё сжимает лирную дугу!
Герой видится ему одиноким и неприкаянным, его творчество оказывается ненужным людям. Именно поэтому Орфею «скучно». Здесь это наречие употреблено не в обычном смысле (испытывать скуку), а подразумевает тоску, которая завладела душой Орфея. Е.В. Болнова высказала интересную мысль о том, что строки о лире сопоставимы «с Евангельскими фразами, произнесенными Христом на Кресте во время Распятия». От себя добавим, что на подобные ассоциации наводят и постоянные воззвания к Отцу, что можно истолковать как молитву, обращённую к Богу-Отцу.
О многом говорит и пространство, в котором он находится («берег плоский»). Это чуждое для него место, в котором он испытывает душевный дискомфорт. В последних двух строчках четверостишия очень точно передан мученический путь поэта, который готов отдать жизнь ради своего творческого призвания. Кроме того, это описание отсылает и к первоисточнику, тому моменту сюжета, когда Орфей на берегу Стикса оплакивал уже окончательную потерю Эвридики.
Единственный сочувствующий Орфею – лирический герой. Он принимает близко к сердцу всё происходящее, потому что сам находится в такой же ситуации. И обращение к образу Орфея является способом выразить собственную рефлексию. Поэтому в последующих четырёх строфах их образы сливаются. Уже не только о боли Орфея говорит герой, но и своей собственной:
… А сердце замерло и внемлет безотзывно
Послушных струн глухие голоса.
Невостребованность творчества оказывается раной для поэта, который великолепно владеет своим ремеслом (струны «послушны» ему). Однако неудачи приводят к тому, что голос лиры теряет свою звонкость, то есть, талант утрачивает силу.
Но поэт-теург отличен от других поэтов тем, что будет идти до конца: И вот пою, пою с последней силой
О том, что жизнь пережита вполне,
Что Эвридики нет, что нет подруги милой,
А глупый тигр ласкается ко мне.
Творчество служит поэту-теургу для переосмысления своей жизни через мотивы и детали, относящиеся к жизни Орфея: упоминание об Эвридике, о тигре, усмирённом прекрасной музыкой.
Эти стихотворение на мотивном уровне перекликается с «Искушением», в нём, как уже говорилось, лирический герой (поэт) также сталкивается с враждебными миром, которому не нужно его пророческое творчество.
В стихотворении «Века, прошедшие над миром» автор посредством образа Орфея формирует творческое кредо нового поэта, который обладает даром преобразовывать мир и преодолевать преграды, для обычного человека оказывающиеся непреодолимыми:
И мы, заслышав стон и скрежет,
Ступаем на Орфеев путь,
И наш напев, как солнце, нежит
Их остывающую грудь.
Орфей выступает в этом стихотворении как идеал, как образец для других поэтов

. Это – мощная личность, шедшая по особому пути и сделавшая его вечным. Теперь он является дорогой и для его последователей.
Примечательно, что поэтов этой когорты призывает к деятельности само время:
Века, прошедшие над миром,
Протяжным голосом теней
Ещё взывают к нашим лирам
Из-за стигийских камышей.
Собственно, с этого призыва времён и начинается стихотворение. Здесь присутствует два указания на Орфея – упоминание о лире, которая превратилась в символ поэзии; и указание на стигийские камыши. Топоним «стигийские» позволяет определить область действия – берег Стикса, то есть место, где бывал Орфей.
Автор создаёт картину содружества всех истинных поэтов, которые повторили подвиг Орфея, спустившись ради него во тьму (Эреб – вечный мрак):
В беззвездном сумраке Эреба,
Вокруг певца сплотясь тесней,
Родное вспоминает небо
Хор воздыхающих теней.
Ради него они совершают этот поступок, услышав зов времён. Однако, хотя лирический герой и говорит о хоре», в следующей строфе он подчёркивает, что каждый из истинных поэтов, подобно Орфею, имеет индивидуальный голос:
Но горе! мы порой дерзаем
Всё то в напевы лир влагать,
Чем собственный наш век терзаем,
На чем легла его печать.
Более того, здесь подчёркивается необходимость непременной связи истинного поэта (в противоположность поэту-дельцу, образ которого также встречается в творчестве Ходасевича) с современной эпохой. Таким образом, рождается настоящий манифест поэтов, следующих по пути, проложенному Орфею. Сам древнегреческий герой выступает здесь как идеал, образец, на который необходимо равняться. Его образ героизируются, он предстаёт как мужественная и бесстрашная личность, которой не свойственны слабость и опустошение (как, например, в стихотворении «Возвращение Орфея»).
В стихотворении «Сойдя в Харонову ладью» уже на уровне названия прочитывается связь с Орфеем, репрезентуется один из самых известных эпизодов из истории этого мифологического героя, связанный с его попыткой вызволить Эвридику из Царства мёртвых.
Стихотворение примечательно тем, что в нём фигурирует только любовный сюжет:
Сойдя в Харонову ладью,
Ты улыбнулась – и забыла,
Всё, что живому сердцу льстило,
Что волновало жизнь твою.
Ходасевич по-своему прочитывает миф об Орфее и Эвридике, точнее, полярно меняет сюжет, переставляя его позиции. Он обыгрывает ситуацию охлаждения Эвридики к своему возлюбленному. Необходимо отметить, что это единственный случай, когда Орфей выступает в качестве нарратора