Природа и городской мир в лирике и прозе Б. Пастернака  

В словаре Ожегова написано, что у слова «природа» может быть три значения (ст. 598):
- все, что существует во Вселенной;
- мир, противопоставленный человеку;
- всё, что нас может окружать за городом.
Именно два последних объяснения термина «природа» дают опору утверждениям Есина относительно современности: литературовед пишет, что в соответствии с реальностью в литературе нового времени появился новый «неточный и оксюморонный» термин: «городской пейзаж» (ст.80)
А если взять во внимание первое значение, и подумать о том, что человечеству важно не противопоставлять природу, а понять, насколько каждый человек зависим от природы, насколько он с нею слит с самого своего появления, насколько природа является нашей составной частью, тогда рождается мысль: через пейзажную лексику порой легче и точнее получается выразить свои чувства, которые рождаются в городе, ограниченном не лесом и небом, а высокими зданиями, вечными заботами. Душа рвется на простор, где все понятнее, потому что вне природы человек не может существовать ни физически, ни душой
Город влияет на характер, мировоззрение человека, так же, как и природа. Так Пастернак, как про свои собственные чувства, рассказывает о впечатлениях девочки («Детство Люверс»), противопоставляя описания природы и города. Во всем великолепии Женя видит природу из окон вагона поезда, когда ее семья переезжает в уральский городок: «То, что она увидала, не поддается описанию. Шумный орешник, в который вливался, змеясь, их поезд, стал морем, миром, чем угодно, всем. Он сбегал, яркий и ропщущий вниз, широко и отлого, и, измельчав, сгустившись и замглясь, круто обрывался, совсем уже черный. А то, что высилось там, по ту сторону срыва, походило на громадную какую-то, всю в кудрях и в колечках, зелено-палевую грозовую тучу, задумавшуюся и остолбеневшую. Женя затаила дыханье и сразу же ощутила быстроту этого безбрежного, забывшегося воздуха, и сразу же поняла, что та грозовая туча — какой-то край, какая-то местность, что у ней есть громкое, горное имя, раскатившееся кругом, с камнями и с песком сброшенное вниз в долину; что орешник только и знает, что шепчет и шепчет его; тут и там и та-аам вон; только его».
Продолжают мысли и чувства ребенка, впервые выехавшего за город, эти строчки из стихотворения «Урал впервые»: (Я: так, конечно, не сможет выразить свои ощущения ребенок, т.е. Женя Люверс, но так, скорее всего, сможет почувствовать тонкая обнаженная душа девочки, которая очень трепетно воспринимает то, что окружает ее. Уральские горы маленький ребенок видит впервые, поэтому мощное впечатление пронизывает ее душу. Автор как бы приподнимает читателя, заставляя пойти за собой, чтобы мы в полной мере увидели, почувствовали эту мощь природы, ощутили ее силу:
Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,
На ночь натыкаясь руками, Урала
Твердыня орала и, падая замертво,
В мученьях ослепшая, утро рожала.
Гремя опрокидывались нечаянно задетые
Громады и бронзы массивов каких-то.
Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого
Шарахаясь, падали призраки пихты. Мощно и сочно вливаются строчки в душу читателя, как будто продолжая впечатления, полученные вместе с героиней, которая наблюдала Урал, приближаясь к нему.
В 1916 году Пастернак пишет объемное стихотворение «Город», занимающее три страницы

. Здесь мы видим незначительную часть слов, которые можно связать со словом «природа»: вереск, сады, под кленовым листом, туман, дождь, листвой, ивы, тучи, гром, лето, рощ, боярышник, рябины.
Можно сделать вывод, что, описывая город, автор использует совсем немного слов пейзажной лексики, это доказывает слова Есина, что город противопоставляется природе, как менее живой, красочный и выразительный.
«Так же, как и природная среда, город обладает способностью воздействовать на характер и психику людей. Кроме того, у города в любом произведении есть свой неповторимый облик, и это не удивительно, так как каждый писатель не просто создает топографическое место действия, но в соответствии со своими художественными задачами строит определенный образ города.» Есин ст. 80
Например, в «Аппелесовой черте» читаем: «Плавно сторонятся станционные столбы. Огоньки снуют, скрещиваясь, как вязальные спицы. Лучи рефлекторов заскакивают в окна вагонов, подхваченные тягою, проходят насквозь, наружу, через противоположные окна, растягиваются по путям, подрагивая, оступаются о рельсы, подымаются, пропадают за сараями. Карликовые улочки, уродливые, ублюдочные закоулки. Гулко глотают их зевы виадуков. Бушеванье вплотную к шторке подступающих садов. Отдохновенная ширь курчавых, ковровых виноградников. Поля… Скалы, пропасти, сном пришибленные соседи, смрад вагонный, газовый язычок фонаря. Он слизывает с потолка шорохи и тени, он облизывается, и он задыхается, когда скалы и пропасти сменяются тоннелем: гора, грохоча, сползает по вагонной крыше, распластывает паровозный дым, загоняет его в окна, цепляется за вешалки и сетки. Тоннели и долины. Путь в одну колею плачет заунывно над горной, о камни разбившейся речонкой, с каких-то невероятных, чуть брезжущих во тьме высот сорвалась она. Там-то и чадят и дымятся водопады, глухой их рев всю ночь кружит вокруг поезда.» (допишу анализ этого отрывка)))
Ст.8 : в пространном письме за 23 июля 1910 года, пытаясь полнее и глубже объяснить (и самому себе в том числе) свои чувства, мысли, переживания, Пастернак пользуется лексикой, которая относится и к природе (прежде всего), и к музыке (он с ней связан неразрывно – это то, что всегда более полно может отобразить волнения души, это как будто второй (вернее, другой, язык, обладая которым можешь ярче проявлять свои мысли, и главное, чувства). А в городе он живет, поэтому город вторгается в жизнь, берет свое, хотя и герой не всегда внутренне готов к этому. Итак, вот пример олицетворения города и объединения всех стихий, направленный на объяснение с адресатом: «где я находился в тот миг, где улица такая простая, привыкшая к себе, прямо погребенная под какой-то мощеной привычкой тротуаров, такая простая и привычная в центре, переживает на проводах больших дорог, где кончается город, глубокое потрясение, где она, взволнованная, машет клубами пыли горизонту на зеленой привязи, где она изменяет себе и, оставаясь теми же раскатами города, начинает сентиментальничать…где сходятся улицы, где они своим свиданием обязаны границе, начинающей невымощенные словами духовные «пространства» …замирает от полноты грохот рассуждающих площадей и мостовых и эта музыка одаренной тысячной, миллионной жизни…эти улицы становятся крайностью, вывесками, вперившимися в лужайки с жестянками от консервов, вывесками, спускающимися с окраины в огородную природу навстречу небу…»
Здесь прослеживается мысль «мощености»