Черты «лагерной прозы» в произведении А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»

Авторству А. И. Солженицына принадлежат несколько резонансных произведений, непосредственно связанных с лагерной тематикой: «Один день из жизни Ивана Денисовича» (1962), «В круге первом» (1068), «Архипелаг ГУЛАГ» (1973-1975); сюда же можно добавить написанную им пьесу «Олень и шалашовка» (1969), не завоевавшую столь широкую известность.
Принадлежность к «новой прозе»
Здесь достаточно будет напомнить, что сами принципы «новой прозы» В. Шаламов разрабатывал, ориентируясь в том числе (и, возможно, даже в первую очередь) на прозу Солженицына. Безусловно, то же можно отнести и к такой характеристике лагерной прозы, как «новое о человеке и его поведении». Уже в ходе и сразу после Второй мировой войны были опубликованы работы двух великих психологов Бруно Беттельхейма («Индивидуальное и массовое поведение в экстремальных ситуациях») и Виктора Франкла («Сказать жизни „ДА“. Психолог в концлагере»), на собственном опыте испытавших все ужасы нацистских концлагерей. Однако лагерная проза Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург, Ивана Солоневича и др. открыла миру не только новое географическое и/или идеологическое измерение бесчеловечного репрессивного режима – но и новаторское, литературно-художественное его осмысление, продолжающее и развивающее традиции Достоевского и Чехова на остросовременном материале ХХ века.
Лагерь как особый мир, остров
В «Архипелаге» лагерная тема предельно четко обозначена автором уже начиная с заголовка: как известно, ГУЛАГ «расшифровывается» как Главное управление лагерей, тридцать лет (1930—1960) руководившее всей пенитенциарной системой Советского государства. Пожалуй, ни один заголовок других произведений лагерной прозы не вводит так сразу читателя, по выражению Вергилия, «in media res» («в суть вещей»); даже название цикла Варлама Шаламова «Колымские рассказы» вызывает вполне определенные ассоциации лишь в связи с всеобщей осведомленностью о том, что именно Колыма было одним из регионов наибольшей концентрации советских исправительно-трудовых лагерей.
Данный лейтмотив в рамках лагерной прозы как раз наиболее выражен именно в «Архипелаге ГУЛАГ» - и опять же уже начиная с заголовка («архипелаг») – тема, развиваемая буквально с первых строчек всего произведения, где говорится о существовании «этой удивительной страны ГУЛАГ, географией разодранной в архипелаг, но психологией скованной в континент, – почти невидимой, почти неосязаемой страны, которую и населял народ зэков.
Архипелаг этот чересполосицей иссек и испестрил другую, включающую, страну, он врезался в её города, навис над её улицами…» [Солженицын 1989:.7]
Автобиогрфизм
Проза Солженицына в целом – и его «Архипелаг ГУЛАГ» в особенности – крайне далеки от традиционного художественного вымысла. Значительная часть материала, на который опирается Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», в самом буквальном смысле слова выстрадана им в процессе собственной жизни.
Во время Великой Отечественной войны офицер Солженицын в частной переписке со старым другом и родственником Н.Д

. Виткевичем, «позволил себе» критикуя политику Иосифа Сталина. Хотя он не подписывал письма собственным именем, его авторство было установлено, и писатель был арестован. Помимо крамольных писем, для поддержки обвинения в антисоветской пропаганде против Солженицына использовались также черновики его рассказов. Он был избит и допрошен в Лубянской тюрьме в Москве, а 7 июля 1945 года заочно приговорен «тройкой» НКВД к восьми годам каторжных работ в соответствии со знаменитой 58-й статьей («политической»). Следующие пять месяцев он провел в исправительных лагерях под Москвой, где был вынужден работать на городских стройках. В 1946 году, в связи с его математическим образованием, Солженицын был направлен в научно-исследовательский институт МВБ-МГБ в Москве, где провел четыре года («шарашки» в Рыбинске, Загорски и подмосковном Марфино; «шарашками» называли спецтюрьмы МВД, в которых работала техническая интеллигенция. Сами заключенные «шарашек» иронично называли их «тюрьмами для “белых воротничков”».
Затем Солженицына, посмевшего открыто разойтись во мнениях с начальством Марфинской спецтюрьмы, отправили этапом в казахстанский Степлаг, а после лагеря приговорили к «вечной» ссылке в том же Казахстане; эта «вечность» закончилась только вместе со всей сталинской эпохой.
Лагерный и послелагерный опыт Солженицына нашел отражение во множестве его произведений (в том числе, конечно, и в «Архипелаге»); а впечатления, полученные за несколько «шарашечных» лет, - в романе «В круге первом», пожалуй, наиболее автобиографичном из всего его наследия: прототипом одного из главных героев, Глеба Нержина, стал сам Солженицын. Известны также прототипы двух других героев романа, друзья автора по спецтюрьме, – Дмитрия Сологдина (Дмитрий Панин) и Льва Рубина (Лев Копелев). Примечательно, что им он оставил даже «реальные» имена.
Авторский опыт не менее важен и для создания «Архипелаг ГУЛАГ». Как отмечает Элиза Криза, одна из зарубежных исследователей жизни и творчества Солженицына и автор посвященного ему труда «Александр Солженицын: икона холодной войны, автор “ГУЛАГа”, русский националист?»: «Как стало ясно позднее, один из возможных путей понимания лагерной литературы Солженицына – определять ее как “литературу свидетельства”, “свидетельскую литературу”» [Kriza 2014: 208].
Документализм, историзм
Но не только собственный, личный опыт лег в основу «Архипелага». Это также опыт десятков, сотен и тысяч других бывших заключенных ГУЛАГа, о чем автор недвусмысленно предупреждает сразу же:
«В этой книге нет ни вымышленных лиц, ни вымышленных событий.
Люди и места названы их собственными именами.
Если названы инициалами, то по соображениям личным.
Если не названы вовсе, то лишь потому, что память людская не сохранила имён, – а все было именно так…»  [Солженицын 1989:.5]
Та же мысль проводится и в авторском посвящении, предпосланном всему произведению: «посвящаю всем, кому не хватило жизни об этом рассказать