Цветопись города

Одним из ярких цветообразов в сборнике предстает поэтическое описание освещения искусственного на улицах и в домах города, а также описание природного света в рамках урбанистического пейзажа. Для обозначения этого цветообраза Белый использует следующие колоризмы, выраженные различными частями речи: желтый (желтоватый), янтарь, огневой (огнистый), золотой (золотистый), красный, коралловый.
В стихотворении «Старинный дом» свет от фонаря выражен через существительное «янтарь», цветной код этого слова – золотисто-желтый. Форма и горение фонаря уподобляется форме и цвету камня. Таким, образом, используется метафора: «За фонарем фонарь / Над Мертвым переулком / Колеблет свой янтарь». Тот же прием А. Белый использует в стихотворении «Меланхолия»: луч восходящего солнца («Уж скоро золотистый день / Удариться об окна эти») должен пробиться сквозь оконное стекло и блеснуть на «зеркале алмазом». В стихотворении «Меланхолия» цветообраз двойника, которого видит в зеркале лирический герой проходит световой путь от начала своего зарождения от пробивающихся с улицы солнечного луча или дневного света до преломления этого света в зеркале, и появления силуэта. Эволюция цветообраза в стихотворении содержит ряд следующих колоризмов: золотистый – алмаз – огнистый – желтоватый.Так, отметим, что А. Белый, объясняя свое понимание цветовой символики, пишет, что «Свет отличается от цвета полнотою заключенных в него цветов. Цвет есть свет, в том или другом отношении ограниченный тьмою. Отсюда феноменальность цвета».
Часто А. Белый для создания образа фонаря, светильника использует сравнение «...газовый в окне фонарь / Огнистым дозирает глазом» («Меланхолия»), «Золотым огоньком / Скорбный путь озаряю» («Прохождение»).
Эпитет «огневой» в стихотворении «На улице» раскрывает образ закатного солнца, но в семантике олицетворения «дымом плюют в горизонт» и прямого обозначения городского смога («Сквозь пыльные, желтые клубы») образ заката в городе получает дополнительную изобразительную и эмоционально-экспрессивную окраску как чего-то демонического, удушающего, зловещего. Город как будто оказывается в пыльно-огненной дымке. Тот же смешанный цветообраз – «Медлительно взвивает / В туманы красный шар» (туман и красный цвет пламени) в изображении пожара в городе («Старинный дом»); «Коралловый, кровавый рог / В лазуревом, но душном дыме» («Успокоение»).
Затуманивание своего рода неба, природы становится естественной деталью активно развивающегося индустриального города: «Черные, густые клубы / К вольным небесам / Фабрик каменные трубы / Изрыгают там» («С высоты»). Черный цвет клубов фабричного дыма становится краской-антиподом «вольных», светлых небес и заодно фиксирует печальные последствия экологического неразумения.
В стихотворении «Отчаянье»важнейшим средством передачи ночного городского ландшафта выступают цветовой эпитет: «Жестокие, желтые очи / Безумных твоих кабаков»

. Здесь акцентированный штрих на колоризм «желтый», приобретающий дополнительно по ассоциации смысл чего-то тягостного, давящего. «Желтые очи» кабаков, смотрящие «в душу» лирического героя рисуют страшный облик чудовища, живого существа, символа жестокости и зла, и в этом видится демоническая реальность города.Как отдельная примета извечного лиха на Руси – пьянство, поэтому на фоне ночного города и выхвачена поэтом эта деталь. Интересно, что у А. Белого символика желтого цвета, как и у Ф.М. Достоевского амбивалентна традиционному позитивному восприятию цвета как золотистого, солнечного, теплого, вызывающего радостные эмоции. Употребление Достоевским желтого цветообозначения в контексте жизни Петербурга 1860-х годов реализует определенные концепты - «преступление», «лихорадка», «сумасшествие», «душевные истязания», «наказание». Вероятнее всего у А. Белого данный колоризм не входит в число «священных цветов».
В огненно-красных оттенках А. Белый рисует горизонт, пространство города в перспективе, вдаль и между домами, над крышами домов. Так, урбанистический пейзаж заполняется дымно-огненной краской, разлившейся по горизонту в вечерний час: «И дымом фабричные трубы / Плюют в огневой горизонт». Траурная процессия в стихотворении «Арлекинада» с ее красно-огненной эпитетностью («За гробом огненным вопили», «Мы колыхали красный гроб», «Паяц коснулся бледно-алой - / Камелии: и встал мертвец») сближается по символико-аллегорической смысловой нагрузке с «пляшущей» метафорикой кровавых знамен в толпе рабочих, идущих по улицах города («Над толпами знамена в ночь / Кровавою волной взлетал») и бесшабашным весельем в ресторане («Как из раздернутых портьер / Лизнул нас сноп кровавых зарев») в стихотворении «Пир». Тот же цветообраз движущейся под красным знаменем толпы «в волнах золотого заката» прослеживается в стихотворении «Похороны». Очевидно, за счет красно-золотой палитры стоят апокалипсические настроения автора. Иначе говоря, цвет помогает воссоздать вакхический дискурс, образ современного города в преддверии революции.
Образ бьющейся багряной листвы за чугунной решеткой в стихотворении «На улице» окрашивает городское пространство в красные оттенки и выступает, как символ несвободы, «вопля мольбы»: «И клены в чугунные жерди / Багряными листьями бьют». По сути, лирический герой, бегущий по улице с зонтом, также оказывается прижат к решетке проезжающей мимо пролетки, и здесь багряный цвет как ярко-красный насыщенный оттенок красного приносит в лирическую зарисовку уличной сцены семантику опасности и страдания.
Белый цвет выступает в качестве контраста на черном фоне. Например, в стихотворении «Старинный дом» в темноте «белеет колоннада», «И выступят из мглы / Кенкэты, и портреты, / И белые чехлы», «И рама бледным светом / Проходит на стене».
2.2