Вклад Щедровицкого Георгия Петровича в развитие науки управления

Введение

23 февраля 2014 г. исполнилось 85 лет со дня рождения советского мыслителя, философа и методолога Георгия Петровича Щедровицкого (1929-1994). В этом же году – 60 лет первой программе созданного им Московского методологического кружка (ММК) и 20 лет со дня кончины его создателя.
Вопреки традиции, мы не будем пересказывать биографию мыслителя и говорить о его творческом наследии в целом: все это доступно во множестве бумажных публикаций и выложено в сети Интернет1. В серии «Философия в России второй половины ХХ века» вышел специально посвященный ему том [Георгий… 2010]. Еще десять лет назад был опубликован сборник работ современных философов, посвященных наследию [Познающее мышление и социальное действие 2004]. А вот место и значение учения Г.П. Щедровицкого в целом, становящееся предметом пристального внимания быстро растущего круга философов и методологов, в современной общественно-политической мысли практически никогда не рассматривалось.
В настоящих заметках мы хотим не то чтобы закрыть эту лакуну – в короткой статье сделать это невозможно, – но хотя бы наметить некоторые важные, с нашей точки зрения, моменты означенной темы. При этом придется намечать проход между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, есть риск впасть в перечисление множества достижений, не вникая в суть и перспективы каждого из них; с другой – охарактеризовать какие-то более или менее произвольно выбранные результаты, не сказав о других, не менее важных. Субъективность здесь неизбежна.

ВКЛАД УЧЕНОГО (ЩЕДРОВИЦКИЙ ГЕОРГИЙ ПЕТРОВИЧ) В РАЗВИТИЕ НАУКИ УПРАВЛЕНИЯ

Есть еще три особые трудности, на которые нужно сразу указать.
Во-первых, «Полис» ориентирован, прежде всего, на читателей-ученых. Но Г.П. Щедровицкий не был ученым в привычном для нас смысле слова. Методология – это не наука: для нее знания о сущем – только основание для постановки и решения проблем, разработки программ и проектов, для создания новых средств мышления и деятельности. То есть он вроде бы много чего «открыл», но, если говорить точно, это скорее создание, чем открытие. Нельзя, например, «открыть» новую картину мира: ее даже в телескоп не увидишь – ее нужно построить. Если отправляться от знакомых образцов, то вернее будет рассматривать его мысль в русле политической философии, чем политологии. Во-вторых, Щедровицкий не был политическим мыслителем в узком смысле слова. При колоссальной широте своих интересов он по большей части занимался фундаментальными вопросами философии и методологии и их очень разными конкретными приложениями3, затрагивая общественно-политические темы лишь иногда, по мере необходимости и возможности (не следует забывать об особенностях советской эпохи). Значение его методологических трудов для общественно-политической мысли, для социальных и гуманитарных наук трудно переоценить, но в чем именно оно состоит, нужно специально показывать, а это огромная работа, которая только начинается. Здесь можно лишь указать на некоторые «точки роста», которые представляются нам важными в перспективе указанной работы.
В-третьих, пока опубликованы далеко не все работы Г.П. Щедровицкого и, что в данном случае, может быть, более важно, не все стенограммы семинаров, конференций и игр (а он разработал специальную форму организации коллективной интеллектуальной работы, известную как «организационно-деятельностная игра» – ОДИ) с его участием. Между тем, среди неопубликованных или крайне малотиражных и труднодоступных текстов есть прямо относящиеся к нашей теме, как, например, стенограммы двух совещаний по политологии или игры с Партией свободного труда (все – начало 1990-х годов).
Укажем еще два субъективных момента, которые надо иметь в виду. Никто не уполномочивал нас представлять взгляды Щедровицкого: все дальнейшее есть исключительно наше понимание и наша интерпретация его работ и его деятельности в интересующем нас плане. Также мы – не единственные из его учеников и последователей, работающих в данном направлении, а позиции некоторых коллег, их взгляды и оценки существенно отличаются от наших. Более того, среди выходцев из ММК есть создатели собственных авторских версий методологии в целом, конкурирующих, по замыслу их авторов, с учением Г.П. Щедровицкого. Что уж говорить о политических ориентациях. Но, с нашей точки зрения (аргументы представим далее), это все же проблема, ждущая не то чтобы своего решения, но хотя бы обсуждения, для начала – в методологическом сообществе.
Для нас основной контекст обсуждения творчества Г.П. Щедровицкого задается переходным характером текущего момента в истории человеческой или, как минимум, европейской мысли. А именно: мы живем на переходе от натуралистической картины мира, подкрепленной всем авторитетом естествознания и инженерии (т.е. практически авторитетом нашей цивилизации, если можно так сказать) к исподволь прораставшим сквозь натурализм деятельностному подходу и деятельностной картине мира. Собственно, мысль о таком переходе в явном виде неоднократно формулировалась самим Георгием Петровичем, и мы еще вернемся к ее содержанию, но здесь нам важно представить ее именно в качестве контекста, облегчающего понимание других его идей.
Все они, так или иначе, вписываются в рамки означенного перехода, реальность которого подтверждается в последнее время все новыми и новыми явлениями. Сошлемся для примера на явный кризис наук о человеке (human sciences), или социогуманитарных наук. Кризис заставляет говорить об их «бегстве от реальности» [Шапиро 2011] и изобретать новые их «повороты» [Прохорова 2009 и др.]. В этом ряду – и далеко выходящий за рамки науки кризис права [Берман 1998: 54], и быстро признанные классическими идеи «социального конструирования реальности» П. Бергера и Т. Лукмана [Бергер, Лукман 1995], и конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке [Конструктивистский подход... 2009] или бурно развивающаяся концепция социальной эпистемологии [Эпистемология… 2011], связанная с «закатом неутилитарного, непрагматического знания» (В. Вахштайн). Перечисленные примеры находят объяснение с точки зрения деятельностного подхода, но это – другой разговор, а здесь и теперь все сказанное – не более чем подробности контекста нашей темы

. Прямое отношение к сказанному имеет, конечно, и широко обсуждаемый тезис о том, что западная цивилизация в целом входит в полосу исторического кризиса, но в силу спорности оставляем его «на полях». Соображения, которыми мы хотим поделиться с читателями, можно разделить на две группы. Соображения первой группы связаны с обозначенной проблемой прорисовки роли философско-методологических построений Г.П. Щедровицкого в развитии общественно-политической мысли. Не только современной, но и будущей – добавим мы сразу с учетом указанных трудностей. Ко второй группе отнесем вопросы, посвященные развитию некоторых, прямо сформулированных Щедровицким, философско-политических идей, которые, тем не менее, не получили в его опубликованных работах необходимой проработки и развертывания. Все это имеет две фокусировки, или два вектора употребления: в политике (политической практике) и в политической науке, которая, по идее, тоже должна влиять на практику.
Для начала – относительно частный вопрос, необходимый, однако, для понимания последующего изложения. В 1983 г. Г.П. Щедровицкий провел игру, посвященную проблемной и задачной формам организации мышления. Различие между ними обусловлено тем, что для задачи в культуре имеются более или менее готовые методы и средства решения, которые надо уметь найти и использовать; для проблемы же таких средств нет, а потому ее постановка и решение требуют смены позиции мыслящего. А именно, во-первых, прекращения деятельности, в которой возник разрыв, препона на пути, часто конфликт – т.е. то, за чем (в тени чего) может быть впоследствии обнаружена проблема. Во-вторых, выхода в рефлексию, постановки проблемы, т.е. переосмысления возникших трудностей: это особая работа: «проблемы – не огурцы, в огороде не растут», говорил Щедровицкий. И, в-третьих, возвращения к деятельности, но уже новой: к выработке необходимых методов и средств решения. Только на четвертом шаге и только в случае успеха предыдущих мы можем вернуться к прерванной поначалу деятельности и решать поставленную проблему.
Из этого, говорим теперь мы, много чего следует. Например, оказывается, что реальные политики (за вычетом особо гениальных) вроде Б. Обамы или В. Путина проблем не только не решают, но даже и не ставят: этим, в лучшем случае, занимаются их помощники, «специалисты» и т.п. Но чаще этим вообще никто не занимается: поскольку жизнь заставляет так или иначе преодолевать возникшие трудности, проблемы «решаются» как задачи – наличными (скорее, подручными) средствами, т.е. не решаются и даже не ставятся вовсе. Фактически, они «замазываются», и тем самым закладываются мины на пути дальнейшего движения.
Используемая при этом «замазка» известна под названием компромисса: это такое временное разрешение возникших трудностей, которое устраивает всех участников обычного в таких случаях конфликта. Сам по себе компромисс, конечно, средство не вредное. Во-первых, он дает время для постановки и решения проблемы; во-вторых, он может успешно использоваться при разрешении трудностей, за которыми, говоря упрощенно, нет никаких проблем: с ними бывает несложно разобраться с помощью опытного консультанта. Но, если и когда они есть (а это еще надо каждый раз выяснять), то вредно забывать о сугубо временном и вспомогательном характере компромисса.
Впрочем, в нашей жизни, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. И сказанное позволяет сделать значимое обобщение: проблемная и задачная формы организации мышления – не более чем живущие в идеальной действительности схемы, посредством которых мы интерпретируем и организуем свою работу в реальной жизни. И именно схемы разного рода – мощное оружие методологии, открывающее возможности решения множества разнообразных проблем. Для чего она, собственно, и нужна: задачи решаются известными средствами, и никакой методологии для этого не нужно.
В рассуждении о проблемах промелькнуло еще одно важное для политических приложений понятие: позиция. Слово это многозначно, но в данном случае оно соответствует типу деятельности, осуществляемому человеком, занимающим данную позицию. Позиция здесь – выражение (в частности, посредством особого значка на схемах) одного типа деятельности из целого ряда, необходимого обычно для решения определенной задачи. Например, это может быть позиция исследователя (ученого, изучающего некую данность), либо, наоборот, проектировщика (проектирующего то, чего нет, и что нужно создать), предпринимателя, организатора и управленца или политика. Ограничимся этим, поскольку количество позиций зависит от детальности рассмотрения, а при фиксированной детальности оно имеет в истории заметную тенденцию к росту, которая не идентична известному разделению труда. Например, упомянутые позиции управленца и проектировщика в отличие от исследователя, и тем паче политика, автономизировались немногим более ста лет назад.
Прежде всего, здесь нужно различать следующее: осуществляемые сообразно складывающейся ситуации типы деятельности; получаемые при обучении специальности; приобретаемые в ходе работы профессии и, наконец, должности, занимаемые людьми согласно штатному расписанию. Для освоения этого понятия полезно вспомнить, что первые рафинированные описания типов деятельности принадлежат Максу Веберу [Вебер 1990]: имеются в виду, разумеется, его классические статьи о политике и науке как призвании и профессии. Но дальше, среди прочего, возникают интереснейшие темы: выделения, типологии и описания основных типов мышления и деятельности в их взаимосвязях и взаимопереплетениях. Как писал Г.П. Щедровицкий, это «азы той грамоты, которую должен знать человек ХХ и ХХI века: типы деятельности, как они соединяются друг с другом, каковы законы каждого из них». На некоторых таких моментах, прямо связанных с политикой, мы остановимся ниже. Пока же, делая еще шаг «вверх», к общим понятиям и категориям, нужно подчеркнуть, что деятельность как таковая, уже безотносительно к тем или иным ее типам, трактуется в ММК как первая реальность