Проблема страха и боязни и герменевтика

Герменевтика представляет собой уникальный метод интерпретации философских текстов, к которым в современной метамодернистской культуре смело можно причислить произведения искусства, ведь за упрощенными, на первый взгляд, формами или вовсе их отсутствием зачастую наличествует многогранный символический смысл. Однако, если говорить об изначальном предназначении данного направления, разрабатываемого носителем идей континентальной философии Х. Г. Гадамером, то необходимо подчеркнуть его мифологическую природу — особый интерес здесь представляет толкование работ древнегреческого мыслителя Платона. Не останавливаясь подробно на том, откуда пошло название «герменевтика», уточним корни ее оформления в натурфилософской традиции Гераклита. Следует отметить, что в литературе часто встречаются определения Космоса как логоса, то есть грамматической универсалии, где имеется в виду «не физика, а ментальность и практики людей в сравнении со „словами и делами“ космоса — общего государства богов и людей».
Проще говоря, Космос выступает как образец гармонии во всем — включая не только осуществляемые человеком в повседневности поступки, но и словесные конструкции, которые он использует. Таким образом, мы сближаемся с герменевтикой Космоса в контексте гераклитовской диалектики, где постулируется потребность в осознании того, что устами говорящего Космос передает свою волю, а сам человек выступает еще и носителем своеобразного сакрального текста, посредником между сверхчувственным и чувственным, трансцендентным и земным. Так, в понимании Гераклита он соотносится едва ли не с пророком, в то время как сам Космос — со сверхъестественным существом: «Великий Интеграл, мировой логос, включающий в себя все индивидуальные имена, слоги и буквы …и есть космический бог».
Отталкиваясь от понимания человека как мельчайшей частицы, вписанной в природу, обладающей мифологизированными предикатами, мы приходим к объяснению платоновской линии рассуждений Х. Г. Гадамером. Анализируя диалоги родоначальника объективного идеализма, в которых главным героем зачастую выступает Сократ, он говорит о явном смещении акцента с проблемы толкования Космоса, природы, на попытку расшифровать природу человека, а также — понять специфику его взаимодействия с окружающим предметным и социальным миром. Первым к разрешению данного вопроса обратился именно Сократ, которого именуют точкой отсчета антропологического поворота в философском знании. Примечательно, что через фигуру Сократа Х. Г. Гадамер плавно выходит на интерпретацию самого слова «σοφία», которое в тексте монолога «Апология Сократа» определяется как стремление к освоению мира. Иными словами, благодаря философии человек постепенно начинает выходить за пределы прежних отношений с различными объектами. Прослеживается интересная мысль, что понимание их внутреннего смысла автоматически делает их «своими» для человека: об этом, в частности, пишет и лингвист В. Н. Топоров, который склоняется к гипотезе происхождения концепта «σοφία» от индоевропейского корня «*sṷobhiᾱ», предполагающего процесс перехода из состояния «чужое» в «свое».
Мир материальный, таким образом, пребывает отдельно от человека, ведь ему доступны только идеи составляющих его структуру вещей, поэтому и смысл философии, по Платону, кроется «в познании своей онтологической трансцендентности миру…» через различение объектов. Немного ранее советского лингвиста и филолога Х. Г. Гадамер подчеркнет эту особенность в своей диссертации, посвященной исследованию диалога «Филеб». Ключевой тезис, который он выносит за ее скобки, является обретение смысла объекта посредством его именования в языке. Соответственно, называя какую-либо вещь, мы подтверждаем существование последней, но первоначальный смысл придается ей, исходя, прежде всего, из практического использования. Переводя на язык герменевтики, в дальнейшем мы просто интерпретируем те вещи, с которыми ежедневно сталкиваемся, то есть осознаем, что и обычная шариковая ручка может одновременно послужить как инструментом для письменного фиксирования мысли на бумаге, так и орудием убийства. Настаивая, в конечном счете, на том, что «человеческое бытие включает и некое нераспоряжение самим собой, и философия, как человеческая возможность, осуществляется диалектически в этой диалектической сомнительности, где она знает себя в качестве человеческой», Х. Г. Гадамер закрепляет за философией статус метода диалогического вскрытия основ человеческой жизни.
Несмотря на то, что задача немецкого мыслителя заключалась в поиске этических аспектов платоновского подхода к сущности человека как единицы социально-политической, он выходит на проблему упорядочивания бытия как проекции феномена «αρετή» в изначальном своем определении выступающего «слаженностью», «собранностью». Становится очевидным, что речь идет о гармонии души, подразделяемой Платоном и Аристотелем на рациональную (разумную) и иррациональную (растительно-репродуктивную): из них лишь первая обладает потенцией, стремлением к достижению единства как внутри самого человека, так и за его пределами

. Учитывая, что окончательного и всеобъемлющего знания достичь невозможно хотя бы в силу конечности жизни, Х. Г. Гадамер идентифицирует человека как непрерывно находящегося «в пути». Внимательный читатель почувствует влияние хайдеггеровской идеи мышления греческого мира — того самого пути от Мифа к Логосу через преодоление привязанности к вещному миру. Один из ведущих на тот момент представителей экзистенциализма отверг традиционную для западной картины мира дихотомию субъекта и объекта, которая предполагает, что человек, в качестве познающего субъекта, противопоставлен внешнему миру объектов. Оппозиция субъектам и объектам не изначальна — она возникает позднее, в результате процесса концептуализации. Исходя из этого, человек выделяется среди вещей, при этом они никогда полностью не поглощают его, но, тем не менее, без них он ничего не значит. Таким образом, посредством толкования Платона Х. Г. Гадамер останавливается на необходимости установления человеком самотождественности в ходе диалога с сознанием другого и на удовольствии от восприятия сущего как такового в качестве конечной цели его жизненного мира. В этом, как правило, проявляется и сама сущность феноменологии как метода отбрасывания внешних характеристик объекта ради постижения его смыслового наполнения.
Отдельного внимания в анализируемой работе требует неоднозначное отношение Х. Г. Гадамера к самой диалектике, источники которой разные авторы обнаруживали то в учении Гераклита, то в майевтике Сократа, то в наследии его, не менее именитого, ученика Платона. В самом общем смысле диалектика представляет собой метод, рассматривающий объект в развитии — от начальной и до конечной точки. Однако, диалектика имеет ряд недостатков, среди которых отмечается способность уводить от сущности вещи, отвлекая человека на поиски многих причинно-следственных связей и противоречий, обуславливающих ее существование. Феноменология же, о которой пишет Х. Г. Гадамер, призывает оценивать объект отвлеченным, а не зависимым от чего-либо внешнего — в первую очередь, от своих же качеств. Другими словами, если мы выбираем себе в магазине телефон, то должны убедиться в его соответствии основному заявленному предназначению.
Сравнивая диалектику с герменевтикой, немецкий философ признает первичной именно последнюю, поскольку благодаря ей люди начинают говорить о предмете, интерпретировать его. Впоследствии в свои права вступает диалектика, позволяя глубже проникнуть внутрь самой вещи, оценивая всесторонне ее характеристики. Покупая тот же телефон, мы, прежде всего, тщательно изучаем отзывы и цены в интернете, сравниваем между собой модели, главным образом — наиболее популярные на данный момент, т. е. — различные интерпретации, взгляды на вещь. Соответственно, у нас формируется пред-понимание, которое затем сопоставляется с впечатлением от реального объекта, пониманием. Так, изначально предложенная в качестве метода интерпретационного анализа философских текстов, герменевтика перешла к изучению объектов искусства и культуры, в том числе — повседневной. Диалектика же, по мнению Х. Г. Гадамера, «получает свое место не способом истолкования увиденной вещи, постепенно приближаясь к ней и при этом не упуская ее из виду, а благодаря именно тому, что всесторонне развивает в себе эту истолкованность, в которой вещь ей встречается, и запутывается в противоречиях…».
Между тем, использование герменевтики подразумевает обращение читателя к контекстуальным связям того фрагмента текста, который им изучается. Ведь даже отдельно взятое слово вовсе не обязательно должно обозначать один объект, оно может иметь много значений, определяемых контекстом: наглядным примером выступает понятие «дух», одновременно интерпретируемое и как бесплотное существо, и как запах, и как совокупность внутренних сил человека, и как устремленность его к определенной цели. Это условие является обязательным наряду с тремя ведущими компонентами, приближающими субъекта к пониманию текста — структурой, условиями и целью написания. В любом случае, все мысли Х. Г. Гадамера сводятся к определению роли языка, с помощью которого находит свое воплощение понимание смыслового содержания предметов.
Герменевтика прикладывается к диалогу как процессу обмена мнениями, нередко противоположными, чем и сплетается с диалектикой. Поэтому ученика М. Хайдеггера интересуют именно платоновские диалоги, в частности — затрагивающие вопросы этики, из-за чего мы можем наблюдать синхронизацию сферы его исследований с актуальной на тот момент аналитической философией. Одним из главных вопросов, задаваемых аналитиками, является возможность соотношения этических категорий с логическими конструкциями, репрезентируемыми при помощи языка — вопрос, организующий проблемное поле метаэтики. Прототипом ее отчасти можно назвать платоновскую этику, ведь в его диалогах поднимается тема интерпретации принадлежащих данной сфере понятий и категорий. Например, отчетливо прослеживается данная линия размышлений в диалоге «Филеб»: «Возьмем в таком случае человека, разумеющего, что такое справедливость сама по себе, и речь которого соответствует его мысли …Достигнет ли он достаточного знания, имея понятие относительно круга и само́й божественной сферы, человеческой же нашей сферы и кругов не ведая, но пользуясь при постройке домов и в других искусствах правилом и циркулем?».
Можем ли мы с полной уверенностью судить о справедливости в рамках практической действительности, руководствуясь абстрактным оценочным представлением о ней? Более того, платоновские персонажи, имеющие положительную коннотацию мудрецов, свободны от саморефлексирующих суждений, возникающих внезапно на пустом месте