История становления советского государства: введение в книге И. Нарского "Жизнь в катастрофе"

Всем известно, что история становления советского государства на протяжении десятилетий являлась инструментом легитимации большевистской власти и орудием манипуляции общественным сознанием. Историки той эпохи ошибочно полагали, что они выполняли важную функцию в деле просвещения и воспитания подрастающего поколения. Исходя из подобной установки, логичным был отбор тем, которые позволяли наиболее последовательно осуществлять превращение прошлого в героические мифы.
В результате этого, как пишет Игорь Нарский, в стандартный набор исследуемых проблем по преимуществу вошли сюжеты политической истории: идейная и практическая деятельность В. И. Ленина и руководимой им партии, межпартийная борьба, революционные акции рабочих, крестьян и солдат и прочее. Советским исследователям, не желавшим расстаться с профессиональной карьерой, обязательно нужно было славить главу советского государства и марксистко-ленинскую концепцию.
С наступлением эпохи перестройки историки стали свободны от селекции исторических тем под давлением государственной идеологии. Кроме того, предлагая читателю результаты своих научных усилий, современные историки имеют полное право отойти от принципов академического формализма, к примеру, требующих актуализации и объяснения практической значимости работы. Все это способствует тому, что они могут привнести в свои исследования больше искренности и уникальности.
Кроме того, в настоящее время историки имеют масштабное пространство для своей научной работы. Так, если ранее, в советское время, выбрав определенную тематику, исследователь посвящал ей всю жизнь и затем передавал по наследству ученикам, то теперь историки могут не зацикливаться на определенной тематике, а выбрать несколько сфер научных интересов.
Автор отмечает, что в настоящее время историческая наука в Российской Федерации перестала быть подчинена учению о формациях и строгой заповеди партийности. Вместо этого предпринимаются попытки создать возможности для "разумного плюрализма" идей, теорий, методов. Тем не менее некоторые историки продолжают быть сторонником теории, согласно которой историю нужно понимать как объективный исторический процесс. Осознание того, что вопрос об истине в историческом исследовании связан с гносеологическим статусом историка, очень медленно завоёвывает место. Черты постструктурализма и пост-модерна, не говоря уже о пост-истории, в новой России до сих пор едва достигли исторической элиты.
Тем не менее, Игорь Нарский писал о том, что догматический, а не исторический взгляд, продолжал быть преобладающим и в 90-е гг

. прошлого века. Российские историки выступили с критикой теории тоталитаризма лишь в конце 80-х гг., а многие не подвергают её ревизии и в настоящее время, поэтому исследования таких историков и по сей день сохраняют качество исторически аргументированной обличительной литературы.
С трудом в России приживаются повседневная история, история опыта, историко-антропологические изыски западноевропейской науки. Это, по мнению автора, связано с устойчивым контрастным взглядом на исторические процессы, несовместимым с перечисленными направлениями, а также отставанием историографии, особенно отечественной истории от западных стандартов, вследствие её длительной самоизоляции и отсутствия живых профессиональных связей с коллегами за пределами коммунистического мира.
История, в особенности история повседневности, порой превратно толкуется российскими историками как некоторое бытописание, не претендующее на теоретическую утонченность. Вероятно, повседневная история видится, в таком случае, модификацией краеведения, работы по которому редко отличаются новизной интерпретации. Этим отмечены и многие публикации современных историков, обращающихся к повседневности: частно они имеют информационный, а не интерпретационный характер.
Автор замечает, что большинство исследований посвящено времени расцвета сталинизма - 20-40-м гг. Отчасти это можно объяснить тем, что этот период, дегероизированный в общественном сознании в годы перестройки, значительно легче поддается взгляду "снизу" и "изнутри", в то время как начало советской истории в большей мере остается "заповедником" героических мифов.
Тем не менее, некоторое усложнение проблематики в изучении революции и первых лет советской власти в современной исторической науке всё же наблюдается. Но в большинстве работ историков по данной тематике главным героем событий становилась толпа, а ведущим усилием - желание физически выжить. Итогом этого становится вытеснение из поля зрения проблем и сюжетов повседневной истории как малозначащих на фоне истории политических и социальных структур. Таким образом, состояние изучения российской действительности первых лет революции можно оценить как неудовлетворительное.
Тормозит этот процесс, по мнению Игоря Нарского, минимум три фактора: полнокровность "красно-белых" мифов, запаздывание проникновения подходов исторической антропологии в российскую историческую науку, преобладание интерпретаций истории революционной России с помощью инструментария классической социальной истории вследствие недооценки размеров пережитой населением катастрофы.
В результате история "нормальной" жизни "обычных" людей на начальном этапе советской истории ещё не написана