"О демократии в Америке" Алексис де Токвиль

Введение

Проблема демократии, осмысление ее сущности является одной из центральных в политической философии. С античных времен общественно-политическое мнение уделяло огромное внимание именно этой форме государственного правления, одновременно рассматривая ее как специфический политический процесс и концептуализируя свои поиски в достаточно известных теориях демократии.
При рассмотрении сущности демократии необходимо обратиться к основным понятиям и принципам политической философии А. Токвиля. Именно Токвиль считается его не только одним из самых оригинальных умов эпохи, но и его творчество дает возможность постичь достижения и проблемы демократии, место и роль в ней свободы и равенства на рубеже ХХ–ХХІ веков.
Токвиля многократно упрекали в том, что он исказил картину американской действительности 30-х гг. XIX в. В частности, Э. Пессен решительно опровергает его мнение, будто богатства в джексоновской Америке не были столь же крупными, как в Европе; считает необоснованным его суждение, согласно которому большинство богатых в Соединенных Штатах были когда-то бедными.
В созвучии с ним советский исследователь А.В. Валюженич пишет о Токвиле как о «молодом французском аристократе, который оказался неспособен заглянуть за фасад социальных институтов Соединенных Штатов и прошел мимо таких фактов буржуазной экономической жизни, как регулярные промышленные кризисы, бедственное положение трудящихся, социальная несправедливость». Оценки такого рода закрепили за Токвилем славу создателя «эгалитарного мифа» о джексоновской демократии. Констатируя этот факт, Н.Н. Болховитинов, в частности, утверждал: «Как известно, больше всего французского графа поразило в Америке «равенство общественных состояний», и именно он стал одним из главных создателей «эгалитарного мифа», который широко распространен в американской историографии вплоть до настоящего времени».
Расплывчатость количественных характеристик, неопределенность понятийного аппарата увеличивали число критических оценок в адрес созданной Токвилем концепции американской демократии как формы организации социума. Справедливое замечание по этому поводу сделал Дж.Ст. Милль, который писал, что одним из недостатков книги об американской демократии является то, что «многие положения ее, даже полученные путем наблюдений, имеют вид простых абстрактных умозрений».
По поводу сомнений и несовпадений, встречающихся в концепции ученого, К. Лефор справедливо замечает, что не нужно стремиться поймать Токвиля в ловушку его противоречий – результат будет незначительным; более того, «как каждый большой мыслитель, Токвиль учит самими своими противоречиями».
Несмотря на все эти оценки, нельзя умалить заслуги Алексиса де Токвиля в становлении политической мысли, природы демократии, развитии понятий о свободе и равенстве. Ведь он пытается постичь общественную реальность, с которой открываются перспективы будущего развития, поскольку современность всегда является лишь точкой пересечения между вчера и завтра. Таким образом он фиксирует и анализирует постоянные изменения в обществе, выявляет и раскрывает сущность структур, которые знаменуют возможные или вероятные тенденции. Разнообразие собранного материала для него является лишь средством выявления сущностных характеристик, которые имеют определить дух времени и его место в процессе развития.

Природа демократии

Алексис де Токвиль представитель французского либерализма. Так же как перед Констаном и Гизо (либеральными мыслителями), перед Токвилем стоит только один вопрос: возможно ли «завершить», «закрепить» Революцию? Как построить политические институты, которые отвечали бы потребностям нового общества? Однако эта проблема встает для него вовсе в ином свете. Вопрос представительного устройства, его основ, его организации и функционирования теряет свое первостепенное значение.
Для Констана и Гизо главной проблемой было представительство, представитель: как путем представительства сохранить совокупность особенностей и взглядов, что составляет общество? Как открыть и привлечь к политической власти «природных лидеров», которые есть в обществе? А для Токвиля проблема заключается в том, что же именно имеет быть представлено: «общество», «общественное состояние», Констан и Гизо считают очевидной и вполне определенной данностью, продуктом истории, который одновременно соответствует природе, выдаются Токвилю средой, в которой происходит какой-то таинственный, небывалый и чрезвычайно важный процесс. Равенство, являющееся признаком нового социального положения, для него уже не просто «гипотеза», на основании которой новое правительство, отменяя все привилегии, предоставляет всем равные права, - это чрезвычайно активный принцип, который в корне меняет все аспекты человеческой жизни. Новое равенство это не состояние, а процесс – «постепенное уравнивание условий» - черту которого постичь очень трудно.
Констан и Гизо также признавали, что уравнивание условий является осью европейской истории, и они считали, что этот процесс, в основном, завершился. И почему же это движение, которое сначала уничтожило аристократию с помощью королей, затем самого могущественного короля Европы посредством Революции, остановилось сегодня с уважением перед людьми богатыми, «способными», «природными лидерами»? Токвиль, так равно как Констан и Гизо, убежден в необходимости прогресса равенства, и он в отличие от обоих вышеупомянутых авторов не чувствует по этому поводу ни восторга, ни спокойного удовлетворения: он относится к нему с «религиозным ужасом». Сегодня социальные условия равны как никогда, и как никогда - над этим фактом стоит задуматься. Почему мы считаем, что это конец истории, или же, что история, наконец, пришла в соответствие природе? Куда мы идем? К этой стороне, вызванной общими тенденциями в современном обществе, добавляются серьезные опасения, связанные с особенностями политической истории Франции. Способ, в какой равность была завоевана - разрушительная революция, а вслед за ней ряд государственных переворотов - привели к тому, что французы оказались угрожающе неспособными установить и поддерживать деятельность либеральных институтов: они колебались между неистовым бунтом и позорным подчинением, они умели только с презрением относиться к власти, ибо не способны были упорядочить ее.
Кратко говоря, Констан и Гизо знают в каком обществе они живут, а Токвиль - нет. Именно чтобы понять это, чтобы постичь природу демократии, он совершает в 1831-1832 годах путешествие в Америку: ведь в Соединенных Штатах демократия кажется достигла своих «естественных границ».
Особенность американской демократии можно очертить в нескольких словах: американцы «не становятся равными, они рождаются равными». А, следовательно, демократическое равенство создало там соответствующие политические институты, гибкость и стабильность которых теперь доказана. Рожденный в небольших городках Новой Англии, демократический принцип теперь является движущей силой великой и прогрессивной нации. То, что во Франции имело вид лихорадочного общественного движения, в Соединенных Штатах превратилось в гармоничную совокупность обычаев и институтов. Как может демократия иметь два таких разных лица? Это из-за того, отвечает Токвиль, что она представляет собой прежде всего общественный строй, определяемый равенством условий, а не совокупностью политических институций. Даже исходя из одного и того же общественного устройства, отмечает Токвиль, народы могут сделать «чрезвычайно» различные политические выводы. В то же время, наблюдая жизнь в Соединенных Штатах, Токвиль понял, что равенство условий является «генерирующим принципом» всех социальных и политических реалий Америки, что этот общественный строй имеет «очень большое влияние» на все аспекты американской жизни.
Итак, Токвиль утверждает, что есть две вещи, то, что исходя из одного и того же общественного строя народы со временем делают «очень» разные политические выводы, и то, что общественное положение имеет «чрезвычайное влияние» на все аспекты жизни, особенно на политические институты. Это кажется слишком странным. Это противоречие, эта сложность станет менее яркой, если вспомнить, что с одной стороны демократическое общественное устройство очень четко определяет какими могут быть политические институты - они не могут быть аристократичными, - а с другой – оставляет неопределенными, а значит, оставляет на усмотрение народов, каков путь им выбрать - путь деспотии или путь свободы. Когда Токвиль утверждает, что демократия определяется в первую очередь общественным устройством, для него это не означает, что она будет иметь форму социальной «инфраструктуры», отличной по закону и на практике от политической «надстройки», которая является вторичной, он определяет демократию через отрицание: как отказ от аристократии, от неравенства условий.
Можно сказать, что в отличие от Франции, где демократия была отрицанием существования аристократии, и даже уничтожила ее, в Соединенных Штатах все было иначе, ибо, как подчеркивает Токвиль, американцы «не становятся равными, они рождаются равными»

. Это правильно. И не обязательно иметь аристократию, чтобы отрицать ее принцип и идею. Отрицать аристократический принцип, означает утверждать противоположный ему принцип суверенности народа. Поэтому, отмечает Токвиль, демократия в Америке становится вполне понятной, если взглянуть на нее в свете этого принципа, если осознать, что все аспекты жизни зависят от того, что он называет «догматом суверенитета народа»: «В Соединенных Штатах, догмат суверенности народа в одном случае не является изолированной доктриной, наоборот, он вошел в традицию, принадлежит к числу ведущих идей, можно сказать, что это последнее звено в цепи мыслей, охватывающих весь англо-американский мир. Каждому человеку, какой бы он ни был, дана Провидением мера ума, необходимая для того, чтобы он сам мог управлять собой в тех делах, что интересуют только его одного. Такова большая максима, на которой в Соединенных Штатах, основывается гражданское и политическое общество: отец применяет ее в отношении своих детей, хозяин – своих рабочих, поселения - относительно отдельных своих членов, провинция - относительно поселений, штат - относительно провинций, союз - в отношении Штатов. Если распространить этот принцип на уровень наций, он станет догматом о суверенности народа. Итак, в Соединенных Штатах, генерирующим принципом образования республики является тот же принцип, который направляет большинство человеческих действий».
Таким образом, в Соединенных Штатах Токвиль открывает, что демократия - это прежде всего общественный строй, и кроме того - это политический догмат суверенитета народа. Нет противоречия между «общественным» и «политическим» определением демократии - они по-разному говорят об одном и том же. Когда говорят, что «общественное устройство является демократическим» - это означает, что ни один гражданин не обязан подчиняться другому гражданину - если только последний не является лицом, представляет «суверенитет народа», и что ни один гражданин не «зависит» от другого гражданина. Когда говорят о суверенности народа, то это означает, что каждый подчиняется только самому себе своему представителю. Общественное устройство дает негативное определение демократии, суверенитет народа - ее позитивное определение.
Этот анализ имеет существенные последствия для толкования современных обществ. Благодаря ему становится понятным, что различия гражданского общества и политических институтов не является фундаментальным, поскольку на самом деле и то и другое - не являются тем, чем они представляются, и различия их необходимо только для того, чтобы довершить один и тот самый проект и одно и то же мнение. Этот проект сам по себе не является ни общественным, ни политическим: он охватывает большинство человеческих действий.
Знакомство с американской демократией, заставило Токвиля поставить под сомнение фундаментальные категории либеральной доктрины. Идея демократии у Токвиля касается чего-то, что не связано ни с гражданским, ни с политическим строем, чего-то, что им предшествует, что является более фундаментальным. Это особый тип отношений между людьми, что определяют себя, как это ни парадоксально, из-за отсутствия отношений. Вот что пишет автор по поводу «пограничного состояния» демократии: «Именно на Западе мы видим демократию, дошедшую своей последней грани. В этих Штатах, образованных, так сказать, импровизированно, по случайному принципу, жители совсем недавно прибыли на земли, которые они теперь занимают. Они почти не знают друг друга, не знают ничего о предыдущей жизни ближайшего соседа. В этой части американского континента населению удалось избежать не только влияния крупных персоналий и больших богатств, а и естественной аристократии, которая могла бы стать источником просвещения и добродетели... Новые западные штаты уже имеют жителей, и общества там еще не существуют».
Ключевым словом здесь является слово влияние. С тех пор как люди начали образовывать общества, последние держатся только благодаря влиянию, благодаря действию, которое люди применяют друг относительно друга. Чем сильнее, чем разнообразнее это воздействие, это действие, тем более цивилизованным является общество, тем больше человек развивает свои способности. Демократия в своем построении исходит из идеи равноправных индивидов, то есть таких, которые не царят друг над другом и даже не влияют друг на друга - ведь любое воздействие способно спонтанно превращаться в господство, - а значит, оно разделяет людей - оказывается, что люди просто находятся рядом, но их ничто не сочетает. Итак, демократия ведет к «разложению» общества.
Такой взгляд был широко распространен в начале XIX века во Франции, особенно в аристократических кругах, к которым принадлежал Токвиль. Либералы были лучше защищены от этой опасности, чем реакционеры: они либо, как Констан и Монтескье считали, что коммерция вместе со свободой прессы обеспечит гражданам достаточный уровень взаимной заинтересованности и обмена мнениями, чтобы сохранить общественную стабильность, или, как Гизо, думали, что отмена аристократических привилегий позволит свободно проявиться естественному неравенству или выявит природные «преимущества» - и это объединит общество. Оригинальность позиции Токвиля состоит в том, что он принимает и даже обостряет позицию реакционеров, и одновременно остается так же либеральным, как Констан, и оказывается гораздо либеральнее Гизо. Можно сказать, что он вместе с реакционерами ужасается тому, что вместе с либералами - одобряет.
Подходы обеих сторон являются односторонними из-за того, что и те, и другие смешивают две особенности, присущие демократии. А Токвиль, сравнивая Соединенные Штаты и Францию, пришел к их решительному различению. Реакционеры видят только негативную сторону демократии: индивид отделенный от индивида, а либералы - положительный: индивид может свободно решать, какие отношения он будет иметь с другим индивидом. Поскольку люди, живущие в условиях демократического общественного устройства, отделенные друг от друга, каждый из них начинает замыкаться в своем частном мире, становится безразличным к своим согражданам. И эти отделенные друг от друга люди живут в одном и том же обществе, и необходимо чтобы кто-то отстаивал эти общие интересы. Тогда одно из двух: или существует государство, которое традиционно руководит этими общими интересами, и граждане готовы переложить на него эту ответственность, и тот факт, что это государство имеет «тяжелую руку», почти не вызывает у них возмущения, лишь бы оно поддерживало гражданский порядок, который является условием защиты их личных потребностей. Французы привыкли, что королевская администрация управляет их совместными делами: став равными, они поручили заботы об этих делах центральной администрации еще с большей покорностью, ибо они все равны в своей слабости. Или, если такого государства не существует, тогда индивиды должны сами решать общие проблемы, с этой целью выходить за пределы их частной жизни: поскольку только свободные институты способны привлечь к работе равных людей, эти граждане и будут создавать именно свободные институты.
Именно так произошло в Соединенных Штатах, где самоуправление (self-gоvernment) родилось тогда, когда в нем возникла необходимость, в небольших общинах иммигрантов, где людям приходилось постигать искусство, которое так ценят демократические народы - искусство соединяться.

Свобода и равенство

Реакционеры видят в новом равенстве причину «расписания» общественных связей, и они восстают против свободы, хотя только она позволяет восстановить эти связи на новой основе. Либералы понимают, что новая свобода и институты, которые она создает, необходимые при новом общественном строе, основанного на принципах равенства, но они не могут понять, как мало это новое устройство способствует тому, чтобы люди чувствовали себя свободными, что оно наоборот заставляет их довольствоваться формальной свободой на верхушке, в Палате депутатов, и они приходят к выводу, как это произошло в случае Гизо, что новое общество наконец получило достойные его институты, если Гизо управляет страной от имени этого нового общества.
Констан считал, что политическая свобода необходима человеку не столько как индивиду, для безопасности и удовлетворения потребностей, сколько как гражданину