Утопия и проблема социального равенства

Проблема построения идеального общества всеобщей справедливости занимала человечество еще с античных времен. И Платон, и Аристотель предлагали свои варианты решения этой проблемы. Однако с тех самых пор, как появились мечты об утопии, не утихает спор о том, на какой основе она должна быть выстроена. На основе ли всеобщего равенства или же в виде грамотного разделения прав и обязанностей, когда каждый занимается тем, к чему он больше приспособлен. А значит, неминуемо нужны и те, чья функция - управление и координация действий других. У обеих концепций имеются существенные изъяны. Критики демократического равенства указывали на то, что в таком случае чрезмерную власть приобретает толпа, которая легко может заглушить голоса людей образованных. Так можно вспомнить афинскую демократию, которая незаслуженно казнила великое множество достойных людей, например Сократа. Критики теории выделения особой привилегированной прослойки в составе государства, указывали на другое противоречие. Как бы честны, справедливы и умны не были эти люди, но любая власть развращает. А если говорить о потомственных привилегиях, то следующие поколения неминуемо начнут заботиться о собственной выгоде, даже если их предки и были относительно бескорыстны. И те и другие критики правы, у обоих вариантов существует множество изъянов. И именно проблема нахождения между ними некого оптимума до сих пор является важнейшим вопросом, мешающим построить идеальное государство.
Важно, что проблема соотношения между равенством и элитарностью имеет серьезную связь с социально-экономическими отношениями и размером государственных единиц. Так демократические тенденции Греции и Рима неплохо работали на уровне отдельного города. Но стоило ему хотя бы начать присоединять к себе округу, как сразу же начинали проявляться сложности. Не говоря уже о построении полноценных империй. Другим важным аспектом является базовая мощь экономики, возможность обеспечить каждого гражданина достаточным количеством благ. В целом можно отметить такую закономерность, что чем богаче основная масса общества, тем проще там внедрять демократические тенденции. А чем она образованнее, тем меньше наблюдается инстинкт толпы. Соответственно, средневековье, с его тяжелыми экономическими условиями и низким уровнем культуры, создало модель общества максимально приближенную к идеалу разделения людей по обязанностям. Сословие воюющих (и правящих), сословие молящихся (и частично тоже правящих) и сословие работающих. Несмотря на то, что с современной точки зрения такой подход выглядит крайне несправедливым, долгое время он неплохо работал. До тех пор, пока развитие экономики не позволило двум первым сословиям массово накапливать богатство и, при этом, пренебрегать своими прямыми обязанностями. Кризис феодального общества был связан именно с тем, что процесс накопления капитала деформировал традиционные отношения между сословиями. Одновременно и отказаться от капитала, как движущей силы общества было невозможно. Многочисленные попытки создать утопию на основе небольших аскетичных коммун неминуемо терпели крах

. Потому что искусственный аскетизм не соответствует сущности человека и на него люди идут только в состоянии аффекта, будь то религиозный экстаз или наоборот отчаяние.
Наступило Новое время, провозгласившее своим идеалом разум. Однако разум оказался тесно связанным с эгоизмом. И, как не удивительно, но в эту эпоху общество оказалось от утопии даже дальше, чем во времена жестокого и культурно ограниченного средневековья. Первоначальное накопление капитала ознаменовалось быстрым обеднением основной массы населения. Одновременно прогрессирующее распространение образования и развитие науки оставалось уделом состоятельных слоев общества. А значит, все эти достижения в большей степени служили не развитию народных масс, а укреплению контроля над ними. Именно построение капитализма и первые промышленные революции убедительно доказали, что прослойка самых состоятельных людей вне зависимости от размеров состояния, постоянно стремится ко все большему обогащению, а значит к усилению эксплуатации остальной части общества.
Но, с другой стороны, наметились и разные взгляды на выход из этой ситуации. Для беднейшей прослойки населения XVIII-XIX века стали временем, когда она все ярче заявляла свои претензии на то, что все люди равны. Однако попытки построить новое общество на принципах равенства показали, что народные массы, дорвавшись до власти, гораздо больше склонны к деструктивному поведению и жестокости, чем к построению той самой утопии. И самым ярким примером этого стала Великая французская революция. Другим же подходом к построению общества всеобщего блага стал упор на укрепление так называемого «среднего класса», то есть мелкой буржуазии и высококвалифицированных специалистов. Соответственно, главной идеей такого подхода является последовательное превращение максимально большой части общества в средний класс, который в идеале должен уравновешивать и небольшую прослойку бедняков, и еще менее заметную прослойку богатых. Данный подход оказался куда более конструктивным, однако работал он медленно, именно в силу своей осторожной эволюционной стратегии. Даже самым развитым мировым макрорегионам, Европе и Северной Америке, пришлось пережить две мировые войны, и вступить в соревнование с альтернативной советской моделью, чтобы к 1950-60-м годам наконец-то можно было сказать, что средний класс стал массовым и влиятельным.
Казалось бы, вечная проблема построения утопии вышла на твердую дорогу к своему решению. Необходимо просто последовательно увеличивать пропорцию среднего класса в обществе и постепенно превращать бедняков и богачей в некую погрешность на его фоне. То есть равенство не станет идеальным, но разрыв с идеалом будет последовательно сокращаться, вплоть до почти полного исчезновения. Однако практика показала, что не все так просто. Ситуация, сложившаяся на послевоенном Западе, была с одной стороны, вынужденным компромиссом со стороны правящих классов. Потому что, пока существовал СССР, необходимо было убедительно демонстрировать, что западная модель лучше