Советско-германское сближение в 1939-1940 гг.

Введение

В настоящее время в центре внимания историков находятся наиболее важные, значительные, переломные, эпохальные события и процессы мировой и отечественной истории, оказавшие определяющее влияние на развитие международного сообщества в целом, и отдельных стран и народов в частности, последствия которых также продолжают оказывать в той или иной мере влияние на современность. Одним из таких важнейших событий явилась, безусловно, Вторая мировая война. Не случайно ее политическое и идеологическое "эхо" с новой силой зазвучало на международной арене в последнее время. Это связано с теми сложными и масштабными политическими, экономическими и социальными трансформациями, которые сегодня происходят в мире. Достаточно вспомнить, например, широкий и весьма разноголосый международный резонанс, вызванный очевидным искусственным нагнетанием страстей вокруг якобы нескольких главных виновников начала Второй мировой войны, явным стремлением руководителей ряда стран если не прямо уравнять, хотя и это имеет место, то хотя бы поставить рядом в этом плане фашистскую Германию и СССР (а в контексте, естественно, современную Россию как правопреемницу последнего). Это нашло свое проявление и в масштабных международных мероприятиях в Польше в сентябре 2009 г., приуроченных к 70-летию начала Второй мировой войны, и в не имеющей не только какого- либо научно-теоретического, но и лишенной даже простого здравого смысла скандально- провокационной резолюции Парламентской ассамблеи ОБСЕ «О воссоединении разделенной Европы: Поощрение прав человека и гражданских свобод в регионе ОБСЕ в XXI веке», принятой 3 июля 2009 г., фактически уравнявшей нацизм и сталинизм, причем единым днем памяти жертв двух режимов предложено сделать 23 августа! Многие источники охарактеризовали эту резолюцию как возлагающую ответственность за развязывание Второй мировой войны на Германию и СССР в равной степени. Совместное упоминание и осуждение нацистского и сталинского режимов подверглось резкой критике со стороны российской делегации, а также представителей левых партий Европы
Таким образом, общественно-политическая и научная актуальность дальнейшего всестороннего и объективного изучения советско-германских отношений накануне Второй мировой войны, особенно советско- германского договора о ненападении от 23 августа 1939 года и его секретных приложений, представляется более чем очевидной.
Целью работы является изучение взаимоотношений СССР и Германии в 1939-1940 гг.
Исходя из поставленной цели определенны следующие задачи:
Изучить внешний курс СССР до сближения с Германией;
Определить причины, проявления и последствия сближения СССР и Германии;
Объектом исследования является процесс сближения СССР и Германии.
Предмет исследования – взаимоотношения СССР и Германии накануне войны.
Работа состоит из введения, трех глав и заключения.


ВНЕШНИЙ КУРС СССР ДО СБЛИЖЕНИЯ С ГЕРМАНИЕЙ

Изучение предыстории второй мировой войны не перестает быть актуальны м, спустя полстолетия. Многие сегодняшние проблемы международных отношений уходят своими корнями в прошлое. Существуют устойчивые взаимосвязи внешней политики каждой страны с ее внутриполитической ситуацией. При этом внешне-политические акции каждой страны, являясь продолжением внутренней политики, в то же время лимитируются действиями других участников событий.
После краха многолетних надежд советского руководства на Германию как на главную потенциальную силу мировой революции, оно в принципе могло выбирать из двух возможных, альтернативных по своей сути решений:
- идти на блок с буржуазными демократиями в целях изоляции агрессивных устремлений нового германского правительства, открыто и демонстративно декларируемых;
- или попытаться наладить такие отношения с новой Германией, которые позволили бы ограничить агрессивное устремление правящей национал-социалистской партии, направить их в сторону, противоположную рубежам СССР. Иными словами, замкнуть их в рамках капиталистической системы, использовать наличие в ее недрах очевидных противоречий с тем, чтобы по примеру 1918-1920 годов ослабить империалистический напор на пролетарское государство, оградить его от разгорающегося огня войны.
Возможна была, конечно, и двойная политика, сочетающая в течение какого-то времени элементы первого и второго принципиальных решений.
Как свидетельствует ряд источников (в том числе заявление В. М. Молотова в 1936 г.), в руководстве СССР возникли разногласия по поводу политики в отношении фашистской Германии. Разброс мнений при этом был широк: от выражения полной непримиримости к фашизму и конкретно к нацистской Германии до высказываний о необходимости добиться улучшения отношений с ней. И. В. Сталин был на стороне тех, кто склонялся к последнему варианту. Сейчас некоторые советские историки утверждают, что генсек тогда чуть ли не «симпатизировал фашизму». Однако, думается, правильнее вести речь не о симпатии к фашизму, а о его недостаточно глубоком и верном понимании.
Рассматривая фашизм как открытую (в отличие от замаскированной парламентской) „диктатуры капитала”, национал-социалистскую партию, как простое орудие германских монополий и рейхсвера, Сталин явно недооценивал относительно самостоятельного характера нацистского движения. Гитлер с его «Майн Кампф» воспринимался (во всяком случае до середины 30-х годов) скорее в качестве ставленника могущественных сил, чем хозяина положения, подлинного диктатора страны. Что же касается монополий и верхушки рейхсвера, то здесь в расчет брались давние (со времен Рапалло) взаимовыгодные отношения с СССР, наличие в этих кругах немалого числа влиятельных лиц, придерживавшихся восточной ориентации и способных, по мнению сторонников сближения с Германией в Кремле, сдержать нацистский «натиск на Восток». Развед-информация, которая поступала в начале 30-х годов из Германии в Москву, казалось, подтверждала подобные расчеты.
Если опираться на опубликованные в СССР материалы, то можно сделать лишь один вывод: к концу 1933 г. в советском руководстве побеждают сторонники создания блока миролюбивых демократических государств как ответа на агрессивную политику фашистских государств. Так, 12.12.1933 г. ЦК ВКП(б) принимает постановление, где впервые была сформулирована идея коллективной безопасности. Вскоре она конкретизируется в документе, разработанным Наркомом. В одном из главных пунктов подчеркивалось: СССР выступает за то, чтобы «в рамках Лиги нации заключить региональное соглашение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии».
Но замыкалась ли дипломатическая активность Кремля в Европе целиком и полностью на указанной внешнеполитической линии? Параллельно с действиями по первой линии делались шаги, направленные на улучшение отношений с гитлеровской Германией, достижения с ней определенных политических соглашений. Пока не ясно (из-за отсутствия доступа к материалам Политбюро и ЦК ВКП(б)): была ли эта вторая и негласная внешнеполитическая линия следствием «двойного» решения ЦК от 12.12.1933 г., о котором нам известна лишь одна его часть, или за этой линией стояли только Сталин и его ближайшее окружение, проводившие ее на свой страх и риск.
Какая из двух внешнеполитических линий была для Москвы главной? Думается, курс на создание системы коллективной безопасности. Важными вехами в его реализации стали советско-французский и советско-чехословацкий договор о взаимопомощи (1935 г.), а также зачатки формирования контуров новой системы в рамках Лиги наций в 1935-1936 гг. Но решающих сдвигов в создании коллективной безопасности не произошло. Основной блокирующей силой стали правящие круги Великобритании, которые противопоставляли концепции коллективной системы обуздания агрессора свою концепцию «умиротворения агрессора».
К середине 1937 г. стала очевидной неудача попыток Сталина прозондировать почву в направлении сближения СССР с Германией. Впрочем, сейчас понятно, что иначе быть и не могло, ибо «двойная» политика, одновременно проводимая буржуазными демократиями и Кремлем была чрезвычайно выгодна Гитлеру и он явно стремился избежать до поры до времени таких решений, которые связывали бы ему руки и разрушали иллюзии будущих жертв его ухищренной стратегии. В такой ситуации перед германской дипломатией открывались возможности для широких маневров и использования иллюзий партнеров по разного рода переговорам и контактам в своих целях.
В военных и дипломатических кругах Англии, например, из доходивших до них сведений о советско-германских контактах, делался вывод о весьма реальной вероятности сближения этих стран. Там полагали, что этот курс пользуется поддержкой рейхсвера и группы промышленников, заинтересованных в развитии экономических связей, и даже частью нацистской партии. Немцы же, как и следовало ожидать, старались укрепить подобные настроения в английской столице.
Шаги, предпринятые Москвой с марта 1938 г. свидетельствовали, что сталинская дипломатия в условиях начавшегося чехословацкого кризиса сконцентрировала свою энергию на оживлении политики коллективной безопасности

. Одновременно в советской печати резко усиливается кампания против „прожорливых фашистских людоедов”.
Мюнхенский сговор тщательно готовился дипломатией западных держав, действия которой и с англо-французской, и с германской стороны были нацелены на изоляцию Советского Союза и на умиротворение агрессора за счет намеченных им жертв. Мюнхенский сговор стал прологом мировой трагедии II мировой войны. Он был и остался позорной страницей истории. «Умиротворение агрессора» обернулось оккупацией Франции, ликвидацией Чехословакии как суверенного государства, открыло путь фашистской агрессии в Польшу.
В апреле 1939 г. между правительствами Англии, Франции и СССР началась переписка, а затем прямые переговоры по вопросу соглашения о взаимной помощи. Из документов видно, что правящие круги Англии стремились в те дни и месяцы связать переговорами руки советской дипломатии и в то же время оставить их свободными у себя для тайных сношений с нацисткой верхушкой. Однако Лондон и Париж обманулись в своих сокровенных расчетах. Еще раньше, чем английские лорды, возобновил закулисную дипломатию Сталин.
Советский лидер «никому не верил»: ни немцам, ни англичанам, ни французам. Для этого у него были веские основания, порождавшие тягу вести дела одновременно по двум направлениям для прощупывания истинных намерений своих партнеров. И все же нельзя не заметить: прибегая к методам тайной дипломатии, Сталин (как, впрочем, и Чемберлен) вольно или невольно подыгрывал Гитлеру, становился на путь, выгодный только нацистской дипломатии.
В Берлине, готовясь после Мюнхенского сговора к новому туру территориальной экспансии, предвидели неизбежное обострение отношений с западными державами и пытались под угрозой войны на два фронты не допустить их сближения с Советским Союзом. На новом витке агрессивных устремлений, надлежало уже определиться: кого из своих будущих жертв сделать временем «союзником» и тем самым до поры до времени нейтрализовать, вывести из игры? Ответ зависел от решения другого вопроса: какое направление - западное или восточное, избрать для первоочередного удара вермахта?


СБЛИЖЕНИЕ С ГЕРМАНИЕЙ

С весны 1939 г. Гитлер берет курс на то, что он сам назвал «инсценировкой в германо-русских отношениях нового этапа». Первый сигнал для Москвы последовал из Берлина уже в январе 1939 г. На новогоднем приеме (12.01.1939 г.) Гитлер в течение нескольких минут, к великому удивлению дипломатического корпуса, беседовал с советским полпредом А. Ф. Мерекаловым, чего он раньше в аналогичных случаях никогда не делал. Эта беседа тут же стала предметом оживленного обсуждения на страницах мировой прессы. Некоторые газеты высказывали предположение о предстоящем «сближении нацистской Германии и Советской России». Одну такую статью из лондонской «Ньюс Кроникл» в январе перепечатала без каких-либо комментариев и опровержений - газета «Правда». И это явилось не единственным признаком того, что в Москве обратили внимание на жест германского канцлера. Вскоре последовали другие.
10.03.1939 г. Сталин выступил с отчетным докладом ЦК на XVIII съезде ВКП(б). Это было первое публичное выступление советского лидера после того, как Германия захватила Австрию и часть Чехословакии. Поэтому его оценки и высказывания, содержащиеся во внешнеполитическом разделе доклада, сразу же вызвали пристальное внимание международной общественности и широкие комментарии в прессе. Сталин бегло и довольно отстраненно охарактеризовав политику «трех агрессивных государств» (Германии, Италии и Японии), в дальнейшем обрушился с резкой критикой на Англию и Францию. Обвинил их в проведении политики попустительства агрессии, «подталкивания» и «поощрения» Германии и Японии на войну против СССР. Затем заявил, что эти державы стремятся одновременно «поднять ярость Советского Союза против Германии: отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований». Значение последних слов подчеркивалось не только предупреждением «неагрессивных стран» о возможности «серьезного провала» их политики, но и определением «задач партии в области внешней политики», где напрочь смазывалось различие между «неагрессивными» и «агрессивными» державами и ни слова не говорилось о необходимости коллективного отпора экспансионистским поползновениям последних. Мы стоим, указал в заключение Сталин, за «укрепление деловых связей со всеми странами, стоим и будем стоять на этой позиции, поскольку эти страны будут держаться таких же отношений с Советским Союзом, поскольку они не попытаются нарушить интересы нашей страны». Необходимо «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками».
Еще не успел закончить свою работу XVIII съезд ВКП(б), как из Лондона был получен (18 марта) вопрос английского правительства о позиции Советского Союза в случае новых актов агрессии со стороны Германии. Фактически именно этот запрос привел в действие механизм переговоров между будущими союзниками по антигитлеровской коалиции.
Тем временем нацистская дипломатия последовательно проводила свою линию «ухаживания за русскими», стремясь укрепить выгодные ей иллюзии советского руководства, отвечая на каждый шаг последнего в нужном для нее направлении все более широкими и завлекательными жестами. Иначе говоря - линию на заманивание Сталина в ловушку.
С середины января 1939 г. из публичных речей и заявлений Гитлера исчезает наполнявшая их до этого антисоветская риторика. Спустя несколько недель после выступления Сталина, 7 апреля, советник И. Риббентропа по Восточной Европе П. Клейст получил указание: на встречах и беседах с советскими дипломатами заводить разговоры о стремлении к расширению торговых связей и вообще к улучшению отношений с СССР.
Москва прореагировала на это словами сотрудника советского полпредства в Берлине Г. А. Астахова, подчеркнувшего при встрече с П. Клейстом: для Германии и СССР нет никакого смысла продолжать идеологическую борьбу, в то время как они могли бы проводить согласованную политику1. Вскоре, 17 апреля, последовало заявление и самого полпреда — А. Ф. Мерекалова. Во время беседы со статс-секретарем германского МИДа Э. фон Вейцзекером, который вел ее в духе инструкции своего шефа, Мерекалов заметил: нет причин, почему отношения между двумя странами не могли бы иметь нормальный характер, а затем «становиться все лучше и лучше»; «идеологические расхождения [...] также не должны быть камнем преткновения».
На май 1939 г. приходится ряд новых и весьма важных шагов Берлина и Москвы навстречу друг другу. 3 мая увольняется со своего поста М. М. Литвинов, имя которого неразрывно было связано с политикой СССР по созданию системы коллективной безопасности. Причем, по утверждению бывшего видного работника Харкоминдела Е. А. Гнедина, Г. А. Астахов, занявший к тому времени в связи с отзывом полпреда Мерекалова в конце апреля должность временного поверенного в делах СССР, «имел поручение на следующий день после снятия Литвинова предложить германскому МИДу переговоры, подготовлявшие пакт». «Я, - добавляет Гнедин, - узнал об этом лично от Астахова, когда встретился с ним в лагерной пересылке осенью 1941 года».
Сообщение Гнедина вызывает сомнение в том смысле, что вряд ли директива Москвы носила столь категорический, безальтернативный характер. Во всяком случае, источники, известные в настоящее время, этого не подтверждаю т. Кремль тогда еще не сделал своего окончательного выбора, хотя очевидно, что под воздействием быстрого обострения ситуации на дальневосточных рубежах страны из-за агрессивной политики Японии вариант сближения с Берлином стал рассматриваться Сталиным как более предпочтительный. К прочим резонам этого варианта явно добавлялся еще один: возможность в таком случае оказывать воздействие на милитаристскую Японию через ее союзника - нацистскую Германию.
Отставка Литвинова и назначение на этот пост одного из ближайших к Сталину деятелей - председателя Совнаркома СССР В. М. Молотова, произвели на Берлин благоприятное впечатление. 5 мая Г. А. Астахов был проинформирован: германская сторона согласна на то, чтобы завод «Шкода» выполнил советские заказы, сделанные до прекращения существования Чехословацкого государства. Это заявление было тем более симптоматичны м, что речь ш ла о поставках, хотя и незначительных, военных материалов.
20 мая В. М. Молотов принял германского посла В. фон Шуленбурга, который пытался выяснить возможность возобновления экономических переговоров. Молотов на это многозначительно заявил: «Для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база». Слова советского премьера и наркома иностранных дел были тут же выделены Шулербургом в отчете о встрече.
Берлин отреагировал на заявление В