Гражданское общество как исторический феномен

Введение

Понятие гражданского общества является относительно новым для нашей страны. Имеется статистика, правда, немного устаревшая, согласно которой 78 % россиян затрудняются сказать, что такое гражданское общество. Отчасти это — следствие сложности и запутанности вопроса, отчасти — результат преднамеренной заболтанности, идеологизированности как темы, так и понятия.
Сказывается также типичная для эпохи постмодерна ситуация накопления бесконечных комментариев к комментариям по поводу классических работ, когда уже самой проблемы просто не видно из-за вороха текстов. Отнюдь не претендуя на какие-то окончательные ответы, ещё раз зададимся вопросом, что такое гражданское общество — вдруг наш взгляд окажется «свежим». Для этого нам придётся остановиться на истории и понятия, и самого явления, специально на проблемах изучения истории гражданского общества в России и даже немного на перспективах его развития в нашей стране.
Хотя далее мы намерены подробно рассмотреть содержание понятия «гражданского общества», но уже сейчас (избегая дефиниции) в общем определим, о каком общественном явлении пойдёт речь. В наиболее распространённом варианте термин «гражданское общество» обозначает:
1) сеть добровольно образовавшихся негосударственных структур в различных сферах жизни общества;
2) совокупность негосударственных общественных отношений — экономических, политических, социальных, духовных и иных. Теперь попытаемся поточнее определить понятие и с точки зрения его истории и с учётом его содержания.
Цель изучить гражданское общество как исторический феномен.


1.Гражданское общество как исторический феномен

Гражданское общество имеет классовую структуру, и каждый класс его в борьбе с правительством стремится освободить себя, освобождая, в известной степени и все гражданское общество.
Так исторически постепенно, во французской манере может идти процесс освобождения. Если же оппозиционный класс представляет собой «социальный разум» и «социальное сердце», то он выражает всецело интересы всего общества и «во имя всеобщих прав он может претендовать на всеобщее господство». Таким классом гражданского общества, настолько радикально скованным цепями, что он в некотором смысле и не есть класс гражданского общества, таким бесправным сословием, что его можно назвать местом разложения всех сословий, является рабочий класс. Государство как выражение всех форм классового господства находится в сложном противоречии с различными элементами гражданского общества. Абсолютно бесправный класс пребывает 21 в состоянии абсолютного противоречия с государством и стремится освободить себя и всех, вовсе уничтожив государство [19, с. 9—13].
Гегель хотя и считал, что гражданское общество возникло на определённой стадии развития общества, но полагал, что оно есть финал возможного общественного прогресса, в этом смысле «вечно» [18]. У Маркса гегелевская категория перестает обозначать некое, в сущности, вечное явление — перерастающее себя и саморазрушающееся гражданское общество устраняет ставшее не нужным и анахроничным государство. Финальную точку в размышлениях Маркса ставят «Тезисы о Фейербахе». Тезис 10 гласит: «Точка зрения старого материализма есть «гражданское» общество; точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество» [20, с. 3].
Историзм в подходе к изучению судеб гражданского общества есть огромное достижение марксизма, как бы мы не относились к перспективам марксистского мировоззрения сейчас. Здесь нужно сделать важную оговорку — до сих пор распространено мнение, что гражданское общество просто-напросто существовало всегда, поскольку всегда в обществе существовали механизмы, ограничивавшие всевластие государства, к гражданскому обществу причисляют общину эпохи древности, средневековые сословия, классы [25, с. 43].
При этом игнорируется то обстоятельство, что механизм обеспечения некоторого плюрализма в общественной жизни и ограничения всевластия государства может быть принципиально различным на разных исторических этапах. О причине этой ошибки — чуть ниже. В.И. Ленина проблемы взаимоотношений гражданского общества и государства не волновали, как считается, по той простой причине, что ко времени Октябрьской Революции это общество в России было по европейским меркам недостаточно развито и роль силы, совершающей революцию и перестраивающей всю жизнь страны, должна была выполнить партия (хотя, по правде говоря, эта партия тоже была элементом гражданского общества). К тому же ленинизм по своей сути был нацелен на перепрыгивание исторической стадии буржуазного развития в России. Зато для итальянского марксиста А. Грамши эта проблема была очень актуальна.
Очевидно, исходя из негегелевской марксистской идеи о том, что государство есть продукт гражданского общества, а оно, в свою очередь, есть производное от экономических отношений, Грамши выделяет внутри современного общества целых три составных части («общества»): экономическое, политическое и гражданское. Грамши по достоинству оценивает крепость идейных и нравственных основ буржуазного господства: «На Востоке государство было всем, гражданское общество находилось в первичном, аморфном состоянии. На Западе между государством и обществом были упорядоченные отношения, и если государство начинало шататься, тотчас же выступала наружу прочная структура гражданского общества. Государство было лишь передовой траншеей, позади была прочная цепь крепостей и казематов» [12, с. 200].
С точки зрения логики построения марксистской теории, разделяя общество на три сферы, Грамши, безусловно, делает шаг вперед — более глубоко постигает структуру буржуазной «формации» развитого этапа ее существования. В остальном Грамши воспроизводил Маркса: гражданское общество, которое он называл также «упорядоченным обществом» и даже «этическим государством» со временем поглотит государство, последнее просто раствориться в нём.
Однако, допущенное Грамши отделение в теории экономического «общества» от «гражданского» было чревато отрывом социальной структуры (области экономики) и собственно институтов гражданского общества, тогда как на самом деле они чрезвычайно близки. Гегелевская идея неизменности форм человеческого общежития, приводившая к выводу, что гражданское общество является финалом человеческой истории, и представление Маркса о том, что эти формы могут радикально изменяться, получили развитие в трудах философов и социологов ХХ века.
Как продолжатели этих традиций могут рассматриваться соответственно М. Фуко и Ю. Хабермас. И тот и другой были связаны с левыми партиями и это знаменательно, поскольку проблематика гражданского общества характерна в XX веке именно для европейских левых, которые после некоторого периода забвения в западной политической мысли возродили эту концепцию, пытаясь использовать её в критике «социалистического авторитаризма» советского образца [3, с. 48; 16, гл. I].
Иное понимание гражданского общества демонстрирует другой крупный социолог современности — Юрген Хабермас. Теория гражданского общества Ю. Хабермаса строится на межсубъективности или, как он сам выражается, «теории коммуникативного действия» и «этике дискурса». Для такого построения основания можно найти и у самого К

. Маркса, когда в уже цитированном нами пассаже из «Немецкой идеологии» он говорит о том, что гражданское общество вырастает из «производства и общения». В процессе человеческой коммуникации и связанного с ней рационального рассуждения, утверждает Хабермас, вырабатывается общее согласие, объединяющее людей — консенсус. В 24 обсуждении проблем (дискурсе) важна свобода без принуждения и равный учет интересов каждого индивида. Аргументация строится следующим образом. При решении сугубо практических задач размышление «определяется горизонтом целерациональности».
Но если основные ценности нашей жизни становятся проблематичными (как в современную эпоху), мы тут же выходим в область этики: практический разум всегда направлен не только на целесообразное, но и на этическое, поскольку в конечном счёте имеет ориентацию на идеалы. Каждый участник дискурса вообще-то действует эгоистически, но поскольку его интересы переплетаются с интересами всех других, то через «цепь коллективных отождествлений» [34, с. 6—11] люди приходят к осознанию необходимости рационального консенсуса. Результаты консенсуса уже не просто имеют в виду практически важные цели, они ценностно-рациональны.
Коснёмся вопроса о развитии гражданского общества в нашем отечестве. Когда говорят о нашей стране, то обычно отмечают, что в своей истории Россия имела многие государственные и общественные институты, которые напоминают современное правовое государство и плюрализм гражданского общества, а иногда и действительно несут в себе его элементы. Так, в древней Руси имелись республиканские институты, а в эпоху Ивана IV и Екатерины II создавались учреждения самоуправления. Современные отечественные и зарубежные историки спорят о времени появления гражданского общества в старой России.
Авторы сборника «Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX века» относят его интенсивное развитие ко второй половине XIX столетия, и это мнение преобладает. Но думается, что мы вправе утверждать, что некоторые элементы его появились в XVIII веке, как утверждает Б.Н. Миронов [21, с. 110—111; 29], а именно к последней трети XVIII столетия, «но не ранее». Тогда же зародились российская интеллигенция и общественное мнение.
Правда, существования системы самодеятельных общественных организаций в это время в России ещё не прослеживается. Задача исторического исследования заключается в том, чтобы проследить стихийное складывание сообществ в городской жизни и в среде дворянства. В этом могут оказаться полезными соображения, высказанные в работе Лутца Хефнера: о том, что автократический характер государственной власти в определённых условиях не является препятствием для развития гражданского общества, что на ранних этапах развития гражданское общество может носить характер «местного общества», т.е. не иметь характера общенациональной системы.
Термин «местное общество» («локальное») ставит такую историко-исследовательскую задачу в контекст успешно развивающейся на западе «локальной истории». Устанавливая наличие местного общества, следует попытаться проследить систему коммуникаций, которые связывают жителей в единую группу, оформление коллективной идентичности, единой системы ценностей. В условиях России XVIII века, в жизни русского дворянства коммуникации, предположительно, должны были иметь 30 преимущественно форму «встреч» или «собраний», а не форму периодической печати.
Появление элементов гражданского общества в России желательно установить не только на уровне социального общения, но и на уровне общественного «дискурса», в том числе и в политической теории. Разумеется, для XVIII века можно заметить лишь некоторые элементы такого дискурса. Что же касается до создания системы учреждений, функционирующей как гражданское общество, то традиционная для России авторитарная власть не поощряла многих и даже вовсе не допускала существования иных из них: партий, профсоюзов, организаций некоторых конфессий. В первой половине XIX века, например, самостоятельные общественные организации преследовались государством. Чтобы существовать они должны были получить одобрение императора через ходатайство Кабинета министров. В эпоху «великих реформ» русское общество имело высокий уровень «индекса либерализации»: множество издававшихся газет, журналов, изменение общественного настроения указывало на «оттепель» [6, с. 104].
Инициатором перемен выступило само государство, стремившееся к осуществлению модернизации. Ещё до создания земств, в 1862 г. процедура получения разрешения для учреждения общественной организации была значительно упрощена: надо было просто подать заявление в несколько министерств. В начале XX века, а особенно после 17 октября 1905 года процесс создания гражданского общества в императорской России пошел быстрее, городской справочник за 1912 г. в одной Москве перечисляет более 600 обществ, организаций, клубов и объединений [4, с. 81]. Русские мыслители, юристы и социологи либеральной ориентации: П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский, Л.И. Петражицкий, М.Э. Острогорский сделали немалый вклад в развитие теории гражданского общества. Опираясь на теорию «естественных прав» и считая, что любая социальная реконструкция возможна лишь при соблюдении правовых гарантий для индивида, они раньше всех увидели опасность в пренебрежении правом перед лицом исторической целесообразности [30, с. 97—105].
К сожалению, позднее оформившееся тоталитарное государство постепенно уничтожило не только многие элементы гражданского общества, но и сами условия, необходимые для его развития. После революции произошла массовая эмиграция носителей идей гражданского общества. Существовало ли в этих условиях гражданское общество вообще — вопрос спорный. Если и существовало, то в неразвитых, искаженных, неадекватных формах. Но даже здесь, как считают многие историки, элементы общественной самоорганизации были [35, с. 237 и др.]. Между прочим, советское общество могло похвалиться массой столь любезных сердцу нынешних идеологов 31 некоммерческих организаций, но «самостоянием» они не обладали, может быть потому, что не было ни их экономической, финансовой самодостаточности, ни поддержки со стороны плюралистически организованной общественности, да и «диссидентские» движения и организации не обладали никаким общественным влиянием и кризис советского общества вовсе не их «заслуга». В СССР сложилось так называемое «закрытое общество», если воспользоваться термином философов А. Бергсона и К.Р. Поппера.
Мы не разделяем совокупности общественно-политических взглядов Поппера, но идея «закрытого общества» несёт в себе некоторое рациональное зерно. Как ни относись к попперовскому теоретизированию, но нельзя не признать верной его характеристику советского общества как окаменевшей системы, культивировавшей примитивные формы коллективизма, покоившейся на отсутствии всякого плюрализма и вере в раз навсегда открытые и незыблемые исторические законы.
Согласно французскому социологу Д. Кола исторически «русская социальная структура характеризуется длительным отсутствием разделения между гражданским обществом и государством» [15, с. 306] и «вампиризмом» государства по отношению к крестьянству