Язык в романе «Двенадцать стульев»

Отличительной чертой данного романа является цитатность. И. Ильф и Е. Петров насытили свой текст фразами из русской классической (например, Н.В. Гоголь, А.П. Чехов), а также зарубежной (У. Шекспир, М. Сервантес) литературы. Отсылки можно усмотреть и к приключенческой литературе (К. Дойл, М. Твен), советской беллетристике. Потому, когда читаешь данное произведение в первый раз, создаётся ощущение, что оно уже знакомо. Стоит отметить, что несмотря на то, что произведение содержит в себе множество отсылок, оно является практически самым цитируемым произведением русской литературы. И. Ильфа и Е. Петрова по праву можно считать экспериментаторами, потому что они переплели между собой различные культурные пласты, из которых вывели стилистические гибриды причудливой формы. Литературовед Ю. Щеглов, говоря о главном герое произведения, отметит, что Остап, взаимодействуя с разными персонажами, острее заставляет чувствовать всю их нелепость. [6]
«Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет».
«Вам памятник нужно нерукотворный воздвигнуть. Однако ближе к телу».
«Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!».[1]
Роман имеет интересную структуру: череда самостоятельных новелл скреплена между собой только общим сюжетом. Но приключенческая интрига в романе далеко не самое главное, сатира играет в нем превалирующую роль. Именно поэтому в романе возникают те герои и ситуации, которые никак не связаны с целью главных героев. Многие рассуждения оказались в тексте книги именно по этой причине, но, несмотря на прямолинейность многих выражений, даже спустя век, они не утратили свою актуальность.
«Кто тот человек, который разрешит загадку кинематографов, театров и цирков? Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк через одни-единственные, открытые только в одной своей половине двери. Остальные десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп народа, — закрыты. Кто знает, почему они закрыты!»[1]
В романе И. Ильфа и Е. Петрова язык отличается своей специфичностью. На нём, безусловно, сказалась октябрьская революция, события которой были ещё так свежи в памяти, сказалось и столкновение двух культур – дореволюционной и советской

. Если вспомнить произведения других авторов, то это же столкновение можно увидеть в произведениях М. Булгакова, А. Платонова, а также М. Зощенко. Переплетаясь, реалии жизни дореволюционного и нового времени создают в романе И. Ильфа и Е. Петрова особый языковой строй, где главнейшее место заняли советизмы.
Существуют разные определения термина «советизм». Приведем самое широкое его понимание – любой факт словесной культуры СССР. Язык же писателей с 1920 по 1930 гг. можно охарактеризовать рефлексией над советизмами. Под языковой рефлексией подразумевается явная или же скрытая критика языка конкретного исторического периода. В рассматриваемом же произведении И. Ильфа и Е. Петрова с помощью советизмов выражается авторская ирония. [5]
Иронично авторы подходят к следующим фактам словесной культуры СССР:
1) Переименовываются географические объекты.
После октябрьской революции переименования захлестнули всю страну. Переименовывалось всё: города, селения, улицы, поселки, площади и проспекты. Переименования в большинстве случаев происходили бездумно, не принимая в расчет многовековую историю объектов. К примеру, каждый город должен был иметь улицу Ленина, а каждая область – Советский поселок.[5]
Обратимся непосредственно к тексту:
«Он выходил на ...улицу имени товарища Губернского».
«...несколько садовых скамеек, привезенных с Александровского, ныне имени Пролетарских субботников. В городе было две Советских улицы».[1]
2. Аббревиатуры, сложносокращенные слова.
Аббревиатуры являлись практически ведущим способом советского словообразования, это подмечали такие филологи как Г.О. Винокур, С.И. Карцевский, Б.М. Сарнов. В произведении «12 стульев» аббревиатуры используются для иронии этого способа номинации. При этом авторы не вводят новые аббревиатуры для большей комичности, они используют реальные факты. Намеренно подбираются такие советизмы-аббревиатуры, которые неблагозвучны и труднопроизносимы. Поэтому читая такие конструкции, ощущаешь их тяжеловесность и большую концентрацию в речи того времени