Развитие "ресурсного проклятия" в экономике России

ВВЕДЕНИЕ
Недостаточная диверсификация является главной проблемой экономики России. Российскую экономику рассматривают, как наименее сложную относительно других стран БРИКС и подавляющего числа развивающихся стран. В процессе изучения напрашивается вывод, что успех экономической диверсификации в государствах-экспортерах нефти - очень непростая задача. Стратегии диверсификации, проведённые в отдельно взятых странах, не имели успешного продолжения, и нет таких примеров, когда кто-то б смог диверсифицироваться от нефти, причём, если их нефтяной промысел даже при случае падения цен давал возможность «держать свою экономику на плаву» без особых социальных потрясений.
Позитив или негатив диверсификации у государств — экспортеров нефти зависят скорее от проводимой экономической политики, нежели от иных ситуаций. Отдельно взятые государства — экспортеры нефти, как ни странно, имеют некоторые достижения в диверсификации своей экономики — и степень их успешности тоже разнится. На фоне изучения двадцати стран заметно, что абнормальные доходы от экспорта минеральных ресурсов, и «излишки» его внутри страны, дают перекосы экономики в любых ситуациях, не зависящих ни от политического строя, ни от использующейся экономической политики. И наша держава никоим образом не исключение из этого правила.
В моментах изменений стоимости на нефть, российский рубль мог быть переоценен в два раза относительно своего расчётно-инфляционного курса. Поступления нефтедолларов откликнулось в экономике не просто зависимостью объемов внутренних инвестиций от стоимости нефти, но и в способности экономики выпускать экспортную продукцию, невзирая на доходы от реализации углеводородов. В суть политики, которую можно назвать эффективной с точки зрения диверсификации экономики, оглядываясь на опыт исследуемых стран, заложено несколько факторов.
1. Диверсификация экономики: понятие и опыт реализации
Все, некоторым образом, диверсифицированные государства имеют довольно высокую степень открытости экономики: невысокий уровень таможенных пошлин, неимение или небольшое число квот на экспорт и импорт товаров и услуг, открытость рынков капитала, рынков труда. Явные признаки успеха наблюдаются в странах, которые в период зачаточного состояния «ресурсного проклятия» смогли войти в состав крупных экономических блоков и таможенных союзов (как Мексика к НАФТА, или Норвегия в ограниченном режиме к ЕС, или ОАЭ к GCC, или Индонезия к АСЕАН, а затем к АФТА — зоне свободной торговли АСЕАН + 3).
Российская Федерация с 90-х годов упорно вела политику дистанцирования от любых экономических союзов, где её вес был бы не доминирующим. Единственным исключением стало, после 18 лет(!) раздумий, вступление в ВТО, (в 2012 г.) и никак не повлияло на события в пределах бума нефтяных цен. При таких обстоятельствах, всё равно, рамки союза должны выходить за пределы беспошлинной торговли — России (как и другим ресурсозависимым) в край важна унификация стандартов, логистики, взаимное признание квалификаций, некоторая группировка рынков труда и другие горизонты, которые открывают сегодняшние экономические формы объединений [2, с. 50].
Но в России сформировался другой подход по двум стратегическим приоритетам: 1) стремлением доминировать, пусть и в ущерб экономической выгоде; 2) сохранять максимальную гибкость в сфере построения экономических препон и протекционизма, наверное, для защиты экономических интересов «особо талантливых» производителей, отставив в сторону общеэкономическую ситуацию и доходы «не шикующего» населения. Безусловной, хотя и вряд ли приемлемой в рамках существующей парадигмы, рекомендацией для России является кардинальный пересмотр подхода к формированию экономических отношений на международной арене. У России, объем торговли которой с ЕС (в % от ВВП) уже вполне соответствует объему Польши или Италии, есть шанс превратиться в привилегированного партнера ЕС (например, через адаптацию системы DCFTA под интересы России и превращение ЕАЭС в коллективного ассоциированного члена ЕС); более того, на базе такой ассоциации есть шанс ассоциированных с ЕС стран Восточной Европы, Белоруссии, хотя бы части закавказских республик и стран Средней Азии объединиться в своего рода «Транзитный союз» с Китаем и ЕС для обеспечения экономически эффективного сухопутного торгового пути между ЮВА и Европой. Такой союз может превратить Россию в ведущего игрока транзитного рынка величиной более триллиона долларов в год, растущего в год на несколько процентов.
Наличие страны — доминирующего партнера, которая получает экономические преимущества за счет использования более дешевой рабочей силы, территориальных ресурсов и других особенностей ресурсозависимой страны, может играть ключевую роль в процессе диверсификации и, в рамках наших наблюдений, не увеличивает рисков экономики. Для России очевидным доминирующим партнером мог бы являться Европейский союз. При этом связь России с ЕС в смысле зависимости ЕС от российских углеводородов и России от европейских технологий и техники существенно выше, чем у Мексики и США, например, что дает еще более весомые основания для формирования более комплексных и тесных отношений. Однако отсутствие генерального экономического соглашения по образцу НАФТА с ЕС, низкий уровень качества российского законодательства в экономической области, отсутствие эффективных механизмов защиты прав иностранных инвесторов в России обуславливают однобокость российско-европейских экономических отношений.
Пример 1. Импорт из Мексики в США составляет до 47 % всего американского импорта и 25 % ВВП Мексики, при этом на нефть и другие углеводороды приходится чуть меньше 15 %. Импорт из России в ЕС составляет лишь 9 % российского ВВП, при этом около 70 % приходится на углеводороды; доля же импорта из России в общем импорте ЕС упала ниже 10 %. Отчасти такой низкий уровень экономических взаимоотношений объясняется крайне низким объемом инвестиций стран ЕС в Россию [2, с. 51].
К слову, соотношение капитализации российского рынка акций и ВВП (менее 30 %) скорее сближает Россию с находящимся в международной изоляции Ираном (27 %), чем с Индонезией (41 %) или Норвегией (52 %). Общая капитализация рынка Мексики превышает 35 % ВВП. Прямое сравнение двух систем (Мексика — США и Россия — ЕС) показывает, что недостатки российского законодательства и недостаточная либерализация внешнеэкономических отношений лишают Россию только во взаимоотношениях с ЕС не менее чем 2/3 потенциального экспорта, не менее 2/3 капитализации рынка акций ненефтегазовых компаний и 9/10 прямых инвестиций.
Здесь очевидной рекомендацией является создание программы активизации экономического сотрудничества с ЕС с целью привлечения массированных инвестиций в области производства потребляемой в ЕС продукции (при этом опыт США показывает, что сфера такого производства и сервисов может быть крайне диверсифицированной — от продуктов питания до элементов ракетно-космической техники, наиболее объемными являются химический, автомобилестроительный, машиностроительный сектора).
2. Способы борьбы с «ресурсным проклятьем»
Реформирование экономики, в том числе использование доходов от ресурсов, в более успешных с точки зрения диверсификации странах сопровождалось существенными мерами социальной политики. Сохранение доходов граждан в процессе реформ для достижения успеха самими реформами должно контролироваться через механизмы социального государства, централизованное распределение или какие-то другие. Игнорирование интересов крупных социальных групп именно в процессе реформ, а не в рамках естественного развития ресурсной зависимости является опасным не только для стабильности государства, но и для самих реформ: в ряде ресурсозависимых государств мы наблюдаем остановку реформ, дедиверсификацию, изменение государственной политики в сторону экономического популизма, сопровождаемого гиперконцентрацией активов, ростом роли государства в экономике и быстрым ростом неравенства в ответ на запрос общества о защите от временных негативных последствий реформ, проводимых без должной защиты населения [5, с. 31].
В России важнейшим элементом неуспешности реформ 90-х годов и основным фактором формирования негативного отношения широких масс населения к реформам явилось существенное ухудшение экономического положения населения в процессе реформ. За 90-е годы реальные располагаемые доходы населения снизились более чем в два раза даже по сравнению с состоянием на 1990 год, то есть с моментом фактического банкротства СССР. В 2000-е годы доходы населения росли, но крайне неравномерно, причем в 2008–2009-м и начиная с 2012 года рост останавливался, а начиная с 2014 года он сменился достаточно быстрым падением, которое идет уже четвертый год. Значительную же роль в обеднении основной массы граждан России играют все еще непропорциональные доходы нефтегазовой индустрии и сервисных бизнесов (например, финансового и торговли), не транслирующиеся в заработные платы, низкая доля малого и среднего бизнеса (в котором доля дохода частных лиц в добавленной стоимости особенно велика) в ВВП, непропорционально концентрированные доходы в форме дивидендов и скрытого распределения прибыли компаний, получаемые очень ограниченной группой людей

. Возможные рекомендации по вопросу защиты населения от угрозы негативного воздействия реформ для России уже запоздали — в России уже в 2001 году 60 % россиян отрицательно относились к прошедшим реформам. Тем не менее Россия в любом случае будет нуждаться в следующем этапе реформ для диверсификации экономики, который, скорее всего, вызовет проблемы с поддержанием уровня жизни россиян даже на нынешнем уровне. Поскольку диверсификация требует времени, а объемы нефтяных доходов, даже при увеличении уровня их экстракции, в России недостаточны для следования по пути ОАЭ в части обеспечения уровня жизни граждан, представляется крайне важным упреждающий реформы комплекс мер по поддержке генерирующей доходы инициативы населения.
Возможные подходы (помимо либерализации законодательства, совершенствования правоприменения, изменения общественного восприятия бизнеса как негативного явления) включают снижение налоговой нагрузки на микро- и малый бизнес, возможно вплоть до нуля, существенное расширение государственных программ долгосрочного кредитования приобретения недвижимости (по объемам, по срокам и благодаря снижению ставок), а также всестороннее обеспечение роста конкурентности экономической среды, ведущего к снижению стоимости потребительских товаров. В этом смысле любые барьеры на пути импорта, любой протекционизм играет крайне отрицательную роль, повышая себестоимость жизни для широких масс населения. Разумеется, все вышеупомянутое требует существенных средств. Источником этих средств во время проведения реформ могут стать: резкое повышение эффективности бюджетных расходов, постепенное разумное увеличение внешнего долга до уровня в 60–80 % ВВП, развитие института внутреннего публичного долга [3, с. 53].
Надо заметить, что последние два пункта просто не будут выполнять своей функции, если ставки кредита в России останутся высокими. При этом искусственное снижение ставок невозможно, рыночная ставка всегда будет представлять собой сумму инфляции и заложенного в транзакцию кредитования риска. Стерилизация избыточных нефтяных доходов, которые, оставаясь в руках ресурсных компаний, позволяют им существенно негативно влиять на рынки капитала и труда и провоцировать сокращение нересурсных бизнесов и деиндустриализацию, является обязательным условием успеха процесса диверсификации.
В России, как и во многих успешных ресурсозависимых странах, были созданы суверенные фонды и введены так называемые бюджетные правила и специальные системы налогообложения нефтегазовой отрасли. Однако система стерилизации доходов в России имела два существенных недостатка. Во-первых, она не предусматривала (как в Норвегии, ОАЭ, СА) активного инвестирования средств фондов в глобальные активы. Фонды вышеупомянутых стран показали в течение последних 15 лет от 4 до 7 % годового прироста стоимости — для России, средний размер фондов которой за этот период составлял около 100 млрд долларов, упущенная выгода от неинвестирования оценивается в 176 млрд долларов — сумму, существенно превосходящую сегодняшний размер этих фондов в России и почти равную годовому федеральному бюджету. Во-вторых, средства этих фондов использовались для поддержки курса национальной валюты и субсидирования неэффективных предприятий (опосредованно через депозиты в ВЭБе), фактически нивелируя смысл функционирования фондов.
Давать рекомендации по стерилизации доходов в суверенные фонды сегодня, кажется, поздно: суверенный фонд Мексики, созданный в 2013 году, так и не получил ни одного доллара инвестиций из-за снижения цены на нефть, суверенные фонды России должны исчерпаться к концу 2018 года. Однако вопрос может снова стать актуальным, особенно если России удастся повысить эффективность использования своего бюджета, а цены на нефть поднимутся на длительный период времени хотя бы до уровня 70 долл./барр.
Во многих случаях помимо создания резервных фондов страны оказываются способны (и испытывают потребность) к более глубокому перераспределению доходов внутри экономики. Такое перераспределение доходов от ресурсов может вестись двумя путями: через более высокую экстракцию ресурсных доходов и общее сокращение налогообложения или через менее высокую экстракцию ресурсных доходов и увеличение общего налогообложения с одновременным формированием так называемого welfare state (государства, предоставляющего всем гражданам расширенный набор бесплатных услуг). Первый путь (ОАЭ является наиболее ярким примером его применения) ведет к большему расслоению, но и большей диверсификации за счет роста мотивации к созданию альтернативного бизнеса и получению нересурсного дохода. Второй путь (Норвегия представляет собой достаточно показательный образец использования данного подхода) обеспечивает более равномерное распределение доходов, но снижает диверсификацию и скорость роста экономики [3, с. 54].
Наиболее эффективными методами борьбы с перекосами и ростом себестоимости являются увеличение налогообложения ресурсной области (в частности, более высокие налоги на фонды выплат), вынуждающее ресурсные компании сокращать стоимость трудовых ресурсов, и масштабное привлечение трудовых ресурсов из-за рубежа, позволяющее как создать избыток предложения рабочей силы в ресурсных секторах, так и обеспечить достаточно квалифицированное предложение в нересурсных областях.
3. Ресурсное проклятье российской экономики
Явные и очевидные признаки «голландской болезни» в России наблюдаются с первых лет рыночных реформ. Суть ее заключается в том, что экономика государства делится на три сектора: сверхрентабельный сырьевой, относительно благополучный сервисный (защищенный от внешней конкуренции) и депрессивный конкурентный, к которому относятся все высокотехнологичные отрасли. Благополучие сырьевого сектора связано с доступом к ренте, сервисного – с завышенным курсом национальной валюты и ростом внутренних доходов. Неблагополучие конкурентного – с завышенным курсом внутренней валюты и перераспределением национального дохода в пользу сверхрентабельного сырьевого. Депрессивные условия для конкурентных отраслей – неизбежная плата за сверхрентабельность сырьевых.
Разделение экономики на секторы с разной рентабельностью устойчиво наблюдается в России с 1992 г. Первый и действительно массовый эффект рыночных реформ – это появление миллионов «челноков». Простые люди мгновенно осознали, что производить невыгодно, выгодно продавать импорт (конкурентный сектор депрессивен, сервисный – вполне рентабелен). Почему россияне едут за товаром в Китай, Турцию и Польшу, а поляки, китайцы и турки в Россию не едут? Почему в конце XX века в высокоразвитой стране, космической державе, оказались востребованными и весьма конкурентоспособными средневековые формы торговли? Любой «челнок» ответит: потому что в России внутренние цены значительно выше внешних. А выше они могут быть только по одной причине: завышен курс рубля. Им определяется соотношение внутренних и внешних цен. Нет в России товаров (кроме сырья) дешевле (при равном качестве), чем «там», за исключением нескольких специфических случаев. И это – самое объективное свидетельство неравных конкурентных условий отечественных производителей.
Это же подтверждают и статистические данные: процент наукоемкой и готовой продукции в экспорте постоянно уменьшается (кроме отрасли вооружения), а доля импорта в розничном товарообороте растет. Темпы роста промышленного производства в стране кратно ниже роста импорта. Относительно высокие темпы роста последних лет были достигнуты во многом за счет роста доходов от сырьевого экспорта, сдерживания цен естественных монополий и крупных заказов от них. Наибольший рост наблюдается в сервисном секторе, защищенном от внешней конкуренции. И этот рост не сопровождался модернизацией производства и структурной перестройкой.
Кстати, западные концерны («Ford», «Renault», «Shevrolet», «Indesit») с их высокими технологиями и отточенным менеджментом, налаживая сборку в России (в отличие от Турции или Польши), рассчитывают не столько удешевить производство, сколько сэкономить на таможне: экспорт в третьи страны не предусмотрен, степень локализации – минимальная. Несмотря на высокую квалификацию и низкую стоимость рабочей силы, Россия воспринимается как перспективный рынок сбыта, но не как удобная производственная площадка. Ситуация в стране описывается простой формулой: «выгодно продавать – невыгодно производить». Магазины и рестораны растут, как грибы после дождя, заводы и фабрики – все больше закрываются или переходят на сборку продукции внешних конкурентов. В этом основное отличие России от странимпортеров нефти, в которых, наоборот, выгодно производить – невыгодно продавать (выгоднее экспортировать), с чем связаны успехи Турции, Китая, Японии и Германии. Но к российской экономике по-прежнему относятся как к единому целому – измеряют «среднюю температуру по больнице» и уповают на внутренний спрос.
Чем отличаются развитые страны от сырьевых придатков? Тем, что в нагрузку к сырью одни в огромных количествах покупают, а другие продают природную ренту – в сущности, воздух. Соответственно, у одних торговое сальдо смещается в минус, у других – в плюс. У первых курс валюты устойчиво занижен, что блокирует импорт и стимулирует экспорт, у вторых – завышен, что блокирует несырьевой экспорт и стимулирует импорт