Японская историография

До настоящего времени малоизвестно о том, как исторически развивалась тюркология и татароведение в странах Восточной Азии в целом и в Японии, в частности. В первую очередь это связано с тем, что период бурного развития тюркологии и арабистики в Японии пришелся на 1930-е годы, которые по традиции считаются «темным временем» японской истории, и которые предпочитают не вспоминать. Вместе с тем, именно тогда в этом государстве были основаны научные школы, а в университетах стали регулярно преподавать языки Центральной Евразии.
Одним из основателей изучения языков урало-алтайской языковой группы и в целом лингвистической науки в Японии выступил профессор Хаттори Сиро. После смерти исследователя его наследники передали богатый научный архив отца на хранение в Университет префектуры Симанэ.
Японский ученый Хаттори Сиро (1908–1995), яркий представитель японской лингвистической науки, родился в 1908 году в префектуре Миэ. Поняв, что хочет раскрыть истоки происхождения японского языка, он стал изучать лингвистику и языки алтайской группы, а также корейский, монгольский, турецкий, китайский языки на филологическом факультете Токийского университета. После завершения учебы в университете в период с 1933 по 1936 год он продолжил исследования группы алтайских языков, в частности монгольского и татарского в северной части Маньчжурии. По возвращению на родину Хаттори Сиро начал преподавать на филологическом факультете Токийского университета, главным образом продолжал исследовать корейский, алтайский и другие языки, сконцентрировался на изучении и преподавании монгольского языка.
Хаттори Сиро играл ключевую роль в послевоенных лингвистических исследованиях, получил высокие результаты в сравнительных исследованиях диалектов японского языка, установил связь корней с языком рюкю (Окинава), а также фонетическую связь японского языка с древнеяпонскими предшественниками.
В последние десятилетия популярными становятся исследования архивных коллекций не просто как собрания отдельных документов, а как специфического интегрированного метаисточника, значение и ценность которого не ограничивается только суммой ценностей отдельных документов, которые он в себя включает. В работах японских ученых изучение истории древних тюрков имело свои особенности. Крупнейший японский востоковед, историк, доктор словесности, профессор Токийского университета Сиратори Куракичи (1865-1942). Специализация – история Восточной Азии. Занимал пост генерального директора библиотеки. Занимался больше лингвистическими и этническими проблемами, вместе с тем, его труды, по своей методике явно опережали время, также повлияли на последующую японскую историографию Центральной Азии, фактически положили начало новой историографической традиции.
Специфика японской тюркологии заключается в том, что, несмотря на ограниченность числа лингвистов, японские историки имеют достаточно высокую подготовку, чтобы осуществлять самостоятельные филологические исследования.
В Японии с 50-х годов XX столетия древнетюркской проблематикой активно занимался, Мори Масао. Он был учеником Эгами Намио, он так же был, в первую очередь, историком; они принадлежали к токийской школе.
М. Мори, считал степные объединения от хунну до уйгуров «древними степными государствами». Историк активно привлекал разработки советских ученых и во многом исходил из них.
В докладе, который был сделан на XIII Международном конгрессе исторических наук, прошедшем в середине августа 1970 года в Москве, М. Мори, остановился на социальной структуре тюркского общества, выделил только два класса. К первому относится класс собственников, начиная с носителей крупных титулов ябху и шад, и продолжая вождями племен (ил) и кланов (бэй). Из этого класса было представлено чиновничество с различными титулами. Второй класс составляли простые кочевники (будун) и рабы (кул, кюнг), однако рабство носило, главным образом, домашний характер, они являлись слугами бегов. Вместе с тем, будун обладали своими бегами, представителями общин, которые защищали их интересы в борьбе с классом богатых скотоводов. Дифференциация классов не была глубокой, «чтобы низвести кочевников до рабства». Из этого следует, что тюркское общество состояло из многочисленного слоя независимых и свободных кочевников.
В другой своей работе японский историк рассмотрел степные кочевнические общества, начиная с хунну, как государственные образования с формировавшимся аристократическим классом из представителей влиятельных родов. Подобная трактовка, как титулатуры, так и оценка уровня развития подверглась критике со стороны Маеда Масана, который призывал более осторожно толковать источники и полагал, что М. Мори, переоценил тюркское общество. Сам он считал их обычным эфемерным племенным союзом.
И Эгами Намио, и Мори Масао в изучении постзолотоордынских государственных образований во многом, опирались на труды советских исследователей. Японские историки называли датой образования Касимовского ханства 1445 год. Изначальной целью его функционирования было создание московскими властями буферной территории, в противовес Казанскому ханству, выдвижение претендентов на казанский престол. Потомки Улуса Джучи, по мнению японских историков, противостояли московской экспансии. Московские власти отмечали, что принятие московского сюзеренитета позволит царевичам сохранить не только царский титул, но и занять Касимовский престол. Безусловно, для достижения этой цели сохранение элементов чингизидской государственности было необходимым условием, несмотря на все большую интеграцию этого юрта в общероссийское политическое пространство.
В 1681 году Касимовское ханство было ликвидировано как государственный институт, который изжил себя и утратил эффективность в процессе взаимоотношений России с тюркскими и монгольскими соседями. Спустя чуть больше ста лет после упразднения Касимовского ханства в степях между низовьями Волги и Урала (на территории Золотой Орды) появляется еще одно государственное образование – Букеевское ханство (Внутренняя Орда). Ученые отмечают, что цели создания этого государства были совершенно иные в сравнении с Касимовским ханством, поскольку Букеевское ханство должно было стать эталоном статуса кочевых подданных Российской империи, а также неким пространством для административных реформ, которые были запланированы имперскими властями по отношению к казахским государствам.
Такие цели предполагали, в том числе и сочетание в его правовом устройстве принципов чингизидского и российского права, именно это и сближает его с Касимовским ханством. В позднесредневековых тюркских и монгольских государствах возведение в ханы проводилось на курултае, соблюдались старинные, традиционные чингизидские церемонии, имевшие место в Улусе Джучи и постордынских государствах – путем поднятия хана представителями знатных кругов и торжественного сажания его на трон. Такая процедура присутствовала и в Касимовском ханстве: именно так возвели в ханы казахский Ураз-Мухаммад-султан в 1600 году.
Каждый касимовский хан утверждался волей московского государя, даже если речь шла о близком родственнике предыдущего касимовского правителя. Это нашло проявление в том, что в 1600 году царь Борис Годунов утвердил на касимовском троне казахского султана Ураз-Мухаммада, выдал ему ярлык, который формально имели право выдавать только сами ханы-Чингизиды.
Японские историки отмечали особенности статуса касимовских ханов, состоящего в том, что они имели право не платить налоги в московскую казну, а также получили «выход» от Москвы, то есть некий налог или дань, который ранее платили русские князья Золотой Орде. В этом убеждении японские историки были неоригинальны, поскольку такие суждения уже высказывались советскими и российскими исследователями

. Вероятно, сохранение «выхода» отражало стремление московских властей позиционировать касимовских правителей не только в качестве своих вассалов, но и как независимых правителей-Чингизидов, имеющих право претендовать на другие троны на постордынском пространстве, в том числе на трон могущественного Казанского ханства.
Именно такая особенность статуса первого хана Касима позволила ему претендовать в 1467 году на казанский трон: формально он имел на него право, являясь ближайшим родственником скончавшегося хана Халила. Кроме того, инициатива его выдвижения в качестве кандидата на престол исходила не от Москвы, а от казанских оппозиционеров.
Очевидно, что японским историкам была близка именно стадиальная эволюционистская концепция истории степных политических образований Монголии как некоего цельного развивающегося процесса. Необходимо подчеркнуть, что все отмеченные авторы являются также и археологами. Ни один из них, кроме Т. Хаяси, не написал специального труда о древнетюркских политических объединениях. Скорее всего, именно специализация по археологии многих исследователей повлияла на восприятие ими исторического процесса. Японские историки, которые занимаются проблемами, связанными с древнетюркским периодом, такие как, к примеру, Осава Такаси ограничиваются публикациями источниковедческой направленности.
Формальное независимое положение Касимовского ханства и его правителей служило также для демонстрации лояльного отношения московских властей к мусульманскому населению Московского государства и его ближайшим соседям. М. Масао отмечает, что важнейшим элементом правового статуса правителей Касимовского ханства выступает то, что наряду со статусом ханов в собственных владениях, они занимали определенное место в иерархии государств-сюзерена: касимовские правители – в Московском царстве, букеевские – в Российской империи. Многие касимовские ханы не только управляли своими владениями, но также являлись воеводами на русской службе.
В конце 1470-х годах Данияр, сын Касима за счет московской казны содержал отряд татар, а командовали касимовскими войсками Сатылган и Шейх-Аулияр.
Касимовские ханы могли только ограниченно распоряжаться землей, первоначально им принадлежал лишь ханский домен – округа собственно Касимова, в то время как остальные области являлись наследственными уделами мещерских князей, в которых ханская власть признавалась достаточно условно. Причиной тому, отмечают историки, было существование на территории Мещеры автономных образований, правители которых еще до создания Касимовского ханства, находились в прямом подчинении московских князей.
Касимовские ханы не могли определять внешнюю политику, вести переговоры с иностранными государями, объявлять войны и заключать мир. Касимовские ханы не обладали правом самостоятельных внешних сношений, а в военных действиях принимали участие только в составе московских войск.
Административно-территориальная проблематика Касимовского ханства не получила глубокой разработки в работах японских исследователей, проскальзывали только некоторые ее фрагменты. Проблематика административного деления Касимовского ханства является запутанной и сложной. Хотя данное государство и было создано на основании волеизъявления правителей, а не было сформировано стихийно, появилось не на пустом месте, а в областях, которые и ранее были населены и имели определенные традиции и обычаи управления и организации власти70.
В Касимовском ханстве четко выделяются ханский домен и полуавтономные владения местных, мещерских правителей (существовали задолго до появления ханства). Тот факт, что Касимовское ханство носило второе название, официальное – Мещерский юрт, является далеко не случайным. Мещерские князья еще в XIV столетии вышли из подчинения золотоордынских ханов и признали власть Москвы, сохранили при этом наследственную власть над своими владениями.
С возникновением Касимовского ханства был построен центр – Мещерский городок (в дальнейшем Касимов). Вследствие этого часть земель приобрела статус ханского домена, окруженного со всех сторон, тянувшегося к Москве. С течением времени, русское влияние на административное устройство Касимовского ханства становилось все сильнее. Поздние касимовские ханы считались уже не вассальными правителями, а более походили на средних помещиков.
Таким образом, практика образования буферных государств с целью повышения взаимоотношений со своими тюрко-монгольскими вассалами и соседями оставалась актуальной также и в японской историографии. Безусловно, подобная практика претерпевала значительные изменения. Яркий пример, который это подтверждает – эволюция статуса Касимовского ханства в XV – первой половине XVI и второй половине XVI – XVII столетиях, в процессе ее существенно ограничивалось государственное и правовое положение этого государственного образования, пока оно окончательно не было упразднено.
Глава 4. Немецкая историография
В зарубежной исторической науке германская историография занимает важнейшее место. Немецкие исследователи первыми обратились непосредственно к изучению проблем истории Джучиева Улуса. Немецкой исторической науке до 70-х годов XX века на Западе принадлежало лидерство в исследовании вопросов, связанных с историей тюрко-татарских государственных образований.
Научная актуальность изучения германской историографии проблем истории Джучиева Улуса и государств его наследников в Восточной Европе является бесспорной. Несмотря на то, что ученые Германии уже давно проявляют интерес к истории тюрко-татар, немецкая историография вопросов истории тюрко-татарских государственных образований, как научная проблема, не получила полного отражения в российской исследовательской литературе.
Под тюрко-татарскими государствами необходимо понимать государства-наследники Улуса Джучи, основу населения (или правящих кругов) которых составляли тюрки. Понятие тюрко-татары в качестве общего названия всех тюркских народов стало использоваться еще в XIX столетии. В настоящее время это понятие активно используется историками и лингвистами, под тюрко-татарами понимают население Улуса Джучи и постордынских государственных образований. Территория Улуса Джучи и его наследников охватывала огромное пространство от Карпат и Кавказа до Балхаша и Сибири. Безусловно, Джучиев Улус и тюрко-татарские ханства во многом определили историческое развитие не только Российского государства, но и Восточной Европы в целом.
Начало изучения проблем истории Улуса Джучи в Германии инициировала российская Императорская Академия наук в Санкт-Петербурге, которая предложила ученым России и Европы представить на конкурс работу о татаро-монгольских завоеваниях. Академией была получена солидная работа Йозефа Хаммера фон Пургшталя (1774-1856), однако комиссия заключила, что тема является недостаточно проработанной и отказала в выдаче премии единственной работе, которая была представлена на конкурс. Крупнейшие исторические труды Пургшталя: История османской империи в 10 томах; История арабской литературы (1850-1856); История Золотой Орды в Кипчаке или монголов в России (1837-1840).
Многие авторитетные отечественные историки вешали немецким исследователям уничижительные ярлыки. Так, к примеру, случилось с Бертольдом Шпулером. А.Ю. Якубовский был убежден, что его труд «Золотая Орда. Монголы в России, 1223-1502 гг.» «создан с привлечением внушительного материала, снабжен подробными ссылками на источники. По форме своей академический, труд Шпулера является, в сущности, ненаучным, поскольку он извращает ход русской истории и борьбу русского народа с татарами»