Пасхальный рассказ в творчестве русских писателей XIX века

В XIX веке пасхальный рассказ приобрёл чрезвычайную популярность. Многие писатели – и первого и второго ряда обращались к этому жанру. Более того, журналы, в то время широко функционирующие, делали специальные заказы в отношении пасхальных рассказов. Появлялись также специальные пасхальные сборники, неизменно востребованные у читателей. С.Ю. Николаева пишет по этому поводу: «Массовое появление в конце XIX века сборников с названием “Пасхальные рассказы” многое объясняет в природе становления и восприятия читателями пасхального текста». Очевидно, что подобные сборники являлись в позапрошлом веке неотъемлемой частью празднования Пасхи. Это ощущали и читатели, и писатели.
Писать пасхальные рассказы стало литературной традицией, на которую откликнулись почти все классики литературы XIX века: А.И. Куприн, И.А. Бунин, В.Г. Короленко, А.М. Ремизов, Ф.М. Достоевский, Н.П. Вагнер, А.Н. Севастьянов, С.С. Кондурушкин, Н.С. Лесков, Л.Н. Толстой, Л.Н. Андреев, А.П. Чехов и многие другие.
Так, перу А.И. Куприна принадлежит рассказ с красноречивым названием «Пасхальные колокола». Он написан в форме быстрой фиксации впечатлений, вызванных пасхальной ночью и предвкушением радости Светлого Христова Воскресения. Рассказ, поэтично воспевающий все атрибуты Пасхи, подчёркивает уникальность восприятия русским человеком этого великого праздника: «…Самый верхний этаж – и вот видна вокруг вся Москва: и Кремль, и Симонов монастырь, и Ваганьково, и Лефортовский дворец, и синяя изгибистая полоса Москва-реки, все церковные купола и главки: синие, зеленые, золотые, серебряные… Подумать только: сорок сороков! И на каждой колокольне звонят теперь во все колокола восхищенные любители. Вот так музыка! Где есть в мире такая?».
Пасхальными мотивами отмечены знаменитые рассказы И.А. Бунина «Чистый понедельник», «Лёгкое дыхание» и др. Героиню «Чистого понедельника» можно назвать одной из самых ярких и запоминающихся в русской литературе. Обладающая невероятной, загадочной красотой (под стать своему другу), она очаровывает ещё и своим духовным содержанием.
Её облик переменчив, перед глазами Фёдора она может являться в разных образах, всякий раз поражая его: «Я вошёл – она прямо и несколько театрально стояла возле пианино в чёрном бархатном платье, делавшем её тоньше, блистая его нарядностью, праздничным убором смольных волос, смуглой янтарностью обнажённых рук, плеч, нежного, полного начала грудей, сверканием алмазных сережек вдоль чуть припудренных щёк, угольным бархатом глаз и бархатистым пурпуром губ; на висках полуколечками загибались к глазам чёрные лоснящиеся косички, придавая ей вид восточной красавицы с лубочной картинки.
Своей противоречивостью, непонятностью, соединением в себе нескольких начал (плотского, духовного, интеллектуального, русского, экзотического) героиня напоминает ему Москву, в которой также смешано много различных элементов, из-за чего её невозможно, как утверждал классик, «понять умом». Возможно, в какой-то мере героиня и является олицетворением Москвы, и её дальнейший уход в монастырь оказывается попыткой искупления вины. Так, по крайней мере, считают некоторые литературоведы.
В отличие от Оли Мещерской, героиня «Чистого понедельника», напротив, совершает взлёт от земной жизни к небесной. На протяжении всего рассказа она находится в поиске, пытается понять, что ей нужно в этой жизни. С одной стороны, её влечёт интеллектуальное развитие – она посещает курсы по истории, много читает; с другой стороны, она часто ходит в развлекательные заведения (но, по её собственному признанию, это является выполнением прихоти её друга). Это далеко не все грани личности героини – одной из самых загадочных у Бунина.
Её манит влечёт религиозная сторона жизни (не зря напротив её дома «не в меру близко», «белеет слишком новая громада Христа Спасителя», с сияющим золотым куполом»), она буквально с головой окунается в таинственное очарование Древней Руси с её духовными песнопениями, древние сказания о жене, которую искушает змий. Эта вставная история в рассказе является ключевым, она объясняет восприятие героиней своего друга: «Конечно, красив

. Качалов правду сказал… “Змей в естестве человеческом, зело прекрасном”». В этом рассказе есть всё: грех, его осознание, возрождение. Героиня, осознав порочность своей жизни, предпочитает в итоге духовное телесному и приходит в монастырь, при этом навсегда сохранив в душе память о своей любви.
«Лёгкое дыхание» Оли Мещерской – это метафорическое обозначение её духовной сущности, не находящей применения в этой жизни, где мужчин интересует только плоть. Поэтому запутавшаяся Оля уходит в другой мир. Важным моментом рассказа является время действия: апрель в начале и в финале произведения говорит о многом, и вечность жизни утверждается автором вполне очевидно: «…Слушая весенних птиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра в фарфоровом венке, она думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не было перед её глазами этого мёртвого венка. Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской?».
Это выражается противопоставлением выделенных лексем и усиливается контекстом пасхальных дней, на фоне которых и происходят ключевые события рассказа.
Ф.М. Достоевский является одним из основоположников пасхального рассказа. Образцом жанра можно назвать его новеллу из «Дневника писателя» «Мужик Марей». На это указывает ряд признаков: действие происходит на Пасху, на второй день Светлой Седмицы. Как это часто бывает в пасхальных рассказах, основ сюжета составляет мотив душевного прозрения, душевного перерождения героя. Происходит это в ореоле чудесных событий, которые описывает автор.
На причастность рассказа к пасхальному жанру указывает и его счастливый и благополучный финал. Чудесное воспоминание таким образом влияет на сознание героя, что всё негативное исчезает из него: «И вот я сошёл с нар и огляделся кругом, помню, я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг, каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моём. Я пошёл, вглядываясь во встречавшиеся лица. Этот небритый и шельмованный мужик, с клеймами на лице и хмельной, орущий свою пьяную сиплую песню, ведь это тоже, может быть, тот же самый Марей: ведь я же не могу заглянуть в его сердце».
Таким образом, рассказ повествует не только возрождении души, вызванным детским воспоминанием, но и о том, что каждый человек – есть великая тайна, в котором живёт образ и подобие Божие. Следовательно, оскорбление человека есть оскорбление Бога. Такие глубокие мысли вызывает рассказ Ф.М. Достоевского, в котором Пасха не находит достойного отзыва у людей (каторжан), но, тем не менее, существующую. Пасха возвращается в душу писателя, благодаря отзывчивости мужика, носящего странное имя Марей:
«– Ну и ступай, а я те вослед посмотрю. Уж я тебя волку не дам! – прибавил он, все так же матерински мне улыбаясь, – ну, Христос с тобой, ну ступай, – и он перекрестил меня рукой и сам перекрестился. Я пошёл, оглядываясь назад почти каждые десять шагов. Марей, пока я шёл, всё стоял с своей кобыленкой и смотрел мне вслед, каждый раз кивая мне головой, когда я оглядывался».
Марей выступает здесь в качестве точки равновесия, восстановившего гармонию в этом ужасном мире, где без конца ругаются, скандалят, играют в карты и совершают другие неблаговидные поступки. Он напоминает о том, что Бог существует и всегда с нами – в любой ситуации. Нужно лишь захотеть встречи с ним.
В рассказе В.Г. Короленко «Старый звонарь» сюжет разворачивается в саму пасхальную ночь. Его герой – настоящий русский праведник, живущий по заповедям Христа. Действие рассказа происходит в пасхальную ночь. В центре сюжета – восприятие всего происходящего глазам старого звонаря. За это время он переживает целую жизнь: от воспоминаний прошлого до осознания текущего момента.
Самые разные чувства попеременно овладевают им: от обиды и отчаяния, что жизнь прожита напрасно, до настоящего духовного взлёта: «…Никогда ещё так не звонил старый Михеич.
Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мёртвую медь, и звуки точно пели, трепетали, смеялись и плакали и, сплетаясь чудною вереницею, неслись вверх, к самому звёздному небу …Большой бас громко вскрикивал и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: “Христос воскресе!”».
Именно эти слова – «Христос воскресе!» – воскресают и самого Михеича