Правовой статус цифровых прав

Введение
В реферате обозначена проблема осуществления основных прав и свобод в связи с их реализацией посредством современных сетевых ресурсов в новой цифровой системе отношений — такие права условно можно именовать цифровыми. Специальное внимание уделено соотношению содержания и порядка реализации этих прав и основных прав в их классическом выражении. В центре внимания новые права, такие как право на забвение, право на анонимность, право на защиту персональных данных, а также проблема допустимого воздействия на статус субъектов сетевого общения в связи с выполнением функций обеспечения общественного порядка.
1. Цифровые права как самостоятельный объект защиты
В условиях стремительного развития информационно-коммуникационных технологий, когда площадкой взаимодействия индивидов, общества и государства становится киберпространство, вполне естественной может показаться потребность в переосмыслении традиционных подходов к правовому положению личности и к его базовой составляющей — правам и свободам, реализуемым посредством цифровых коммуникаций, прежде всего через сеть Интернет. Это связано с тем, что «право становится не только средством, инструментом, обеспечивающим цифровизацию..., но и объектом воздействия цифровизации, в результате которого оно претерпевает изменения своей формы, содержания, системы, структуры, механизма действия и демонстрирует тенденцию к усилению наметившихся трансформаций» [8].
Полагаем, что сфера цифровых отношений, обладающая признаками трансграничное™ и виртуальности, предполагает необходимость особого внимания к области основных прав человека с точки зрения их обеспечения с учетом особых свойств данной среды, где субъекты и объекты иногда характеризуются как «симуляции», а границы осуществления прав индивидов и вмешательства в них не всегда однозначно идентифицируются.
Как показывает практика развития права в современном мире, в понятийно-правовой оборот постепенно вводится категория цифровых прав (обозначаемых также интернет-правами, сетевыми, коммуникационными правами), получившая распространение как значимый элемент характеристики правового положения личности в Интернете.
В то же время обозначенная категория прав до настоящего времени не получила общего признания ни в праве, ни в доктрине, в том числе учитывая отечественный правовой и правоведческий опыт. Очевидно, это связано с тем, что проблема поиска, определение специфики основных прав человека (их содержания и реализации) применительно к цифровой среде обозначилась сравнительно недавно и, возможно, разрешение данного вопроса—дело ближайшего будущего. Как бы то ни было, задачей настоящего времени становится осмысление существующих представлений о цифровых правах, в частности того, кому они принадлежат и что собой представляют, какие блага призваны защищать, как коррелируют с основными правами и свободами (насколько самостоятельны).
Обратим внимание на получившее распространение определение цифровых прав в широком (социологическом) значении: расширение и применение универсальных прав человека к потребностям общества, основанного на информации [1].
По нашему мнению, цифровые права могут включать широкий круг основных прав, которые реализуются в цифровой среде и требуют исследования с точки зрения свойств этой среды. При этом базовые цифровые права являются прежде всего производными от информационных прав, но к ним не сводятся. К таковым можно отнести, в частности, право на доступ к электронным устройствам и коммуникационным сетям, право на защиту персональных данных, право на информационное самоопределение, право на анонимность, право на забвение, право на свободную передачу и распространение информации.
Повторно подчеркнем, что ставшая объектом анализа настоящей статьи категория цифровых прав получает постепенное признание в глобальном, региональном и национальном контекстах. Иногда это происходит в порядке регулирования конкретных прав человека, которые принято относить к цифровым, коммуникационным, иногда на более комплексной основе — при определении подробного перечня таких прав.
В рамках Организации Объединенных Наций принят ряд резолюций, посвященных обеспечению названной категории прав, в частности Резолюция от 27 июня 2016 г., условно именуемая «О защите прав в Интернете», Резолюция о праве на неприкосновенность частной жизни в цифровой век.
На национальном уровне довольно активно продвигается идея о принятии правовых документов, комплексно регулирующих вопросы обеспечения цифровых прав. В Италии в 2015 г. национальным парламентом была одобрена Декларация о правах в Интернете, в том же году был принят Акт о вредных цифровых коммуникациях в Новой Зеландии, во Франции 7 октября 2016 г. принят Закон о цифровой республике6. В Бразилии действует Закон от 23 апреля 2014 г. № 12.965 о порядке использования Интернета, известный как Матео Civil da Internet, ставший одним из передовых актов подобного рода в мировой практике. В частности, пользователям гарантируются следующие права (ст. 7): право на невозможность приостановки интернет- соединения, за исключением случаев задолженности, ставшей непосредственным следствием использования Интернета; право на обеспечение качества интернет- соединения, предусмотренного договором с провайдером, законодательно закреплен принцип сетевого нейтралитета и пр. [2].
Обращаясь к категории цифровых прав (интернет-прав) в отечественном правопорядке, надо отметить, что соответствующему направлению как самостоятельному сегменту правового положения личности, имеющему сложную технологическую специфику, не уделено достаточного внимания.
Примечательно, что в российской практике цифровые права рассматриваются в основном применительно к вопросам имущественного оборота (для защиты субъектов экономической деятельности). Это наименование используется, как правило, в связи с такими институтами, как смарт-контракты, криптовалюта, блокчейн, технология больших данных в деятельности операторов связи, цифровые активы, интеллектуальная собственность. Подготовлены поправки к положениям Гражданского кодекса РФ, предполагающие рассмотрение цифровых прав как разновидности имущественных прав (токены).
Недостаточно обсуждается вопрос о необходимости наличия специальных гарантий базовых цифровых прав с учетом их уязвимости со стороны широкого круга сетевых акторов. Цифровые права в общем виде продолжают восприниматься как неопределенная и саморегулируемая зона, не предполагающая достаточной ясности в содержании обязанностей, корреспондирующих этим правам. Полагаем, что перспективы исследования цифровых прав, как и правового положения личности в информационной среде, в отечественном правоведении могут быть связаны с проработкой конкретных направлений развития информационного права [6].
Одной из ключевых проблем является определение статуса сетевых акторов, получивших наименование «мультистейкхолдеры» (в переводе с англ. multi-stakeholder — множество заинтересованных сторон) [5], которое надо дать с учетом самой архитектуры глобальной сети. Определение состава мультистейкхолдеров, их зон влияния и пределов ответственности в сфере использования Интернета играет важную роль при введении средств правового регулирования, в частности при обеспечении безопасности, положительного эффекта от использования ресурсов сети, снижения рисков для большинства пользователей.
В программе «Цифровая экономика Российской Федерации» (утв. распоряжением Правительства РФ от 28.07.2017 № 1632-р)9 также содержится определение понятия «заинтересованные стороны» (в связи с использованием цифровых технологий) — это представители федеральных органов исполнительной власти, компаний, высших учебных заведений и научных организаций.
Возникновение термина, объединяющего столь разные группы субъектов и повлекшего научные споры об их равноправии в современных информационно-телекоммуникационных процессах, позволяет сделать предположение о наличии факторов, в определенной степени «уравнивающих» эти субъекты в части возможностей по реализации прав и обязанностей. 11ричем речь идет и о государстве, и об интернет-сообществе (составляющих его объединениях), и о конкретных пользователях. Среди таких уравнивающих факторов, на наш взгляд, выступают: технологический функционал сети (его неопределенность, постоянное развитие и принцип «инновации без разрешения») и ее трансграничность; сложность идентификации пользователей; скорость распространения и иные свойства информации, в частности приводящие к тому, что процесс мультипликации полезной информации остановить невозможно без разрушения самой информационной системы; принцип сетевого нейтралитета, подразумевающий, что любая информация считается одинаково важной, независимо от ее источника.
В научной литературе отмечается, что в условиях сетевого общения возможности традиционных влиятельных (властных) структур ограничены множеством других сетевых источников власти, а также фундаментальными свойствами сети — интерактивностью и нефильтрованностью коммуникации (несмотря на ее негативные проявления)

. Такое взаимодействие можно рассматривать скорее, как стратегическое партнерство или соревнование, сотрудничество и конкуренцию.
Тем самым актуализируется проблема обеспечения гарантий реализации прав, которая обычно решается на уровне государства, но при использовании информационно-коммуникационных технологий она обостряется в связи с ограниченными возможностями воздействия государственных институтов и правовых средств на технологические процессы в Интернете. Поэтому требуется обратить внимание прежде всего на существующие возможности регулятивного воздействия на развитие интернет-связей и отношений с точки зрения обеспечения прав и свобод человека, учитывая, что главным ориентиром в решении этой задачи служит основной закон — конституция, которая является первичным источником развития представлений о правовом положении личности.
2. Конституция и возможности ее использования для обеспечения цифровых нрав
В российской правовой практике внимание к Конституции применительно к вопросам цифровизации общественных отношений в основном ограничивается обращением к ряду конституционных прав, считающихся объектом внимания с точки зрения их реализации в цифровой среде. В их числе право на частную жизнь, тайну переговоров и сообщений (ч. 1 ст. 23), право на информационную неприкосновенность (запрет собирать, использовать и распространять информацию о частной жизни лица без его согласия) (ч. 1 ст. 24), право свободно искать, получать, и распространять информацию любым законным способом (ч. 4 ст. 29), запрет цензуры (ч. 5 ст. 29). Полагаем, с учетом первоочередного значения этих позиций важно определить, как с приведенными правами соотносятся права, относимые к категории цифровых.
На первый взгляд проблематика регулирования прав применительно к цифровой среде может показаться неочевидной. Так, распространен принцип, подтвержденный Генеральной Ассамблеей ООН, согласно которому те же права, которые человек имеет офлайн (англ. offline — вне сети), должны защищаться и онлайн (англ. online — на линии). То есть можно предположить, что основные права, гарантированные Конституцией РФ, по умолчанию экстраполируются на онлайн-среду, что также предполагает их реализацию в сложившемся правовом содержании и границах.
В то же время, как было замечено выше, свойства виртуальной среды в достаточной мере могут потребовать переосмысления сложившихся в праве подходов к оценке содержания и допустимых границ вмешательства в права и свободы, определяющие правоспособность личности в сети Интернет. В связи с этим можно обозначить вопрос и о назревающих рисках конституционной регуляции правового положения личности с точки зрения ее действия и применения в пространстве цифровых связей и отношений, что диктуется свойствами цифровой среды в связи с наличием у нее технических возможностей почти неограниченной передачи, хранения и использования информации.
Приведем пример. Резолюция ООН о праве на неприкосновенность частной жизни в цифровой век призывает все государства уважать и защищать право на неприкосновенность личной жизни в контексте цифровой коммуникации. В конституционных практиках государств, в том числе в России, установлен конституционный запрет на вмешательство в частную жизнь человека без его на то согласия. В пространстве Интернета и сетевой коммуникации очевидно неопределенными являются границы пространства частной жизни, так же как и вопрос о реализации конституционного условия обращения к личной информации путем получения согласия на нее. Не лишним будет вспомнить выводы Л. Лессига, сделанные им в статье «Читая Конституцию в киберпространстве», показывающие, в частности, как конституционные запреты (на примере Четвертой поправки к Конституции США, затрагивающей вопросы частной жизни), сохраняя свое формальное значение, могут без затруднений нарушаться в зоне цифровых коммуникаций.
Примечательно и то, что значимой идеей развития зоны виртуальной реальности является реализация права на анонимное общение и самовыражение, то есть предполагается, что Интернет призван обеспечивать свободу анонимного общения и, соответственно, объем права на частную жизнь в таком пространстве должен быть более широким.
В докладе Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации говорится, что право на частную жизнь предполагает и право на анонимность, право оставаться неузнанным. Все типовые ситуации, допускающие установление личности конкретного гражданина без его согласия, должны быть оговорены в федеральном законодательстве, а ему самому известны и понятны [3].
В Рекомендации № CM/Rec(2016)5 Комитета министров Совета Европы «О свободе в Интернете» отмечается, что государство не запрещает законодательно или на практике анонимность, использование псевдонимов, конфиденциальность частных сообщений или использование шифровальных технологий. Однако гарантии этому практически не обеспечиваются, и получается даже наоборот — учитывая техническую доступность получения данных в глобальном контексте, а также закономерное стремление перенести режим публично-правового контроля на реализацию прав онлайн, практически теряет свое значение понятие «частная жизнь» с точки зрения получения согласия лиц на предоставление их данных. И подобная практика развивается. По данным Института исследований интернета, в различных странах уже достаточно продолжительное время ведется работа по разработке и внедрению инструментов идентификации граждан, в том числе с перспективой их глобального использования. Особенно актуальной в этом отношении представляется принятая правительством США Национальная стратегия идентификации в киберпространстве (The National Strategy for Trusted Identities in Cyberspace (NSTIC)). Конечно, США не являются единственной страной, в которой вопрос об идентификации поставлен в стратегическом национальном масштабе. Среди других стран можно назвать, в частности, Эстонию, Бразилию, Сингапур, Южную Корею. Идентификация пользователей представляет для государства интерес и с точки зрения безопасности, и с точки зрения оптимизации взаимодействия государства с гражданами, а также граждан между собой и с юридическими лицами.
Российское правовое регулирование идет по схожему пути. Например, Федеральный закон от 29.07.2017 № 241-ФЗ направлен на предотвращение анонимного использования обмена мгновенными сообщениями онлайн. Провайдеры могут обслуживать только тех пользователей, которые могут быть идентифицированы по специальному номеру, определенному на основании соглашения об идентификации, заключенного между провайдером и оператором связи [10].
В связи с вопросом о праве на анонимность в Интернете отметим, что особенностью информационного общества, формирование которого декларируется на официальном уровне, является не просто активное использование информационно-телекоммуникационных технологий, но и вовлечение больших объемов персональной информации в коммерческий оборот, что также ставит под сомнение полноценность реализации права на защиту частной жизни в условиях стремительно развивающихся информационных технологий, правовые последствия использования которых зачастую неизвестны самим разработчикам.
Таким образом, основные права (в том числе личного характера), реализуемые в пространстве цифровой коммуникации, очевидно, претерпевают значительные изменения. Однако вопрос о том, каковы эти изменения — позволяют ли они говорить только о неопределенном расширении или, наоборот, о сужении объема прав в сравнении с их сложившейся оценкой (в том числе на правовом уровне) либо обозначают изменение существа основного права, возникновение уже нового смысла права, требует внимания.
По меньшей мере сама постановка проблемы о недостаточности защиты основных прав в новых условиях цифровизации на самом высоком уровне (в том числе ООН) свидетельствует о невозможности признания их полной аналогичности известным правам и необходимости нового прочтения