В.С. Соловьёв «Оправдание добра».

Введение

Проблема соотношения добра и зла беспокоила философов во все эпохи. Книга Владимира Соловьева “Оправдание добра” – это одна из попыток снова обратить к данной проблеме. Отчего же как раз данной книге уделяется большое и пристальное внимание?
“Оправдание добра” - оригинальная работа. В данной книге в первый раз за всю историю этики обобщается теоретическая работа о добре, содержательно раскрывающая и заявляющая его. “Оправдание добра” уникальна ещё и вследствие того, что она оптимистична по собственному духу и твердо противоборствует пессимистическим и негативистским концепциям морали. Самой броской из этих концепций была естественно же концепция Ницше, изложенная в его книге “По ту сторону добра и зла”. Главная мысль его труда заключалась в “снятии” трудности добра и зла, отказ от признания ее основополагающего нрава. Ницше предлагал поменять старую нормативную этику, различающую добро и зло, свежей этикой, которая располагается по ту сторону добра и зла. Естественно, аналогичный пессимизм и “умаление” добра встречались и прежде, в следствие этого наступил момент, когда абсолютно очевидной стала надобность опровергнуть подобные концепции.
Как раз в ответ на данную “критику” добра Соловьев сообщает оправдание добра, с тем, дабы отстоять добро от предъявленных ему обвинений. Из данной первоначальной задачи постепенно выросла 2-ая - попробовать предоставить положительную концепцию добра. Не считая этого, в собственной работе Соловьев решил и такую своеобразную задачу, как обсуждение ведущих этических мнений - добро, зло, смысл смерти, смысл жизни, любовь, страдание - в свете нового духовного и общественного навыка. Таким образом, в РФ в конце минувшего века начал складываться новый тип нравственной философии. Даже если бы в процессе написания “Оправдания добра” Соловьев углубился в решение лишь только одной проблемы: исследовать добро, раскрыть его ипостаси, дать его определение, разновидности, т.е. не выходить за рамки этики, - уже и за это время дело, за которое он принялся, было бы важным и сложным.
Но Владимир Соловьев заметил и поставил перед собой ещё более трудную задачу: он заметил надобность говорить о свойствах добра не как об абстрактных моментах идеи и не как об эмпирических прецедентах, а имея в виду ”полноту моральных общепризнанных мер для всех ведущих практических отношений единичной и собирательной жизни” [1]. Таким образом, для философа проблема добра выходит за рамки этики, затрагивая сферу истории человечества, психологии, метафизики, социологии.
В собственной работе Соловьев пробует “оправдать” не только лишь добро, но и бытие, жизнь в целом, план Божий о мире. Решение же 2 задачи - оправдать доверие к добру, вдохновить на делание добра - связано, как говорит доктрина этики, с ещё большими проблемами.
Ключевой вопрос, который пробует решить Соловьев, “оправдывая” добро, - стоит ли существовать, в случае если в мире царствует зло, и в чем же заключается значение жизни.
Для того, чтобы ответить на данный вопрос, надо рассмотреть большое количество фактов, углубленно изучить жизнь и человеческую психику, обратиться к Богу и к вселенской истории. Соловьев выбирает бесконечный и трудный путь, который и определяет структуру книги: в начале он углубляется в человеческую природу, вслед за тем обращается к Богу, а впоследствии на перекрестки исторических событий.
Первая часть труда Владимира Соловьева именуется “Добро в человеческой природе”. Философ оценивает поставленную перед собой дилемму “оправдания” добра сквозь призму человеческой души, человеческой психологии, человеческой сути. Он действительно отыскивает, находит и разъясняет “добро в человеческой природе”.
Соловьев был твердо уверен, что значение жизни не появляется откуда-то снаружи. Человек самостоятельно его определяет. Называя человека “безусловной внутренней формой для добра как абсолютного содержания”, философ разъясняет, что значение жизни заключается в добре человека.
Но в случае, если роль человека в претворении в жизнь добра настолько велика, в случае если он и существует-то в мире, дабы это добро оправдывать и признать, то каково же соотношение добра и зла в человеческой природе? Первая часть “Оправдания добра” посвящена ответу на этот вопрос.


1. Чувство стыда как корень человеческой нравственности

“Всякое нравственное учение, какова бы ни была его внутренняя убедительность, или внешняя авторитетность, оставалось бы бессильным и бесплодным, если бы не находило для себя твердых точек опоры в самой нравственной природе человека” [1]. Как мы видим, у Соловьева не вызывает сомнения, что общечеловеческая мораль считается почвой для всякого значимого построения в области этики.
Известно и давно осознано, что человек - это существо, которому невозможно дать конкретную оценку. Качества его натуры очень многообразны и противоречивы: величие и красота сосуществуют со злобой и агрессивностью, завистью и ленью, хитростью, коварством и массой других грехов и пороков. В связи с этим появляется вопрос о способности позитивной оценки природы человека с нравственной точки зрения.
“У животных, покорных инстинктам, не бывает никаких вредных для самосохранения излишеств, но человек, вследствие большей силы индивидуального сознания и воли, получает возможность таких злоупотреблений, и вот против самых пагубных из них - половых - развивается у него на общих основаниях естественного отбора полезный противовес - чувство стыда” [3].
Нормальный человек самого высочайшего духовного становления нисколечко не стыдится такого, что он - существо физическое или же вещественное вообще; никому не стыдно иметь тело протяженное, с конкретным весом и окраской, т.е

. нам не стыдно от всего такого, что у нас общего с деревом, камнем, кусочком металла; лишь только в отношении того, в чем мы уподобляемся наиболее ближайшим к нам созданиям из смежного с нами царства природы - высочайшим животным, считается у нас чувство стыда и внутреннего противостояния, показывающее, где мы значимо соприкасаемся с материальной жизнью мира, где мы можем и вправду смешаться с нею,- тут мы и обязаны оторваться от неё и подняться над нею.
Предметом стыда оказалась та область нашего вещественного бытия, которая содержит конкретное отношение к духу, ибо имеет возможность морально разжигать его, но при этом не только не работает выражением духовной жизни, а, напротив, сквозь неё процесс жизни чисто-животной жаждет захватить человечий дух в собственную сферу, подчинить или же поглотить его. Вот этот-то захват со стороны вещественной жизни, стремящейся устроить осмысленное существо человека страдательным орудием или же лишним придатком физиологического процесса, вызывает сопротивление духовного начала, именно выражающееся в чувстве стыда. Здесь осмысленное заявление знакомой нравственной меры психологически облекается в аффект боязни перед ее нарушением или же скорби о несоблюдении свершившегося. Данная норма, логически предполагаемая прецедентом стыда, говорит в самом общем своем выражении: животная жизнь в человеке обязана быть подчинена духовной. Потому что факт стыда не находится в зависимости от персональных, племенных и других индивидуальностей, и содержащиеся в нем требования содержат общий характер, что в соединении с логической потребностью этого запроса докладывает ему абсолютный смысл нравственного принципа.
Соловьев акцентирует внимание присутствию у человека этих свойств, которые отсутствуют у животных. К примеру, ощущение стыда, которое “есть уже фактическое абсолютное различие человека от низшей природы” [1]. В отличие от человека ни одно животное не стыдится собственных физиологических актов. Человек же стыдится, когда животное начало берет в нем вверх над человечным. Ощущение позора удивительно, так как его нельзя приписать каким бы то ни было био или же физическими основаниями, полезностью для особи или же для семейства. Оно содержит другой, больший значительный смысл: оно говорит о высочайшей по сопоставлению с животными, нравственной природе человека: в случае если человек стыдится собственной животности, значит, он живет как человек; в случае если человек стыдится, значит, он живет не только на физическом уровне, но и нравственно.
По мнению Соловьева, принципиальный смысл ощущения стыда заключается в том, что как раз данным ощущением “определяется этическое отношение человека к вещественной природе” [1]. Человек стыдится господства вещественной природы в себе, он стыдится быть ей подчиненным, и что более он принимает, сравнительно ей, свои амбиции и внутреннюю свободу, в силу чего он обязан владеть вещественной природой, а не напротив.
Далее в 1 части “Оправдания добра” философ связывает ощущение стыда с принципом аскетизма. Для человека свойственно понимание собственных нравственных плюсов, которое полусознательно и нестабильно в ординарном чувстве стыда. Воздействием же интеллекта оно возводится в принцип аскетизма.
Философ считает, что духовное начало человека противодействует вещественной природе. Это сопротивление выражается в стыде и развивается в аскетизм. Предпосылкой его считается не природа сама по себе, а воздействие ее “низшей жизни”, которая жаждет к подчинению благоразумного существа человека и превращению его в “придаток слепого физиологического процесса”.
Анализируя рассуждения Владимира Соловьева о чувстве стыда и роли этого чувства в развитии человеческой нравственности, возможно сделать вывод, что ощущение стыда считается основным моментом, отличающим человека от животного. Оно создает этическое восприятие человеком материальной природы. Ощущение стыда - это средство подчинить стихийную жизнь человека жизни духовной.


2. Чувство жалости как выражение этического отношения человека к себе подобным

Рядом с ощущением позора, которое Соловьев именует главным нравственным ощущением, в природе человека наличествует и ощущение жалости, которое оформляет “корень этического дела уже не к низшему, вещественному началу жизни в любом человеке, а к иным человечным и вообщем живым созданиям, ему подобным” [1].
“Чувство жалости или же соболезнования - в отличие от позора - характерно (в зачаточной степени) почти всем животным и, значит, ни с какой точки зрения не имеет возможность рассматриваться как позднейший продукт людского прогресса. Таким образом, в случае если человек бесстыжий дает собою возвращение к скотскому состоянию, то человек беспощадный падает ниже животного уровня” [2]. Тесная ассоциация ощущения жалости с социальными инстинктами у животных и человека не подлежит сомнению по самому существу этого чувства; впрочем оно в корне своем есть всё-таки индивидуально-нравственное положение, не покрываемое практически полностью социальными отношениями в том числе и у животных, не только лишь у человека. В случае если бы единой базой симпатии была надобность социального организма, то любое существо могло бы испытать это ощущение только по отношению к тем, которые принадлежат вместе с ним к одной и той же социальной ценности