Экономика принудительного труда в СССР (1930-1950-е гг.): была ли она эффективной?

Советская экономическая модель по своей сути уникальна в целом ряде аспектов. Во-первых, это был фактически первый в мировой истории случай полномасштабного управления экономической жизнью со стороны государства, не только в части принудительного труда, что часто бывало и раньше, но и чрезвычайно развитого планового распределения. Никогда до этого свободные рыночные отношения в экономике не занимали столь скромного места. Хотя и изжить их полностью не удалось, не только в силу недостаточного контроля, но и благодаря эффекту сглаживания огрехов централизованного планирования с их помощью. Вторым важнейшим показателем советской модели стал многократно высмеянный, но все же долго работавший принцип добровольно-принудительных экономических отношений. Грандиозная идеологическая задумка общества, основанного на всеобщем добровольном труде, ежеминутно встречалась с вызовами диктуемыми, как технической отсталостью страны, так и фактической неготовностью основной массы населения по-настоящему принять коммунистическую идеологию. Отсюда, рядом со случаями подлинного трудового энтузиазма сплошь и рядом соседствовали конформизм и безразличие со стороны трудящихся. Власть же пыталась противопоставить этому сложную смесь принуждения и поощрения, соотношение между которыми постоянно сдвигалось в ходе изменений внутриполитической и внешнеполитической ситуации, наряду с собственно нуждами экономики. И наконец, третьим специфичным признаком советской экономики первых десятилетий стал ее догоняющий характер, приводящий к тому, что многие экономические решения были не частью системного плана, а своеобразными заплатками в ответ на наиболее серьезные вызовы в экономике, а порой в них прослеживались и отголоски внутрипартийной борьбы за власть.
Если говорить непосредственно о развитой экономике внеэкономического принуждения, то она охватывает два основных периода, разделенных между собой НЭПом – военный коммунизм и сталинизм, начавшийся вместе с коллективизацией и индустриализацией. Одновременно, в эти периоды присутствовало и экономическое принуждение практически для всех слоев общества, поскольку позволить себе жить, не работая и не будучи чьим-то иждивенцем в СССР не мог почти никто, понятия, к примеру, капиталистической ренты не существовало, также как и, скажем, свойственных Европе второй половины XX века серьезных социальных обязательств перед безработными. То есть работать был вынужден каждый, однако работать можно очень по-разному, так же как и определять эквивалентную стоимость затраченного труда.
Кроме того, отдельно нужно остановиться на понятии ценности человеческой личности, которое в СССР приобрело весьма специфический характер. В целом и царское время в России характеризовалось весьма небрежным отношением к отдельному человеку, если сравнивать с европейскими странами. А СССР добавил к этому еще и безграничную веру в правоту марксистской идеологии, приведшую к значительному усилению эксплуатации отдельного человека государством. Причем особую роль здесь стало играть такое специфическое явление, как массовое применение труда заключенных. Еще в 1918 году была сформулирована идея, что места заключения должны обладать полной самоокупаемостью, одновременно проводя перевоспитание заключенных. Причем в большинстве случаев именно первое считалось более важным, система наказаний быстро оформилась не в средство возмездия и восстановления справедливости, а в своеобразную социальную защиту общества. То есть ценность жизни и личностей заключенных становилась близкой к нолю, однако к ним предъявлялся запрос на принесение максимальной пользы обществу за счет личных трудовых навыков. Тот факт, что сами з/к работники часто терпели огромный ущерб здоровью и даже жизни, был важен лишь в контексте уменьшения трудовых ресурсов государства и не более.
При этом в полной мере данная система сформировалась только в период сталинизма, когда партийно-государственный аппарат уже окончательно сформировался, как особый полузакрытый класс общества, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти, пусть и провозглашая громкие лозунги о власти пролетариата

. Создание ГУЛАГа в 1929 году стало важнейшей вехой этого процесса. Власти достаточно быстро почувствовали всю кажущуюся привлекательность использования труда заключенных, как некоего фактически бесплатного ресурса. Можно выделить, как минимум две основных причины укрепления руководства страны в этой идее. С одной стороны, логика укрепления вертикали власти и перехода к социалистическому обществу так или иначе требовала массовых преследований инакомыслящих, которых все равно пришлось бы держать за решеткой. Естественно, что экономически выгоднее заставлять их осуществлять какой-то производительный труд, а не бездействовать. С другой же стороны, переход от экономики НЭПа к максимальному государственному контролю над производством и потреблением и сопровождавшие его методы, привели к падению производительности труда и среди вольнонаемных рабочих. То есть низкая производительность труда в ГУЛАГе казалась не такой уж низкой на фоне весьма невысокой производительности формально свободного труда.
Кроме того, резкий экономический рывок первой пятилетки (1928-32 гг.) в целом характеризовался своеобразным гигантизмом. В это время основное внимание властей было приковано не к росту производительности труда, и не к снижению издержек, а к ускоренному осуществлению различных крупных проектов, в первую очередь строек, которые осуществлялись ударными темпами. Это было характерно и для вольнонаемной рабочей силы и для первых строек, осуществлявшихся силами ГУЛАГа, например Беломорско-Балтийского канала. И жесткие методы принуждения, применяемые в ГУЛАГе, действительно позволили закончить эту стройку в рекордные сроки. Итогом стала утвердившаяся убежденность руководства страны в эффективности системы трудовых лагерей, которые в итоге с 1933 года стали господствующим типом организации принудительного труда в стране.
Однако существование системы лагерей было неразрывно связано с функционированием советской экономики в целом. Как из-за смешанного характера некоторых предприятий, где работал и вольный контингент, и заключенные. Так и в связи с общими закономерностями регулирования экономики, когда система принуждения в ГУЛАГе была в своем роде ужесточенной производной схожей с принуждением для вольнонаемных рабочих и особенно крестьянства. Особенно ярко это проявилось в годы второй пятилетки, когда страна столкнулась с необходимостью укрепления контроля над трудовыми ресурсами и борьбы за увеличение производительности труда. Логичным следствием этого стал закон о паспортизации и всеобщем институте прописки, принятый в декабре 1932 года. Крестьянство этим законом фактически привязывалось к земле. Также на производстве были приняты меры по борьбе с «летунами», часто меняющими место работы, и бракоделами. В первую очередь это было урезание снабжения этих категорий населения товарами первой необходимости, а также усиление системы отчетности, с тем, чтобы всегда был известен виновный в браке. Однако данные меры, значительно сократив количество явных нарушений трудовой дисциплины, одновременно привели к росту пассивного сопротивления принуждению к труду, когда рабочие формально выполняя все инструкции, отнюдь не стремились увеличить производительность труда.
При этом важно отметить, что власти вполне осознавали необходимость сочетания принуждения с поощрением и моральной мотивацией. Одной из попыток решения этой проблемы стало развитие стахановского движения с 1935 года. Стахановское движение воплощало в себе попытку соединить высокие идеалы социализма с материальным поощрением. Кроме того предполагалось, что ударники труда заразят своим примером основную массу рабочих. Однако для основной массы рабочих это не сработало. Прежде всего, многие рекорды стахановцев были, очевидно, специально организованы за счет привлечения к отдельному передовику дополнительных помощников и лучшего оборудования, не говоря о перенапряжении сил. Большинство рабочих осознавало невозможность работать в таком темпе каждый день, кроме того материальное поощрение стахановцев хотя и присутствовало, но зачастую было недостаточным