Современные историки об общественных течениях рубежа XIX-XX вв.
Введение
В истории науки есть понятия, которые переходят от одного поколения учёных к другому «по наследству», при этом их смысловое наполнение пре-терпевает заметную эволюцию; изменяются сами научные дискурсы, в рамках которых используется конкретное понятие. В отечественной историографии одним из таких понятий можно считать «кризис исторической науки».
Термин «кризис исторической науки» был введён в научный оборот Р.Ю. Виппером, ведущим отечественным специалистом по истории антично-сти. Ещё в 1901 г. Виппер отмечал, что интерес его современников к вопросам теории познания «заключает в себе начало крупного и глубокого кризиса в об-щем научном методе, в научном анализе и понимании явлений» [1, с. 26]. Смысл этого кризиса состоял, по его мнению, в отказе от «тех научно-познавательных приёмов, которые господствовали в период, лежащий позади нас, период “позитивизма”», и в попытках сформировать новую «теорию исторического познания» [1, с. 26]. Позже, в 1921 г., Виппер вынес слова «кризис исторической науки» в заглавие своего полемического сборника; он утверждал, что разразившиеся в начале XX в. социальные катаклизмы заставили учёных усомниться в теории прогресса, до этого «составлявшей чуть ли не главный догмат культуры XIX века» [2, с. 15], радикально изменить проблематику исследований и задуматься о роли познающего субъекта в процессе научного познания
Со страниц работ Виппера термин «кризис исторической науки» перешёл в труды историков-марксистов. Представление о кризисе, разразившемся в науке на рубеже XIX - ХХ вв., в советской историографии было идеологизированным; важнейшим его признаком считалось отсутствие единой методологии в «буржуазной исторической науке» - в отличие от концептуально-теоретической целостности советской науки, опирающейся на принципы марксистско-ленинского учения [3].
Поворот к более глубокому изучению кризиса исторической науки в советской историографии наметился в конце 70-х годов XX в. Так, проблема кризиса современной буржуазной исторической науки рассматривалась на Всесоюзной историографической конференции, состоявшейся в 1979 г. в Риге, на региональных конференциях по методологии истории, историографии и источниковедению в Томске на рубеже 70-80-х годов. Участники форумов, обсуждая теоретикометодологические и социальные аспекты научного кризиса, затронули проблему его возникновения и развития «на русской почве» в дореволюционной исторической науке [4-5; 6, с. 168-169]. В работах Л.Н. Хмылёва, И.Д. Ковальченко и А.Е. Шикло было высказано мнение, что так называемый кризис русской буржуазной исторической науки представлял собой не «всеохватывающий упадок», а скорее «кризис роста»: вступление отечественной исторической науки в пору методологической рефлексии [7, с. 3-7, 34-35] и отказ от познавательной модели «первого позитивизма» с присущими ему «механистическим детерминизмом и эволюционизмом» [4 с. 25].
Изучение проблематики, связанной с кризисом исторической науки, стало особенно актуальным на рубеже XX - XXI вв., когда историческая наука вновь оказалась на методологическом распутье. Крушение идеологической монополии марксизма-ленинизма означало, что методологическое разнообразие исторической науки рубежа XIX - XX вв. больше не воспринималось как недостаток; напротив, историографы стали характеризовать этот период как время «методологического всплеска» или даже «расцвета» [5, c. 7].
Плодотворным оказалось изучение процессов, происходивших в отечественной исторической мысли начала ХХ в., с точки зрения смены научных парадигм - подхода, предложенного в 60-е годы американским физиком и философом, методологом науки Т. Куном [1]. В российской историографии подход Куна одними из первых применили историки томской школы: Б.Г. Могильницкий (см., например, [1, с. 18]) и А.Н. Нечухрин. Ситуацию, сложившуюся в отечественной исторической науке рубежа XIX - XX вв., А.Н. Нечухрин интерпретировал как время «кризиса позитивистской парадигмы» и пересмотра представлений о целях и методах исторического исследования; результатом кризиса, с его точки зрения, стало формирование «второго позитивизма», или «критического позитивизма», методологические установки которого соответствовали нормам третьей глобальной научной революции.
Цель данной работы проанализировать современных историков об общественных течениях рубежа 19-20 вв.
Теоретико-методологических исканий в отечественной исторической науке рубежа XIX – ХХ вв
Изучению теоретико-методологических исканий в отечественной исторической науке рубежа XIX - ХХ вв. были посвящены обобщающие работы Н.М. Дорошенко и С.П. Рамазанова. Оба исследователя характеризовали этот период как «кризис в исторической науке», который был одной из составляющих общенаучного кризиса того времени - пересмотра классических представлений о цели, формах и методах научного исследования. Согласно точке зрения Н.М. Дорошенко, в последнем десятилетии XIX - начале ХХ в. в российской исторической науке сосуществовали «две линии, по-разному решавшие теоретико-познавательные вопросы исторической науки и определявшие решение её методологических проблем»; одно из этих направлений характеризовалось стремлением построить методологию истории по образцу естественных наук, другое - инте-ресом к уникальным историческим событиям и историческим личностям, субъективизмом и психологизмом [4; 15, c. 7]. С.П. Рамазанов характеризовал ситуацию рубежа XIX - XX вв. в российской исторической науке как эпоху «ломки представлений о цели, форме, способах исторического знания» - кон-куренции нескольких ведущих научных течений (позитивизма, неокантианства, «философии жизни»), «преодоления позитивизма» и попыток выработать новую «научно-исследовательскую программу» [1-17]. Таким образом, оба исследователя акцентировали внимание на «судьбах позитивизма» в условиях научного кризиса.
В качестве методологических течений, которые в начале ХХ в. могли составить альтернативу позитивизму, одни исследователи (О.В. Синицын, А.В. Малинов, С.Н. Погодин и др.) выделяют неокантианское направление [18-21]; в научной литературе можно встретить суждения, что «позитивизм и неокантианство на рубеже XIX - XX вв. представляли собой два основных варианта научной философии и две основные версии философского обоснования науки» [1, с. 174]. Другие исследователи связывают рождение «новой исторической науки» (основанной на «новом методе историко-культурного синтеза») с именем Л.П. Карсавина и находят её истоки в научных традициях школы И.М. Гревса [2].
Иногда историографы и методологи очерчивают контуры новой парадигмы, которая в начале ХХ в. шла на смену позитивизму, более широко, не связывая её с каким-либо отдельно взятым научным течением. По мнению В.Д. Жигунина и Г.П. Мягкова, в российской исторической мысли конца XIX - начала ХХ в. сложилось направление «раннего культурологизма», которому принадлежали и историки-неокантианцы, и религиозные мыслители, и даже некоторые творчески мыслившие позитивисты (например, Н.И. Кареев, «предугадавший» проблематику школы «Анналов») [3]. О.М. Медушевская выделила «феноменологическую парадигму» как одну из альтернативных моделей методологии гуманитарного знания, сложившихся в начале ХХ в. Важнейшими чертами этой парадигмы, с её точки зрения, было представление о мире и человечестве как о системной целостности, изучение структурных свойств произведений культуры, превалирование структур над индивидуальной спецификой, что давало возможность применения строгих эффективных методик [4].
Примечательно обращение к переходным фигурам в истории науки. В целом ряде работ отмечается нестандартный характер воззрений Н.И. Кареева на фоне прочих позитивистов. Так, В.А. Филимонов трактует теоретическое наследие Н.И. Кареева как попытку уйти и от «крайнего объективизма позитивистов», и от «крайнего субъективизма неокантианцев» и отмечает «амбивалентноинтегративный характер» его эпистемологических трудов [5]
Зарегистрируйся, чтобы продолжить изучение работы
. Это делает общую картину смены парадигм более сложной и детализированной.
Парадигматический подход к изучению отечественной исторической науки рубежа XIX - XX вв., таким образом, можно считать определяющим течением современной историографии. В то же время за последние годы познавательный арсенал историографии расширился за счёт подходов и методов, характерных для социокультурной истории и антропологии.
Новые тенденции, появившиеся в историографии данной проблемы, связаны с развитием схоларного (Н.Н. Алеврас, Н.В. Гришина, Т.Н. Иванова, В.П. Корзун, Г.П. Мягков, А.В. Свешников, А.Н. Цамутали и др.) и поколенческого (Н.Н. Родигина, Т.А. Сабурова, А.А. Серых, Л.А. Сидорова и др.) подходов к истории исторической науки. В центре внимания историков в том и другом случае находятся «социально-коллективистские формы» развития исторической науки, её «внутренняя социальность» [6, с. 3; 27, с. 212].
Схоларный подход позволил - по крайней мере в нескольких случаях - выявить парадигмальную двойственность в познавательных установках одних и тех же научных школ. Г.П. Мягков, характеризуя «парадигмальный ком-плекс, в рамках которого существовала и развивалась “русская историческая школа”», отмечает, что «ярко выраженный интерес к социально-экономической и социально-политической тематике» сочетался в научном творчестве её представителей с «чрезвычайно внимательными экскурсами. в сферы психологии и в исследования так называемого психологического фактора, фактически оказывающиеся задним числом в русле “историко-антропологического дискурса”» [2, c. 254-255]. В работе «“Субъективная школа” в русской мысли: Проблемы теории и методологии истории» нами выдвинута идея, что по своей парадигматической принадлежности переходный характер носило творчество мыслителей «субъективной школы» [2]. В исследованиях А.В. Свешникова отмечается внутренняя противоречивость методологических установок школы И.М. Гревса и воззрений самого её основателя, в которых причудливо сочетались элементы позитивизма и романтизма [2]. В свою очередь, поколенческий подход дал возможность взглянуть на развитие исторической науки на рубеже XIX - XX вв. как на «смену/разрыв поколений» внутри научного сообщества [3].
С этими подходами тесно связана новаторская исследовательская программа, предполагающая изучение историографического быта [3] - социокультурного контекста интеллектуальной жизни, поведенческих и коммуникативных практик, экзистенциальных пластов бытия научного сообщества. Здесь в центре внимания исследователя оказываются коммуникативные связи, взаимоотношения учитель - ученик, корпоративный этос, научное лидерство, внутренние конфликты и т. д. [2] - иными словами, построение «антропологической модели научной школы» [4, с. 173].
Ярким примером изучения перемен в науке рубежа XIX - XX вв. сквозь призму научных коммуникаций и межличностных отношений является работа А.В. Свешникова, посвящённая конфликту учителя и ученика - И.М. Гревса и Л.П. Карсавина. Их конфликт интерпретируется в этой работе и как следствие теоретических и методологических расхождений, и как столкновение двух различных стратегий жизненного поведения, и, наконец, как страница в истории противоборства двух профессорских «кружков» [5]. История смены научных парадигм в данном случае предстаёт как история предельно персонифицированная, вплетённая в канву людских судеб.
Темой ряда исследований стали репрезентации и рефлексия учёного сообщества, «образ историка» в российском общественном сознании на рубеже XIX - ХХ вв. [36] и «образ науки», то есть «представления историков конца XIX - начала ХХ вв. об имманентных и социальных факторах развития исторической науки, о связи её с национальной культурной традицией» [4, c. 7]. В.П. Корзун пришла к выводу, что в российской исторической науке начала ХХ в. сосуществовали два образа науки: «позитивистский», предполагавший безусловное превосходство «точного знания» над «неточным», и иной «неокантианский образ», в центре которого находится человек-творец, активно познающая личность, а научное знание мыслится в неразрывной связи с его социокультурными основаниями [5, c. 7-9]. Такой подход позволил исследователю выделить несколько «уровней» причин кризиса исторической науки:
•онтологические, связанные с масштабностью и быстротой изменения основ человеческого бытия в ХХ в.;
•гносеологические, базирующиеся на кризисе естествознания;
•аксиологические и мировоззренческие, обусловленные изменением идеала научного знания и обращением представителей русской интеллигенции к религии [1, с. 32].
Продуктивными оказались подходы, связанные с изучением исторической культуры, исторического сознания, исторической памяти общества и предполагающие, по М.А. Баргу, исследование «системных связей историографии с данным типом культуры, и в частности с её мировоззренческой сутью» [3, с. 13]. В исследованиях М.Ф. Румянцевой рассматривается взаимосвязь теоретикометодологических поисков в исторической науке рубежа XIX - XX вв. с философскими и художественными исканиями той эпохи (сквозь призму проблемы чужого «я» и чужой одушевлённости) [3]. Нами была предпринята попытка проследить взаимосвязь между сменой парадигм исторической науки и эволюцией «образов прошлого» в культуре изучаемого периода, синхронизировать эти перемены со сменой «большого стиля» художественной культуры - переходом от реализма к модерну [3, с. 51-81]. Обращаясь к изучению исторического сознания общества, историк получает возможность рассмотреть развитие науки под новым углом зрения: смена парадигм исторического знания предстаёт как симптом мировоззренческих перемен, формирования новых сценариев коллективной идентичности и сохранения исторической памяти.
Таким образом, в ходе изучения кризиса исторической науки рубежа XIX - XX вв. изменялись представления о самой исторической науке, о её месте и значении в жизни общества, о социальных практиках, без которых невозможно функционирование научного сообщества и воспроизводство научных знаний. Если для историографии 90-х - начала 2000-х годов было характерно стремление постичь внутренние закономерности развития исторического знания, его парадигматических основ, то для современной историографии актуальным стало изучение истории науки в широком социокультурном контексте, с позиций антропологического подхода. Нам представляется, что в сочетании этих подходов - залог гармоничного развития данной отрасли исторической науки.
Современные историки об общественных течениях рубежа XIX-XX вв
Информационное общество, развивающиеся технологии, модернизация породили необходимость непрерывного образования и повышения квалификации. Сегодня в нашей стране и за рубежом существует обширная сеть различных клубов, библиотек, публичных лекториев, спортивных и оздоровительных организаций для разновозрастных групп населения, которая постоянно преобразовывается и совершенствуется. В связи с этим интересным представляется обращение к историческому опыту деятельности подобных учреждений.
Широкий размах приобретает появление различных общественных организаций в России в XIX веке. Такие учреждения в большинстве своем были вовлечены в культурно-просветительную деятельность. Некоторые исследователи начало активного просветительства в нашей стране связывают с народнической интеллигенцией, в 1840-1860-е годы инициировавшей созда-ние воскресных и вечерних школ для взрослых, курсов для рабочих и других организаций [1, с. 51]. Вместе с тем известно, что уже в начале XIX века в Санкт- Петербурге существовали просветительские общества. Процесс их возникновения был не стихийным, а масштабным и упорядоченным, и после Отечественной войны 1812 года социальная активность еще более увеличилась [2, с. 24]. Интересным представляется исследование периода подъема и стабилизации культурно-просветительного движения, который пришелся на конец XIX — начало XX века и продлился вплоть д революции 1917 года, когда с приходом нового правительства деятельность многих общественных учреждений была прекращена.
Организационные формы просветительства в этот период были весьма разнообразны и многотипны: вечерние и воскресные школы для взрослых, курсы и классы для рабочих, народные чтения, библиотеки-читальни, народные дома и университеты
50% реферата недоступно для прочтения
Закажи написание реферата по выбранной теме всего за пару кликов. Персональная работа в кратчайшее
время!
Задать вопрос
на новый заказ в Автор24. Это бесплатно.
