Проблема морали в философии Юма

Введение

Жизнь и творчество Юма выпали на эпоху просвещения. В европейских странах в ХVIII в. идеология просвещения являлась источником большинства плодов философской и политической мысли, литературы и искусства. Это могучее умственное течение, антифеодальное по социальной нацравленности, отвергало не только догмы религии, но и всякие авторитеты, ограничивающие дух свободного исследования.
Из контекста сентименталистской этики Юм выпадает и вследствие признания роли опыта, а именно, социального опыта и развитого в связи с этим учения об искусственных добродетелях. Иными словами, в моральной философии Юма достаточно мыслительных тенденций, которые обоснованно могут восприниматься в качестве контрсентименталистских этических девиаций. Их надо иметь в виду при необходимости историко-философских классификаций моральной философии, если возникает такая задача. В данной работе в отношении философии Юма речь пойдет об «общих основаниях» морали, или условиях, определяющих саму ее возможность.


1. Разум, факт и ценность
Критика и постепенное устранение системы естественного права достигли кульминации в «Трактате о человеческой природе» Д.Юма, обнародованном в 1739 — 1740 годах. Это произведение занимает особо важное место в истории современной философии, и значение его выходит даже за рамки политической философии. В то же время и общая философская позиция, что ее разработал Юм, наложила глубокий отпечаток на все области социальной теории. Юм принес проницательный логический анализ, который, когда его принять, разрушал все претензии естественного права на научную обоснованность. В придачу к этому он распространил этот критический результат специфических применений естественного права в религии, этике и политике.
Юм взялся проанализировать концепцию ума такой, какой она обычно употреблялась в системах естественного права, чтобы показать, что под этим термином до тех пор некритично сочетались в смеси три фактора или процессы, которые на самом деле являются вполне отличными по своему значению. Следствие этого смешения предстояло описать как необходимые истины или неизменные законы природы и морали, а это должны быть такие предложения, которые не могут претендовать на такую абсолютную определенность. Юм взялся определить, что же справедливо может быть называемое умом в этом необходимом и неизбежном смысле.
Существуют, предположил он, определенные «сравнения идей», которые порождают истины этого типа. Их надо искать, по его мнению, только в ограниченных разделах математики, и они имеют вполне определенные особенности. Они являются тем, что сейчас называется формальными смыслами, и они утверждают, что когда есть цель, которая не требует доказательств, то на ней можно построить вывод. Об истинности изначально ничего не надо знать, потому что считается что: когда истинно одно утверждение, тогда и другое утверждение, что из него вытекает, должно быть правдивым. Как выразил это (хоть и не очень аккуратно) Юм, отношения существуют только между идеями, а действительные факты не имеют значения. За то, что его интересы имели другое направление, этому виду математической или формальной истины Юм уделил меньше внимания, чем она того заслуживала. За основную задачу он себе ставил отличить ее от других логических операций, с которыми ее смешивали, а также показать, что это — точное и свойственное значение рациональной или необходимой истины.
Из сказанного выше следует четкий вывод: никакое «сравнение идей» не может доказать реального факта, и также отношение между реальными фактами никогда не являются необходимыми в строго логическом или рациональном, только что упомянутом смысле. Вот это и было главное в знаменитом анализе Юма о соотношении между причиной и следствием. Всегда возможно предположить обратное любому реальному факту, и когда выясняется, что два факта или два события связаны между собой как причина и следствие, все, что можно о них знать, это то, что они действительно встречаются вместе, с высокой степенью регулярности. Кроме знания того, что их действительно обнаружено вместе, невозможно вывести ни один из них из другого. Отсюда следует, что так называемая необходимая связь между причинами и следствиями является фиктивной идеей, при условии, что термин «необходимый» употреблено в его собственном логическом понимании, которое он имеет в математике: в причине и следствии есть только эмпирическая корреляция. Из этого анализа причинных соотношений и реальных фактов следует, что эмпирические науки, которые имеют дело с событиями, что происходят, и с корреляциями, что действительно имеют место между ними, фундаментально отличными от математики или от дедуктивного рассуждения, которое просто показывает, что одно утверждение вытекает из второго.
Далее Юм утверждает, что слова «ум», «умный» прикладываются к сфере человеческого поведения. В частности, закон природы всегда утверждал, что он доказывает, что есть рациональные принципы права, или справедливости, или свободы, и это может быть доказано как необходимое или неизбежное. Это, делал вывод Юм, было еще одной ошибкой. Ведь в тех случаях, когда утверждается, что данный способ действия является справедливым или хорошим, ссылаются не на разум, а на определенную человеческую склонность, или желания, или «настроенность»

.
Разум сам не диктует никакого способа действия. Он может показать, приводя знание причин и последствий, следствие действия определенным образом будет таким; после размышлений все еще остается вопрос: приемлемо последствия для человеческой склонности или нет? Разум является проводником поведения лишь в том смысле, что он показывает, какими средствами можно достичь желаемой цели или как избежать неблагоприятного последствия; удовольствие последствия само по себе не является ни разумным, ни неразумным. Как выразился Юм, "разум есть и должен быть только рабом страстей и никогда не может претендовать на любую другую функцию, кроме служения им и слушания их». С этого анализа следует, что этика и политика или любой вид общественной науки, где во внимание должны приниматься суждения о ценности, отличаются как от дедуктивной, так и от чисто причинной или основанной на фактах науки.
Итак, есть три фундаментально отличные операции, которые все смешивались воедино под именем «разума», но которые Юм предложил различать: есть, во-первых, дедукция или разум в строгом смысле слова; во-вторых, является открытие эмпирических или причинных соотношений; и, в-третьих, является приписывание ценности, когда говорят о праве, или о справедливости, или о пользе. Если добросовестно различать эти три операции, то вся утверждаемая рациональность естественного права распадается на куски. Поскольку два последних действия не являются строго рациональными, оба они содержат факторы, которые не могут быть доказаны. Эти факторы Юм назвал «условностями», поэтому большая часть философии была посвящена присутствию таких факторов в эмпирических и общественных науках. Эти условности есть неизбежное - в том смысле, что как эмпирические выводы, так и практический здравый смысл требуют чего-то подобного. Они выдаются действующими, так как ими пользуются по привычке, и они полезны в том смысле, что с их помощью производятся более или менее устоявшиеся правила действия. Но показать их необходимость невозможно - всегда можно предположить и противоположное. Они возникают меньше с разума, а больше с воображения или из «склонности выдумывать». Примером из эмпирических наук вытекает закон причины и следствия. Все утверждаемые общие доказательства этого закона сами нуждаются в доказывании, тогда как конкретные его применения ведут только к тем выводам, что более или менее вероятными. С точки зрения психологии, рассуждает Юм, это просто привычка, и он не видит никаких оснований для того, чтобы природа приспосабливалась к человеческим привычкам, однако без этого закона нет принципа для связывания реальных фактов. Подобным же образом, как он и предлагал можно демонстрировать, такие общественные ценности, как справедливость или свобода, которые также включают в себя условности, чью авторитетность необходимо сверять с пользой или, наконец, с их отношением к человеческим мотивам или склонностей.
Исходя из своей общей философской позиции, Юм применил свою критику для уничтожения нескольких отраслей системы естественного закона. Он не рассмотрел всей этой сферы полностью, и немало времени утекло, пока оказались все скрытые смыслы его аргументации, но своей атакой он охватил по крайней мере три крупные отрасли системы: естественную, или рациональную религию, рациональную этику и договорную, или консенсуальную теорию политики. Само понятие рациональной религии, доказывал он, должно быть фиктивным, потому что, поскольку любое дедуктивное доказательство реального факта невозможно, существование Бога невозможно доказать. На самом деле здесь вывод немного более общий, а именно: рациональная метафизика, которая взяла себе за цель доказать необходимо существование чего-либо, является невозможной. Однако так называемым религиозным истинам не хватает даже практической надежности научных обобщений — они в своем чистом виде относятся к области чувства. Отсюда следует, что религия может иметь свою «естественную историю», то есть психологическое или антропологическое объяснение своих верований и обрядов, но нельзя ставить вопрос об ее истинности. Подобным же образом и в морали и в политике, поскольку ценности зависят от человеческих наклонностей к действию, невозможно, чтобы разум сам собой должен был создавать какие-либо обязательства.
Итак, добродетель является просто качеством или действием духа, которая имеет всеобщее одобрение. Подобно религии, она может иметь естественную историю, но сила морального обязательства зависит от принятия тех склонностей, потребностей, побуждений к действию, на которых и добродетель выросла.
Однако большая часть этической критики Юма была направлена против той господствующей формы утилитаризма, которая пыталась вывести все мотивы из стремления к наслаждению и избегание боли. Его отрицание этого утилитаризма были эмпирические; он считал, справедливо, конечно, что это учение слишком, вплоть до фальсификации, упрощает мотивы. Человеческая природа не так проста, чтобы иметь одну только склонность, и многие явно примитивных импульсов, думал он, не имеют очевидного отношения к наслаждению. Они могут быть дружелюбными, вот как родительская любовь в определенных пределах, или же внешне не могут быть ни эгоистичными, ни дружелюбными