Власть и влияние как составляющие политического процесса

Введение

В политической науке основное внимание уделяется процессам, которые основаны на реализации власти и государственного управления как отдельного организационного проявления властных отношений. Однако сфера политической жизни никоим образом не исчерпывается функциями управления. Она охватывает все институты и лиц, принимающих непосредственное участие в политическом процессе, и неправительственные, общественные, неформальные объединения, косвенно влияют на принятие решений, добиваясь обеспечения собственных интересов. Кроме того, как отмечал французский философ Ш. Монтескье: «Каждый человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею» [8].
Действительно, лица, наделенные властью, в своей деятельности зачастую не удовлетворяются лишь сферой юридически закрепленных полномочий. Поэтому всю совокупность взаимодействий в рамках политической сферы неправомерно сводить исключительно к сфере официальных властно-управленческих отношений. Зато функционирование этой системы можно представить, как совокупность действий, происходящих между ее элементами. Такая трактовка позволяет учесть всю многогранность связей в политической системе, искусственно ограничиваясь рассмотрением официальных полномочий и нормативно закрепленных функций. В современных условиях влияние неформальных неправительственных факторов на развитие политической сферы становится все более заметным и значимым [3]. Поэтому политическое влияние можно рассматривать ключевым понятием, которое определяет механизмы связи и функционирования элементов в рамках политической сферы.


Власть: понятие, структура, функции.
Вопросы, связанные с природой власти и государственной властью в частности, исследуются уже достаточно давно. В рамках философии достаточно основательно анализируются содержательные признаки власти и специфические особенности ее проявления (Геродот, Платон, Аристотель, Цицерон, Фома Аквинский, Окамм, Макиавелли, Боэси, Боден, Гельвеций, Дидро, Гольбах, Руссо, Гоббс, Локк, Вольтер, Кант, Гегель, Берк, Фихте, Ницше, Шпенглер, Сен-Симон, Оуэн, Фурье, Маркс, Дюркгейм, Вебер, Гумбольдт, Мабли, Юм, Моска, Парето, Бернхем, Крозье, Беркли, Бентам и др.). Современные интерпретации классических теорий власти, стали методологическими истоками исследования, содержатся в трудах Б. Берри, К. Дейча, Г. Реттгерс, Т. Парсонса, Г. Саймона, Д. Истона, П. Блау, Р. Даля, Н. Лумана , К. Дойча, X. Лассуэла, Г. Арендт, X. Вронга, Ю. Хабермаса, К.А. Аппеля, К. Байме, Э. Тоффлера и др. Следует также отметить работы отечественных исследователей В. Халипова, Г. Мусихина, Ю. Батурина, Б. Бессонова, Е. Шестопала, В. Желтова, Г. Атаманчука В. Ильина, В. Князева, В. Корженко, В. Соловиха, А. Крюкова и др.
Если сформулирована общая проблема исследования касается трансформации содержания понятий «власть» и «государственная власть», то, по мнению исследователей, нерешенной ее частью остается теоретический вопрос относительно содержательных признаков этих понятий, исходя из их общественно-политической природы.
Появление первичных форм права и собственности дали толчок к секуляризации и рационализации правовых понятий, развели границы между владычеством и правом, поэтому, слово «власть» из нормативного понятия стало ценностно-нейтральным пояснительным термином, или обозначало положение вещей, которое без эксплицитной легитимации вызвало подозрение в беспределе. Характерное распространение в Средневековье получил термин protestas, который имел двойное значение: с одной стороны, им характеризовалась патриархальная власть - patria protestas, а с другой - господствующий компонент в германском патриархальном праве. Patria potestas - власть римского хозяина (отца семейства) над детьми, внуками и правнуками. Такое понятие отличалось от manus mariti и dominium, которыми обозначалось право на владычество вещами и рабами (хотя по своему происхождению Patria potestas является родовым понятием относительно manus mariti и dominium) [2]. Именно из этого понимания слова «власть» развились начальные формы владычества землей, людьми и недвижимостью [5].
В то время, когда теология Реформации и схоластическая философия XVI в. еще оперировали старыми представлениями о праве, в политической теории Нового времени зарождалась обновленная концепция правовой теории, которая была свободной от теологических ограничений, где власть рассматривалась как неотъемлемая составляющая права. Такая концепция основывалась на сочетании рациональных целей теории государства и права, учитывала специфический характер общественного развития, что именно и привело к формированию института государства в ее современном понимании. Тесная связь между общественными институтами и правом привела к появлению самого слова station - государство. Для Макиавелли слово «власть» еще не обозначало социального положения; главное, что произошло тогда, - это то, что власть перестает быть только правовым понятием. Единовластие, - по мнению Макиавелли, - «устанавливается или знатью, или народом, в зависимости от того, кому первому предоставляется такое право ... Если государь пришел к власти с помощью народа, он должен пытаться удержать дружбу с ним, что совсем несложно, ибо народ требует только того, чтобы его не унижали. Государю надлежит быть в хороших отношениях с народом, иначе его будет свергнуто» [4].
С политической точки зрения такая редукция содержания понятия «власть» должна была привести к возникновению республиканского понимания государства и его устройства. К сожалению, этого не происходит по причине того, что для Макиавелли главная формула владычества - это неограниченное стремление человека властвовать над другими и не попасть под власть самому. С теоретической точки зрения произошел значительный скачок от натуралистического восприятия власти к институциональному, перевод общественных отношений в политическую плоскость, где власть уже связывается с принуждением, ведением хозяйства и правовой аргументацией.
В дальнейшем макиавеллевская традиция нашла свое отражение в работах мыслителей XVII в. (Гораций, Спиноза, Мильтон, Лильберн, Гоббс, Локк, Монгескье, Руссо и др.), стала своеобразной отправной точкой для понимания природы государства и власти. Именно в это время философская мысль приходит к выводу, что государство - это не только правовое образование, но и соответствующая организация власти, носители которой должны принимать решения относительно целей этого государства, соотносить эти цели с имеющимися ресурсами и при определенных обстоятельствах ставить их выше формального права.
Проблематика, связанная с причинами возникновения и развития государства, находит значительное отражение и новую трактовку в работах английского философа Томаса Гоббса, основным из которых можно считать «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651). Через исторический анализ форм государственного правления он доказывает, что главной целью любого государства является обеспечение безопасности и целостности ее подчиненных. «Государство - есть единоличная фигура, ответственными за действия которой путем общественного договора является большинство людей, с тем, чтобы эта фигура должна использовать силу и орудия всех их так, как считает нужным для обеспечения мира и общественной безопасности. Тот, кто является носителем этой силы, называется сувереном, и о нем говорят, что именно он является верховной властью, а любой другой является его подданным. И обычно случается так, что те, кто прибывают под властью монарха, считают свое жалкое существование результатом монархии, а те, кто находятся под властью демократии или иной формы правления, приписывают все неурядицы этой форме государства, между тем как власть, если только она достаточно совершенна, то есть способна защищать своих подчиненных, одинакова во всех ее формах» [4]. Для Гоббса Левиафан и является государством, этакой синтетической фигурой, для которой должностные лица, представители судебной и исполнительной власти являются суставами; награды и наказания - нервной системой; благосостояние и богатство питают его силу; solus populi (безопасность народа) - его назначение; советники - память; справедливость и законы - разум и воля и др. То есть открытой Ф. Бэконом взаимосвязи между властью и наукой (potential i scientia) Гоббс дал антропологический фундамент. В конце XVII в. такая связь стала необходимой только в инструментальном смысле, ведь наука обычно воспринималась как средство для обслуживания целей государства. При этом сами ученые видели в своих исследованиях не средства власти, а скорее условия для ее осуществления.
Впрочем, стоит отметить, что с расцветом философской мысли эпохи просвещения также происходил процесс скептической оценки взаимоотношений «власти» и «разума». Лейбниц утверждал, что, хотя в пропорции между разумом и властью есть фундамент справедливости и порядка, которые возникают из всеобъемлющести и всеобразованности Бога на земле такая пропорция не находит своего воплощения. Так происходит, - по мнению Л. Фейербаха, - именно потому, что у Лейбница вселенная является чувственным объектом и объектом ума. [6]. Кант в трактате «К вечному миру» отмечал, что состояние, когда короли философствуют, а философы становятся королями, не только несовершенно, но и нежелательно, потому что власть не оставляет места развитию свободного ума. Тем самым Кант пытался не допустить отождествления власти истины и истины власти [5]. В отличие от Канта в центре политических взглядов Гегеля находится ум - абсолютная идея, управляющая умом и бытием. Выдающаяся гегелевская формула «все дойное разумное, так как все разумное действительно» выражает органическое сочетание духа и природы, ума и бытия. Ядром политической теории Гегеля является концепция государства, именно государство как целостность является исконным носителем мирового духа. Только через государство человек познает настоящую реальность. Так как родственными категориями понятия являются категории всеобщности и единичности и их взаимозависимость является подведением единичного под общее, отсюда и стали разделять законодательную и исполнительную власть, причем, первая существует сама по себе как высшая форма, последняя в свою очередь делится на правительственную или административную власть ..

. распределение власти рассматривается как независимость существования ее ветвей, но, в то же время, как и упомянутая выше взаимосвязь, или подведения власти отдельных лиц во власть общую [3]. По Гегелю, основной задачей государства является благо целого, а не счастье отдельного гражданина. Поэтому, идеальной формой государственного устройства он признает монархию, а власть большинства или народа он опровергает: «Сегодня о народном суверенитете обычно говорится в противоположность существующему суверенитету монарха, - в таком противопоставлении представление о народном суверенитете принадлежит к классу тех путаных мыслей, в основе которых находится пустое представление о народе. Народ, взятый без своего монарха и неизбежно и непосредственно связанного именно с этим расчленением целого, является аморфной массой, которая уже не является государством» [3].
Политические и социально-экономические революции XIX вв. воспроизводили новый контекст для понимания понятия «государственная власть». Происходила значительная политизация общественных отношений и относительная автономия государственной власти начала сдавать завоеванные позиции. В теоретическом плане стоит уже другой вопрос: происходит «оккупация» государства социальными группами и ее инструментализация обществом? Взаимодействие экономической, политической и государственной сфер приводило к трансформации содержания «власти». Происходит процесс идеологизации этого понятия, отражая борьбу глобальных общественно-политических концепций, воспроизводящих множество новых форм легитимации принуждения. С этого времени понятие «власть» вошло во все сферы общественной жизни, им обозначались не только государственные учреждения, но и различные общественные группы, а также общество в целом.
О коллективном влияние масс писал Лассаль, который в 1862 г. интерпретировал современную борьбу за конституцию как противостояние, или как то, что правительство навязывает конституция «в соответствии с фактическим состоянием организующей власти», или, если ему это не удается, «неорганизованная власть общества» берет в свои руки эту задачу, которая кажется больше чем «задачей организации» [3].
Социалистическая трактовка понятия «власть» (Маркс, Энгельс, Фурье, Оуэн, Сен-Симон, Прудон, Штирнер и др.) возникла как ответ на слишком либеральные принципы вмешательства государства в частную жизнь человека. Для социалистов в самой природе любого господства заложено унижение народа. Такое унижение и бесправие может быть преодолено только через своеобразную коллективную власть, в которой народ и государство если не идентичны, то признают такую ​​идентичность в качестве идеала. При этом проблему дуализма народа и власти предполагалось решать посредством конституционного ограничения государственного принуждения, потому что основой конституции выступала общая воля народа как суверена. Маркс добавил к социалистической трактовке понятия «государственная власть» экономическое содержание, создав орудие критики господства из-за критики средств такого господства. Он противопоставил естественной власти господство труда, которое возникает как диалектическое самоотрицание непосредственно природного господства и воспроизводит капитал за счет труда. Основой для власти капитала было отчуждение человека от результатов его труда, поэтому капиталистическое производство должно взорваться изнутри, обостряя противоречия между общественным характером труда и частной формой присвоения прибавочной стоимости.
На фоне радикальных экономических и социальных трансформаций возникает особый философский взгляд на проблему «власти», своеобразная концепция «потери Бога». Нигилизм в работах Ницше становится триумфатором «социального рабства», отказом от «власти духовной». В своей работе «Воля к власти» (1901) он описывает ее в двух формах: «власть-силу», воссозданную из духовного господства человека, и как «власть-авторитет» или «власть-слабость», возникшую из чопорности, страха, злобы и стремления к унижению другого. Таким образом, воспроизводственной жажде к власти, духовному рабству соответствует определенный тип власти, не возведенной к простой форме социальной иерархии. Власть хозяина, аристократа, насыщенная радостью и счастьем, именно она порождает ценности. Такая власть является продуктом разума, и встречается она только среди тех, кто воспроизводит народы, строит государство. [4]. Чем же становится воля к власти в работах Ницше? Скорее, это не акт воспроизведения, а акт унижения, это уже не акт изобретения нового, а акт подчинения, акт движения к славе и богатству, всяким почестям и силам. В этом процессе упадка и появляется новая парадигма власти, она основывается на потере веры и надежды и сводится лишь к социальному доминированию над другими.
Как можно увидеть, Веберовское определение власти как «шанс осуществить свою волю в сфере социальных отношений, несмотря на сопротивление и независимо от того, на чем основывается этот шанс» [1] является результатом длительного исторического и системного развития знания об обществе, при этом понятие «власть» уже оперирует такими ключевыми политическими терминами, как авторитет, воля, принуждение, господство, государство, суверенитет и др. В своих работах Вебер исследует основные устои власти, воспроизведенное, по его мнению, тремя типами господства (легальное, традиционное, харизматическое). Он объясняет поведение с точки зрения обеспечения влияния одного человека на другого. Вебер считает, что власть не может обойтись без господства. В частности, если взять государство как центральную форму политической власти, то возникает вопрос: как понять ее сущность, если не учитывать господство человека над человеком, своеобразное легитимное рабство? «Государство, - утверждает Вебер в работе «Политика как назначение и профессия» (1914 г.), - так же, как и политические союзы, которые исторически предшествовали, является господством человека над человеком, опираясь на легитимное принуждение как средство. Таким образом, чтобы существовало государство, люди, находящиеся под его влиянием, должны подчиниться авторитету, на который претендуют те, кто сейчас властвует» [6]. Следовательно, существует три основных типа власти: легально-рациональная, основанная на праве; традиционная, в основе которой лежат традиции и обычаи; харизматичная - основывается на личном авторитете, харизме.
Наряду с веберовской интерпретацией власти, которая не выступает вопреки, а своеобразно дополняет ее, формируется подход, в рамках которого власть рассматривается как процесс принятия управленческого решения. Критика концепции Лассвела и Каплана предоставила возможность сформировать новый взгляд на государственную власть и рассматривать ее как участие в принятии государственного решения, когда такое участие диктуется особенностями институционального построения того или иного общества. Такой подход концентрирует внимание на возможностях по преодолению дифференциации общества, предоставляя последнему характер самовоспроизводительной системы. Наиболее яркими представителями такого подхода (хотя с некоторыми методологическими различиями) можно считать М. Фуко, Т. Парсонса и Н. Лумана. Последний полагал, что Веберовская концепция власти является своеобразным потомком дискурса Нового времени, согласно которому определенная причина порождает соответствующие последствия. В этом смысле власть и является той причиной, порождающей социальные структуры, которые наиболее ярко воплощены в работах Р. Даля. По мнению Лумана, «информационное предположение» веберовской традиции, которую он называл «классической теорией власти", имело «естественно-правовую» основу, поскольку такая теория создавалась, проходя этапы представлений о сущности человека с соответствующими и заранее определенными потребностями. Если власть - это механизм селекции, то что может помешать власти выдать желаемые человеческие проявления за реально и объективно существующие ее потребности? Для решения этого методологического вопроса Луман предлагает рассматривать власть как коммуникацию (коммуникативное действие), что является способностью к генерализации кодов общения и к селекции социальным действиям [7].
В соответствии с этим, социальная система стабилизирует себя за счет редукции комплексных возможностей индивида. Происходит генерализация поведенческих ожиданий, то есть ценностно-инструментальный код по отношению к целям социальной координации поведения; именно этот код Луман и считает социальной властью. В отличие от Лумана, Фуко пытался показать значительное переплетение структуры власти и структуры знаний. Такой процесс он исследует на примере формирования и развития гуманитарно-научных дискурсов. То есть для Фуко речь и была тем феноменом, который до появления любого теоретического знания формировал фундамент собственных отношений: «Если мы попытку создать теорию власти, тогда необходимо будет власть всегда описывать как некую вещь, что возникает в соответствующем месте и в подходящее время, а с того уже делать выводы и реконструировать ее генезис. Впрочем, если власть является совокупностью открытых (в данном случае, действительно плохо скоординированных) отношений, тогда проблема заключается в том, чтобы взять на вооружение такой анализ, который предоставил бы возможность исследовать именно отношения власти» [8].
Таким образом, государственная власть является многогранным социальным явлением, в рамках которого сосредоточено большое количество общественно-политических смысловых отпечатков и нагрузок. Опираясь на исходный тезис и учитывая логику исследования, можно сформулировать определенные выводы и сделать следующие обобщения.
Государственная власть является общественно-политическим феноменом, то есть социальным опытом, являющимся результатом становления и развития общественных отношений. Как можно проследить с античных времен и до сих пор, это явление отражает систему культурных ценностей, является своеобразным кодом социального поведения человека и общества. Появившись в теологической терминологии и теории права, это понятие отражает постепенное движение содержательных признаков от форм примитивного господства до современных самоорганизующихся систем. При любых обстоятельствах государственная власть связана с соответствующей формой легитимации принуждения, и в зависимости от того, на какой ступени общественного развития находится человечество, она всегда направлена ​​на «приватизацию» такого принуждения и структуризацию общественных отношений