История изучения государственного переворота как феномена социально-политической жизни

Введение

Идея государственного переворота, как метода, которым пользуются военные и люди, обладающий определенными рычагами влияния, не нова, — ее корни уходят в далекую древность. Пожалуй, идея государственного переворота возникла одновременно с самой идеей моновластия и государства.
Однако в течение столетий менялась не только суть этой идеи, но также изменялось отношение общества и политиков к государственному перевороту. Это изменение обусловлено различными факторами. Конечно же, огромную роль в трансформации социальной значимости государственного переворота сыграл общий вектор развития человечества. Также большой вклад в наполнение и понимание термина «государственный переворот» внесли различные сферы научно-технической революции, научный прогресс. Нельзя не сказать про общую парадигму цифровизации политики и ее медиатизацию. Вдобавок фактором изменения отношения общества к государственным переворотам стала доступность к технической и информационной базе для тех, кто провоцирует, катализирует или осуществляет переворот или же является субъектом военного восстания.
Таким образом, хронология изучения теории и практики государственных переворотов разделилась на два абсолютно неравные отрезка: от самой древности (времена Аристотеля и Платона) до середины XX века и со второй половины XX века (яркой вехой можно считать воззрения и работы Саула Алинского) до наших дней.
Именно в середине XX века произошел взрыв в научно-технической сфере, который изменил правила игры практически на всех фронтах, включая социально-экономический и политический пласты общественной жизни. В начале XXI века произошел другой, не менее важный всплеск — это цифровизация. Политические действия из оффлайн-сферы ушли в онлайн, и конечно же, государственные перевороты не могли остаться незамеченными и брошенными на обочине медиатизации.
В первом параграфе данного исследования мы рассмотрим, как менялся взгляд философов и ученых на государственные перевороты до эпохи научной революции, повсеместной технической обеспеченности и политики в медиа. Во втором параграфе исследуем, как с приходом цифровизации менялся уровень общественной осознанности, как социум реагировал (и реагирует до сих пор) на происходящие государственные перевороты, как страны борются с этим политическим явлением, и как научный прогресс и общечеловеческое развитие в плане гуманизации влияет на восприятие военных восстаний и формирование методов борьбы с ними.


§1. Мировоззренческий и научный взгляды на феномен государственного переворота с древних времен до середины 20 века

Государственный переворот — это внезапное насильственное свержение существующего правительства небольшой группой людей. Главным условием переворота является контроль над всеми или частью вооруженных сил, полиции и других военных элементов. В отличие от революции, которая обычно достигается большим количеством людей, работающих на фундаментальные социальные, экономические и политические перемены, переворот — это смена власти «сверху вниз», которая приводит к резкой замене руководящего государственного аппарата. Переворот редко меняет фундаментальную социальную и экономическую политику страны, а также не приводит к значительному перераспределению власти между конкурирующими политическими группами. Среди самых ранних современных переворотов можно назвать тот, когда Наполеон сверг Директорию 9 ноября 1799 года, или, например, когда Луи Наполеон распустил собрание Второй Республики Франции в 1851 году. Перевороты были регулярным явлением в различных латиноамериканских странах в 19 и 20 веках и в Африке после того, как страны получили независимость в 1960-х годах.
Часто переворот называют путчем, этот термин так же означает свержение существующего правительства; как правило, это относится к незаконному, неконституционному захвату власти диктатором, военными или политической фракцией. Во французском языке термин «государственный переворот» буквально означает «государственный удар» или «удар по государству».
Исследователи Клейтон Тайна и Джонатан Пауэлл написали в своей работе следующее определение попыткам государственных переворотов. Это «незаконные и открытые попытки военных или других элит государственного аппарата свергнуть сидящего руководителя». Они приходят к этому определению, комбинируя общие определения в существующей литературе, и устраняя неясности, которые существуют во многих определениях.
В разговорной речи этот термин появился не так давно. До 19 века в английском языке, например, не было простой фразы для передачи контекстуализированной идеи «нокаутирующего удара по существующей администрации в государстве» (за исключением переводов французских источников).
Однако сама концепция государственного переворота фигурировала в политике с древности. Изначально идея восстания и смены режима была связана с аристотелевским представлением о циклических изменениях в формах правления. Сейчас идея переворота подразумевает фундаментальное отклонение от любой предыдущей исторической модели. Революция представляет собой вызов установившемуся политическому порядку и возможному установлению нового порядка, радикально отличающегося от предыдущего. Великие революции европейской истории, особенно славные (английские), французские и русские революции, изменили не только систему правления, но и экономическую систему, социальную структуру и культурные ценности этих обществ.
Исторически концепция революции рассматривалась как очень разрушительная сила. Древние греки видели в революции возможность только после распада основных моральных и религиозных принципов общества. Платон полагал, что постоянный, прочно укоренившийся кодекс верований может предотвратить революцию. Аристотель развил эту концепцию, заключив, что, если базовая система ценностей культуры незначительна, общество будет уязвимо для революции. Любое радикальное изменение основных ценностей или убеждений создает основу для революционных потрясений.
Главную причину политических переворотов Аристотель видит в стремлении к равенству, арифметическому или пропорциональному. К восстанию прибегают те, которые считают себя обделенными и думают, что им не воздается должное. Поэтому правления, основанные исключительно на одном начале, всегда шатки. Лучше всего сочетать равенство обоего рода, арифметическое с пропорциональным; этим скорее всего можно предупредить революции. Но вообще демократия прочнее олигархии, потому что народ имеет против себя только меньшинство, а богатым угрожает опасность с двух сторон, от народа и от членов собственного сословия. К требованию известного рода равенства, которое лежит в основании всех революционных стремлений, присоединяются и другие, ближайшие причины переворотов. К ним принадлежат человеческие страсти: честолюбие, зависть, негодование, возбужденное оскорблениями, страх наказания, интриги, презрение к правителям, а также чрезмерное превосходство одного лица или одной части народа над другими. «Поводы к революциям могут быть даже самые ничтожные, хотя цель их всегда серьезная, — так описывал взгляды Аристотеля на восстания исследователь политической мысли древнего мира Б.Н. Чичерин. — Мы видим, что Аристотель умел отличать в революциях существенное от случайного; он не останавливался на поверхности, но за внешней игрой событий отыскивал более глубокие причины явлений. Все эти причины действуют различно при разных образах правления. Каждому правительству угрожает опасность своего рода. В демократиях революции проистекают главным образом от неистовства демагогов, которые заставляют высшие классы соединяться и сговариваться для ниспровержения демократии. Иногда же сам демагог становится тираном. В олигархиях причины падения бывают двоякие: притеснение низших классов, которые вследствие того прибегают к восстанию, и раздоры в среде самих олигархов, когда власть сосредоточивается в руках слишком незначительного количества лиц, а остальные, исключенные из правления, производят переворот, или же когда из олигархии выходит демагог, который становится во главе народа. Почти те же причины действуют и в аристократиях, которые приближаются к олигархии. В смешанных же правлениях причина падения может заключаться в плохом сочетании противоположных элементов, когда известный класс не получает того места, которое следует ему по достоинству. Эта причина действует иногда незаметно: ничтожные перемены влекут за собой большие, пока наконец не извращается весь порядок».
Платон был противником военного вмешательства в структуру власти государства. В «Республике» Платон предупреждал о том, что сторожевые псы, защищающие овец, превращаются в волков, от которых они должны охранять овец. Он рассматривал вмешательство военных в политику, особенно в форме государственного переворота, как угрозу.
В течение Средневековья поддержание устоявшихся верований и форм правления оставалось приоритетным. Большое внимание уделялось поиску средств борьбы с государственными переворотами и удушения перемен в обществе. Религиозная власть была настолько сильна, а ее вера в поддержание порядка настолько фундаментальна, что церковь учила людей принять несправедливость власти вместо того, чтобы нарушать стабильность общества.
Только после появления светского гуманизм в эпоху Возрождения концепция революции перестала трактоваться как осквернение общества. Итальянский писатель 16-го века Никколо Макиавелли признал важность создания государства, способного выдержать угрозу революции; но, в то же время, его детальный анализ власти привел к новому убеждению в необходимости изменений в структуре правительства в определенных случаях. Это принятие изменений поставило Макиавелли на передний план современной революционной мысли, хотя он никогда не использовал слово «революция» или «переворот» в своих текстах, и его прежде всего интересовало создание действительно стабильного государства. «Лучшая из всех крепостей — не быть ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не спасут, если ты ненавистен народу, ибо когда народ берется за оружие, на подмогу ему всегда явятся чужеземцы», — писал Макиавелли в «Государе».

Английский писатель 17-го века Джон Милтон был одним из первых, кто верил в присущие революции способности помочь обществу реализовать свой потенциал. Он также рассматривал революцию как право общества защищаться от оскорбительных тиранов, создавая новый порядок, отражающий потребности людей. Для Милтона революция была средством достижения свободы.
Мильтон стал тем самым человеком, который оправдал справедливость и необходимость казни короля. Он был однозначным защитником цареубийства. Милтон ненавидел монархию как препятствие свободному мышлению, и по той же причине он ненавидел авторитетную церковь.
В сонете, восхваляющем Кромвеля за его военное мастерство против кавалеров в 1652 году, он обратился к нему с призывом сохранить принцип свободы мысли и слова: «... еще многое остается / Побеждать еще; мир ее побед / Не менее известный, чем война: появляются новые враги / Угрожая связать наши души светскими цепями: / Помогите нам спасти свободную совесть от лапы / О наемных волках, чье Евангелие — их пасть».
Одним из достижений революции было разрушение мертвой хватки устоявшейся церкви и ее мыслительной полиции. Еще одной и связанной победой было уничтожение цензуры короля. Джон Милтон был связан с радикальным подпольем среди лондонских бедняков и включил некоторые из их убеждений в свои собственные сочинения. Хотя его стихи хорошо известны, а его брошюры в значительной степени забыты, он был плодовитым памфлетистом и участником свободной дискуссии, разрешенной Содружеством. Например, в брошюре под названием «Пребывание королей и магистратов», защищающей народное правительство, он утверждал, что «все люди, естественно, родились свободными».
Когда король вернулся, Милтон сбежал. Он написал «Потерянный рай», чтобы смириться с поражением всех своих надежд. Но он был абсолютно убежден, что правда находится на стороне государственного переворота.
Энгельс пытался возродить старую затонувшую английскую революционную традицию. Он написал в «Северной звезде» (орган британских чартистов, массовое рабочее движение за демократию) в 1847 году в ответ Луи Бланку, французскому радикалу, который утверждал, что все революционные идеи пришли из Франции: «И насколько это касается идей, тех самых идей, которые популяризировали французские философы 18-го века — Вольтер, Руссо, Дидро, Даламбер? Откуда эти идеи впервые возникли, как не из Англии? Давайте не будем забывать Милтона, первого защитника цареубийства».
Иммануил Кант, немецкий философ XVIII века, верил в государственные перевороты как в силу прогресса человечества

. Кант считал, что революция является «естественным» шагом в реализации более высокой этической основы для общества. Эта идея послужила основой для американской и французской революций.
Работы немецкого философа 19-го века Гегеля были решающим катализатором в формировании революционной мысли 20-го века. Он рассматривал революции как исполнение человеческой судьбы, и он видел революционных лидеров как тех, кто необходим для того, чтобы провоцировать и осуществлять реформы.
Теории Гегеля послужили основой для самого влиятельного революционного мыслителя, Карла Маркса. Маркс использовал абстракции Гегеля в качестве основы для плана классовой борьбы, сосредоточенной на борьбе за контроль над экономическими процессами в обществе. Маркс верил в прогрессивные этапы человеческой истории, кульминацией которых стало свержение рабочего класса собственниками. Для развития общества рабочий класс или пролетариат должен овладеть средствами производства. Маркс рассматривал эту возможность как завершение общечеловеческой борьбы за свободу и бесклассовое общество, устраняя тем самым необходимость дальнейших политических изменений. Коммунистические революции во главе с марксистами произошли в России, Югославии, Китае, Вьетнаме и Кубе в 20-м веке.


§2. Теоретическое обоснование государственного переворота и его практическая реализация (со 2-й половины XX века до наших дней)

По данным Клейтона Тайна и Джонатана Пауэлла, с 1950 по 2010 год было совершено 457 попыток переворота, из которых 227 (49,7%) были успешными, а 230 (50,3%) – безуспешными. Они считают, что перевороты были наиболее распространены в Африке и Америке (36,5% и 31,9% соответственно). В Азии и на Ближнем Востоке в те годы произошло соответственно 13,1% и 15,8% всех мировых переворотов.
Большинство попыток переворота произошло в середине 1960-х годов, в середине 1970-х и начале 1990-х годов. Количество успешных переворотов со временем уменьшилось. Государственные перевороты, случившиеся после холодной войны, с большей вероятностью приводили к демократическим системам. Государственные перевороты, которые происходят во время гражданских войн, сокращают продолжительность войны.
Исследование 2016 года разделяет перевороты на четыре возможных исхода:
•Неудачный переворот.
•Никаких смен режима. Действующий лидер уходит из власти, но провластная группа не меняется.
•Замена действующей диктатуры на другую.
•Вытеснение диктатуры с последующей демократизацией (также называемой «демократическими переворотами»).
Аналогичное исследование показало, что около половины всех переворотов — как во время, так и после холодной войны — устанавливают новые автократические режимы. Новые диктатуры, созданные в результате переворотов, приводят к более высокому уровню репрессий в год, следующий за переворотом, чем в год, предшествовавший перевороту. Одна треть переворотов во время холодной войны и 10% переворотов после окончания холодной войны сместили руководство режима. Демократии были установлены в случае 12% переворотов времен холодной войны и 40% переворотов после окончания холодной войны.
Во время своего расцвета перевороты были таким же распространенным способом смены режима, как и любой другой метод: власть переходила из рук в руки так же часто, как и в результате выборов, и гораздо чаще, чем в результате народных восстаний или революций. Понятие исключительности переворота очень обманчиво. В 1970-х годах ежегодно совершалось около дюжины попыток государственного переворота, а показатель успеха составлял примерно пятьдесят процентов. Хотя общее количество переворотов за последние десятилетия уменьшилось, с 2010 года было совершено около двадцати девяти переворотов или попыток переворота, примерно четыре или пять в год. Это гораздо больше, чем мы могли ожидать после «третьей волны» демократических преобразований в 1980-х и 1990-х годах, когда многие военные режимы в Африке, Азии и Латинской Америке распались.
Количество государственных переворотов значительно упало, но они еще не совсем исчезли. Чтобы понять почему, нам нужно пересмотреть период расцвета переворотов, чтобы понять, что питало эту тенденцию в первую очередь. Ученый-социолог Наунихал Сингх провел крупномасштабное количественное исследование переворотов между 1950 и 2000 годами. Он обнаружил, что примерно половина стран в мире пережила военные перевороты в период с 1950-х годов и по настоящее время — очень большое количество. Что касается континентов, перевороты были наиболее распространены в Африке, а затем в Латинской Америке. Он пришел к выводу, что только три фактора подкрепили военные перевороты и вероятность их возникновения.

Первым фактором было условие успешности военного переворота в этой стране. Военные, которые ранее совершали переворот, с большей вероятностью попытаются предпринять еще один захват власти. Некоторые штаты входят в порочный круг. Там, где перевороты случались раньше и, по-видимому, «работали», как военные, так и слои гражданского населения могут полагать, что перевороты являются возможным или даже достойным способом ведения политического бизнеса, как правило, на основании утверждений о том, что такие захваты власти неизбежное зло, оправданное необходимостью предотвратить кризис и спасти нацию от бедствий.
Второй фактор касается экономического развития. Некоторые ученые пытаются объяснить перевороты почти полностью в этих терминах. Как только страны станут более развитыми, а у людей будет более высокий уровень жизни, политические институты будут укрепляться, а военные перевороты устаревают. Есть доказательства в поддержку этого аргумента из Латинской Америки, где экономика действительно выросла, а военные перевороты сократились. Помимо неудачной попытки в Эквадоре, с 2010 года в Латинской Америке не было переворотов.
Из двадцати девяти переворотов, произошедших с 2010 года, двадцать два из них произошли на нижнем уровне из 188 стран, включенных в Индекс развития человеческого потенциала Программы развития Организации Объединенных Наций. Практически все последние дюжины в списке в последние годы переживали попытки переворота или попытки переворота. У большинства из этих стран были перевороты с 2010 года. Нельзя отрицать важность этого фактора. Отдельный «пояс переворота» в очень бедных странах Африки к югу от Сахары (особенно в Центральной и Западной Африке) является причиной большинства недавних захватов власти, которые можно назвать «переворотами дефицита».
Ярким исключением является Таиланд, который является основным направлением моих собственных исследований. С 1932 года в Таиланде произошло около двадцати переворотов, последний раз в 2014 году (но также в 2006 и 1991 годах), несмотря на то, что он был одной из самых быстрорастущих экономик мира с 1960 года. Визуальная современность Бангкока с его блестящими небоскребами и роскошными магазинами торговые центры, кажется, полностью противоречит хронической политической дисфункции страны.
Как мы можем объяснить военные перевороты, которые произошли в неожиданных местах, таких как Таиланд в 2014 году, Египет в 2013 году или Эквадор в 2010 году? Здесь политика, а не экономика выходит на первый план. Так называемая третья волна демократизации широко обсуждалась в конце холодной войны в 1990 году. Многие страны претерпели переход к более открытым политическим системам. Однако в последнее время многие из этих переходов идут в обратном направлении. Страны, которые вышли из авторитарного правления, сейчас борются где-то между демократией и авторитаризмом.
За последние двадцать пять лет произошел всплеск анократии, политики, в которой смешаны элементы авторитаризма и демократии. К особенностям анократий относятся электоральный популизм, обвинения в мажоритарности, растущая значимость жалоб на неравенство, глубокое отчуждение между элитами и массами, а также склонность к массовым митингам и уличным протестам. Согласно одному источнику, в период с 1989 года по настоящее время число анократий увеличилось с тридцати до пятидесяти пяти. Представляется вероятным, что чем выше степень автократии, тем больше вероятность военного переворота. Такие страны, как Таиланд, Египет, Эквадор, Бангладеш, которые не являются главными кандидатами на военные перевороты по чисто социально-экономическим причинам, — все они могут быть классифицированы как анократии.
Учитывая растущий уровень политической поляризации во всем мире, который в различных формах недавней избирательной политики в Великобритании и США проявляется в разных формах, анократия быстро становится «новым нормальным» и может составлять растущую долю военных переворотов. в период с 1989 года по настоящее время число стран, страдающих от голода, увеличилось с тридцати до пятидесяти пяти. Представляется вероятным, что, чем выше степень анократии, тем больше вероятность военного переворота.
Обычно в военных переворотах большую роль играют военные, которые используют технику для захвата власти. Во время переворота в Таиланде в мае 2014 года танки не использовались. В Эквадоре в 2010 году полиция предприняла попытку государственного переворота, и военные пришли на помощь президенту. В 2007 году в Турции произошел так называемый «электронный переворот» — переворот состоял в том, что армия разместила комментарий на своем веб-сайте. Британия пережила своего рода «телевизионный переворот» в ноябре 2015 года — глава вооруженных сил вышел на телевидение и раскритиковал нового лидера оппозиции Джереми Корбина за его позицию в отношении ядерного оружия.
Другими словами, военные или спецслужбы сейчас могут совершить переворот без применения какой-либо физической силы.
Соответственно, нам, возможно, потребуется пересмотреть первоначальное определение государственного переворота восемнадцатого века, «главного удара государства», который не обязательно имеет военную составляющую. Возможно, одна из причин того, что мы видим меньшее количество военных переворотов, связана с параллельным ростом «новых переворотов»: судебных переворотов или переворотов, спровоцированных протестными движениями, такими как свержение в 2001 году президента Джозефа Эстрады на Филиппинах. Эстрада был чрезвычайно популярной бывшей кинозвездой, который не нравился средним классам по разным причинам и обвинялся в коррупции. Он был отстранен от должности, но не в результате формального военного вмешательства (хотя командующие армией сказали, что они больше не будут выполнять его приказы).

Тем не менее, об окончательном отказе от военных переворотов в традиционном понимании этого метода свержения официальной власти рано еще говорить. Обычные военные перевороты по-прежнему проводятся на регулярной основе, особенно в менее развитых африканских странах. Государственные перевороты в странах, затронутых крайней политической поляризацией, образуют вторую категорию военных переворотов, которая, похоже, будет расти. И во многих государствах, «новых переворотах» — другими словами, «сильных ударах государства» во главе не с военными, а с другими институтами и политическими силами — формируют наиболее вероятное будущее направление.
В середине 20 века американский историк Крейн Бринтон проанализировал тенденции общества до большой революции. Он видел в дореволюционном обществе сочетание социальной и политической напряженности, вызванной постепенным разрушением ценностей общества. Это приводит к разрыву политической власти, поскольку руководящий орган должен полагаться на все более отчаянное применение силы, чтобы оставаться у власти. Соответствующим этому является появление элементов реформ, которые подчеркивают коррупцию политической власти. По мере того, как существующий политический порядок начинает терять свою власть, усиливается импульс среди различных сил оппозиции. А по мере того, как правительство становится все более нестабильным, отколовшиеся группы, которые вместе создают угрозу существующему порядку, свергают власть.
Бринтон также наблюдал различные этапы большой революции. После свержения правительства обычно наступает период оптимистического идеализма, и революционеры проводят перфекционистскую риторику. Но этот этап не длится очень долго. Необходимо решать практические задачи управления, и между умеренными и радикалами появляется раскол. Это заканчивается поражением «умеренных», ростом экстремистов и концентрацией всей власти в их руках. Для одной фракции, чтобы одержать верх и сохранить свой авторитет, применение силы почти неизбежно. Цели революции исчезают как тоталитарный режим принимает командование Некоторые из основных принципов оригинального революционного движения, однако, в конечном итоге включены в конце