Поэты советского периода

В период единственного официального признанного направления в искусстве социалистического реализма изучаемый мотив русской поэзии не мог не претерпеть определённых изменений. В частности, А.В.Леухина, обращается примитивистскому письму, которое отражает тяготение к естественному, почти детскому восприятию, жизни [Леухина 2008]. Исследователь утверждает, что примитивы не соблюдают норм речи, могут допускать алогизмы. По А.В.Леухиной, эта девиантность распространяется и на самоидентификацию в том числе.
Исследователь отмечает, что в основе примитивизма разрушение, когда подвергаются деструкции устойчивые структуры на разных уровнях текста, и созидание, когда деформированному придаётся художественный смысл. Неотъемлемыми же чертами примитивной поэзии А.В.Леухина называет повышенный уровень рефлективности, ироничность и наличие смехового начала. Героем же примитивной поэзии становится асоциальная личность или чудак, который разрушает нормы.
Так, в другой своей работе исследователь приводит следующий пример из поэзии Олега Григорьева: «Метаморфозы, разрыв связей между предметами и понятиями усиливает в детях ощущение реальности, это их путь познания мира. В мире, который репрезентирует Григорьев, отменяются, нарушаются границы, мы наблюдаем непрерывные внутренние переходы и взаимопревращения: «Он был Сидоровым, который сидит под деревом,/ И деревом, которое растет над Сидоровым,/ И при том/ Был птицей на этом дереве и ее гнездом» [Леухина 2007]. Размышляя о творческой судьбе поэта, исследователь замечает, что современники воспринимали поэта в качестве юродивого. Поэт же выражает свой протест с помощью жестов, провокационных поступков, невербальных средств. В качестве специальных приёмов автор называет создающие графический образ (зачёркнутые слова и т.д.), релятивные (нарушение языковых норм и т.д.) и своеобразную субъектную организацию текста, при которой трудно идентифицировать автора и его героя. Комментируя появление такого поэта, как О.Григорьев, автор называет петербургско-ленинградский контекст, связанный, с одной стороны, с маргинализацией, с другой стороны, с особой смелостью в попытке диалога с властью.
Имя В. Высоцкого широкой публике известно гораздо более. И.А.Дымова и Т.М.Урюпина обращаются к блатному генезису текстов В.Высоцкого, выбирая те, названия которых уже свидетельствуют об их содержании: «Проведенный анализ позволил нам отнести к блатному генезису 27 новелл Высоцкого. Это «Татуировка», «Я был душой дурного общества», «Что же ты, зараза, бровь себе подбрила…», «Тот, кто раньше с нею был», «У тебя глаза – как нож», «Все позади – и КПЗ, и суд…»,«Правда ведь, обидно», «Зэка Васильев и Петров зэка», «Сивка-Бурка», «Рецидивист», «Я женщин не бил до семнадцати лет», «Мы вместе грабили одну и ту же хату», «Наводчица», «Я любил и женщин, и проказы…», «Вот раньше жизнь…», «Песня про стукача», «Нам вчера прислали…», «Городской романс», «Попутчик», «Ой, где был я вчера», «Про двух громилов – братьев Прова и Николая», «Случай», «Милицейский протокол», «Был развеселый розовый восход…», «Про речку Вачу и попутчицу Валю», «Был побег на рывок…», «Летела жизнь» [Дымова, Урюпина 2008: 331-332].
Авторы исследования называют три темы, которым посвящены тексты песен В.Высоцкого: разбойничество и хулиганство, воровство и сиротство. В то же время разработка тем, по мнению авторов работы, отличается от разработки в блатном фольклоре. Так, И.А.Дымова и Т.М.Урюпина отмечают, что, в отличие от блатного фольклора, в текстах поэта чаще всего оба герои умирают, в блатном фольклоре часто герой не только угрожает своему сопернику, но даже убивает его. Кроме того, как отмечают авторы, новеллы В.Высоцкого остросюжетны, сопровождаются различными конфликтами.
Кроме того, сравнивая новеллы и блатной фольклор, исследователи отмечают, что двигателями сюжета являются отрицательные герои, которые имеют яркую речевую характеристику, портрет и т.д

. В новеллах, в отличие от блатной песни, герои имеют не только имя, но и фамилию. Можно предположить, что эта деталь делает образ более убедительным.
И. Захариева объясняет обращение В. Высоцкого к жанру блатной песни: «И поскольку поколение Высоцкого жило, «поднять не смея глаз», в начале 1960-х годов поющему поэту потребовалась литературная маска рецидивиста, конфронтирующего с официозом. В жанре «блатной песни» он в дерзкую пору своей молодости демонстрировал отвращение к нормализованному, стадному мировосприятию советского обывателя. Рецидивистские наклонности ролевого персонажа Высоцкого, привычное для него состояние алкогольного опьянения создавало возможность выражения авторской точки зрения, что параллельно происходило и в расширявшейся поэзии андерграунда (конкретисты, концептуалисты и идейные оппозиционеры). Под маской рецидивиста Высоцкий начинал свой творческий путь с демонстративной, педалируемой отстраненности от пафосного духа печатной советской поэзии» [Захариева 2007: 58]. Исследователь не сомневается в том, что слушатели понимали подтекст песен Высоцкого. Приводя в пример песню «Охота на волков» 1968 г., И.Захариева утверждает, что звучит мотив трагического одиночества вожака, идущего в одиночку против егерей при трусливом конформизме стаи. Автор исследования утверждает, что бунтарский порыв этой песни вызван обречённостью, которую ощущал поэт.
В советское время жил и творил Нобелевский лауреат И.Бродский. С.В.Соколов, исследуя философские взгляды поэта, утверждает: «Его духовная жизнь была независима от советской власти, к которой он был равнодушен» [Соколов 2010: 131]. В качестве примера социальной философии И.Бродского автор приводит «Конец прекрасной эпохи» (1969 г.) [Бродский 2001: 311–312]. Лирический герой стихотворения, «посол второсортной державы», «в грустных краях», где «всё рассчитано на зиму», то есть на сон, на оцепенение. На всех предметах, которые обводит взглядом субъект, печать грусти и исчерпанности – «конец прекрасной эпохи». Всё это влияет и на лирического героя тоже, потому что он «дёрнуть отюдова» не может, а вместо этого «чешет котофея», читая вечернюю газету. Аллюзия «не по дереву умом растекаться пристало пока» заставляет сравнить субъекта, лишь читателя вечерней газеты, представляющего «объём валовой чугуна и свинца», с автором «Слова…», пытавшегося поэтическим голосом влиять на ход истории. «Неповинная» же голова ждёт топора и «зелёного» лавра. Рифмуя «голова» и «топора», поэт подчёркивает обречённость личности, живущей в условиях тоталитарной власти.
С.В.Соколов утверждает: «Сталинский террор для Бродского — это акция жертвоприношения тотемных врагов для сплочения пролетариев, подобная жертвоприношениям в древних социалистических империях: «О том, что слитая в миску / Богу Солнца людская кровь укрепляет в последнем мышцу; / что вечерняя жертва восьми молодых и сильных / обеспечивает восход надежнее, чем будильник» [Соколов 2010: 131. Курсив С.В.Соколова]. Революция же, по И.Бродскому, привела к тому, что в стране остались только палачи и жертвы. Исследователь, цитируя поэта, утверждает, что ограниченность вождей способствовала тому, что они не видели ценности человеческой жизни. Философ приводит размышления поэта, которые звучат как предупреждение человечеству: «Он пророчески говорит: «Однако я думаю, что наступающая эпоха, обновляющийся мир будет менее духовным, более релятивным, более безличным, я бы сказал, менее человечным. Для меня это вполне очевидно» [Соколов 2010: 136].
Ещё один поэт советской эпохи, в творчестве которого звучат хулиганские мотивы, - это Юз Алешковский. Д.Быков, рассказывая о нём, подчёркивает его свободолюбивую натуру, ведь Юз Алешковский ещё во время службы в армии вступает в конфликт с системой унижения человеческого достоинства, поэтому тюрьма для Ю.Алешковского была лучше армии [Быков 2019]