Модели развития науки по М. Полани и П. Фейерабенду
Непереводимое, скрытое, молчаливое знание - современная эпистемология и философия в целом получили в наследство целый арсенал попыток прояснения «подозрительных» когнитивных практик. Они не только окончательно закрепили за словом «знание» характеристику «конструкт», но и превратили именно знания чуть ли не на своеобразный вид концептуального искусства, для которого самое время найти форму и выставить в каком-то экстравагантном музее.
Что из всего арсенала опытных и интеллектуальных практик действительно является знанием, или же узнаванием? Этот вопрос - в частности и об определении принципиальной междисциплинарности современного понимания эпистемологии. Проанализируем, насколько правила и запреты до сих пор актуальны для эпистемологии на примере одного из центральных концептов философствования Майкла Поланьи - «молчаливое знание». Рассмотрим характеристики такого способа познавания, опишем особенности его постижения и возможности трансформации в эксплицитное, и, наконец, обратимся к дискуссии, уместно ли «молчаливое знание» вообще считать знанием [2, c. 34].
Чаще всего к «молчаливому знанию» апеллируют как к процедурному, так называемого действенного знания, которое указывает, что делать, но при этом не подлежит формальному описанию. При этом, отсутствие експлицитности не только помогает хранить тайны, но и обеспечивает такому знанию ореол индивидуальной неповторимости.
До философского словаря термин «молчаливое знание» вписал англо-американский философ и ученый Майкл Поланьи (1891-1976). Де-факто М. Поланьи попытался объективировать своеобразную «метафизическую сущность», иначе говоря, вывести из-за кулис сцены познания режиссера, где тот дергает актеров за ниточки и меняет сюжет.
Поэтому знания - это определенная новая объективность, которую с традиционным позитивистским пониманием этого понятия связывает лишь то, что оно не в меньшей степени апеллирует к реальности. Изменение, а точнее - расширение - понятие объективности дополняет проблематизация концепта знания как JTB (обоснованного истинного убеждения) [1, c. 34].
Чтобы понять, как это работает, обратим внимание на то, какой смысл сам М. Поланьи вкладывает в словосочетание «молчаливое знание». Сразу же в «Персональном знании» (1958) философ уверяет: является сторонником буквального употребления понятия «молчаливое знание» - несмотря на то, что такая формулировка не согласуется ни с традиционным идеалом рациональности, ни даже с последним тезисом "Логико-философского трактата" Людвига Витгенштайна.
Впрочем, как покажем ниже, идея Поланьи о «молчаливом знании» в значительной степени опирается именно на Витґенштайна, правда речь идет уже о его более поздней работе «Философские исследования». Поэтому мыслитель начинает с довольно простого и последовательного объяснения: бесспорно, что интеллектуальные достоинства человека обязаны нашей речевой способности, впрочем, последняя не может обосновать сама себя [7, c. 34].
Поэтому вывод, который делает Поланьи, вполне однозначен: речь развилась из определенных долингвистичных предпочтений человека. Сама по себе формальная запись, например, тех или иных математических операций и процедур - ничто без интеллекта и умения корректно интерпретировать эту информацию. Поэтому здесь, настаивает Г. Поланьи, и возникает потребность определить неявное знание именно как молчаливое. Таким образом, философ очерчивает серьезное ограничение для лингвистического оптимизма, что в том числе работает и на уровне науки.
Отчасти "молчаливое знание" - это еще не высказанное знание, впрочем, гораздо интереснее случаи принципиально невысказуемого
Зарегистрируйся, чтобы продолжить изучение работы
. К тому же такие, где несказанность и невозможность формализовать не просто целесообразны, но и безальтернативны. И здесь пригодится реактуализация очерченной Витгенштайном сферы невыразимого, к которой относятся прежде всего наш уникальный чувственный опыт (например, непередаваемое чувство боли) и безосновательное следование правилу.
В обоих этих феноменах уже во второй половине ХХ века активно обращалась аналитическая философия (особенно - начиная с трудов Саула Крипке). Учитывая наличие «молчаливого знания» полагаться на это наивно, ведь ни конвенционный подход к установлению правил по согласию, ни более радикальный идеалистический сценарий (следование правилу как объективно должному) здесь не срабатывает [3, c. 57].
Итак, компетенции, или же, как формулировал Гил - берт Райл, - «знание как» (в противоположность «знанию что»), в текстах М. Поланьи приобретают значение разновидностей «молчаливого» знания. Неявным в разных случаях может быть, в том числе умышленно скрытое, неопределенное, очевидное или просто неузнаваемое знание. Важно, что этот перечень неполный без учета и такого «молчаливого» знания, которое при соприкосновении с экспликацией не теряется в нем.
Поланьи объясняет этот своеобразный «осадок» тем, что когда мы воспринимаем слова или звуки, то ориентируемся на наш предыдущий опыт их восприятие, на их предыдущее значение. Так, читая текст, схватываем его канву еще до фактического произнесения слов, из которых он соткан. Вместе с тем, в контексте в том числе и аналитической философии, стоит обратить внимание, что под вопрос сразу же попадает возможность нечто утверждать о стабильности такого значения [6, c. 88].
Сам же М. Поланьи, прежде всего, возвращает нас к мнению о первичности к - лингвистическому превосходству человека над более поздним языковым. Но в своих выводах философ идет дальше и настаивает: тот, кто познает, попадает в ситуацию двойной неопределенности: с одной стороны, «нельзя выразить все, что знаешь», но также - «нельзя знать всего уже заложенного в том, что мы можем сказать».
Такая ситуация влияет на трансляцию знания. Поэтому М. Поланьи пытается показать: как культурные штампы, так и интеллектуальные традиции являются именно такими благодаря «молчаливому знанию». Это означает, что неформализованные связи принципиально важны не только для бытового опыта, но и для той традиции, которую привыкли именовать рационализмом.
Это работает как на уровне научно-исследовательской рутины, так и в контексте наиболее заметных открытий в истории. Философ уверен: созидание новых понятий и концептов гораздо более плодотворное, когда ученым удается раскрыть какие-то неожиданные результаты исследований ученых предыдущих поколений. Один из самых интересных в истории науки случаев, который Поланьи приводит в этом контексте, - это так называемое «частичное предвосхищение».
Так может знания быть «молчаливым» и в чем целесообразность такого знания? В контексте традиции, которая требует только предложной, эксплицитной формы-знания по определению не могут быть молчаливыми. Зато, для эпистемологии плодотворным остается «молчаливое узнавание» («tacit knowing»). По подсчетам исследователей, сам Поланьи впятеро чаще употребляет «tacit knowing», чем «tacit knowledge». Эта большая ориентированность на собственную скрытность процедурного процесса познания подчеркивает связь эпистемологии и психологии и социальных наук, но также, в определенной степени, и наук о языке [4, c. 56].
«Молчаливое знание», следовательно, обозначает ту сферу «невидимого», которую надо познать. Поэтому на самом деле именно благодаря этому «молчаливому знанию» не только становится источником опытного передачи знаний, но и обеспечивает предпосылки, которые влияют на все последующие интерпретации значений в обыденном языке и в языке наук и, в конечном итоге, способствуют все новым формам конструирования знания.
После краха методологических идей логического эмпиризма современная западная философская мысль была вынуждена признать неадекватность большинства основных принципов концепции К
50% эссе недоступно для прочтения
Закажи написание эссе по выбранной теме всего за пару кликов. Персональная работа в кратчайшее
время!
на новый заказ в Автор24. Это бесплатно.
Задать вопрос
