Эстония, Латвия, Литва в 1990 е - 2000 е гг

После распада Советского государства в 1991 г. несколько десятков миллионов людей, относившихся к «нетитульным» национальностям бывших союзных республик, ставших независимыми государствами, оказались на положении диаспор. Самой большой такой новой диаспорой стали этнические русские, проживавшие за пределами Российской Федерации. Процесс адаптации к новым условиям на положении этнического меньшинства для русских во всех бывших «братских» республиках проходил сложно, особенно с учетом того, что ни в одном из постсоветских государств, за исключением Белоруссии, русский язык не получил статуса государственного.
Особой остротой «русский вопрос» отличался в странах Балтии. Специфика ситуации в этом регионе заключалась в том, что здесь конфликты возникали не только на бытовом уровне (в других бывших союзных республиках, например в некоторых среднеазиатских, они принимали и более острые формы). Здесь также имело место ущемление гражданских прав местных русских в законодательном порядке. Дискриминация русскоязычного меньшинства в Прибалтийских государствах, особенно в Латвии и Эстонии, стала одним из основных препятствий на пути нормализации отношений Российской Федерации с этими государствами.
Националистическая пропаганда в странах Балтии оправдывает дискриминацию русских как «некоренных» жителей, «оккупантов», «понаехавших» в Прибалтику после 1940 г., т. е. в советский период, создавая имидж своих стран в первый период независимости (1918-1940 гг.) как якобы моноэтничных. Между тем этнически однородным население стран Балтии не было никогда. В бывших владениях Ливонского ордена (в Эстонии и большей части Латвии) имелся значительный слой немецкого населения, в городах до середины XIX в. немцы были доминирующим элементом, в Эстонии проживали также несколько тысяч шведов. В Литве во времена Речи Посполитой обосновалось большое число поляков и евреев, в Виленском крае польский язык и культура играли доминирующую роль в духовной жизни.
Что касается русской диаспоры в Прибалтике, история ее формирования восходит к XVIII в., когда эта территория вошла в состав Российской империи: Эстляндия (Северная Эстония) и Лифляндия (Южная Эстония и Северная Латвия, или Видземе) по Ништадтскому миру 1721 г. между Россией и Швецией, а Литва и остальная часть Латвии (Курземе, Земгале и Латгале) — в результате третьего раздела Речи Посполитой в 1795 г. На протяжении XIX — начала ХХ в. численность русского населения в Прибалтийских губерниях, особенно в крупных городах, медленно, но неуклонно росла. Экономический бум начала ХХ в., когда в Риге и Ревеле (Таллинне) был построен ряд крупных предприятий, способствовал притоку в Прибалтику квалифицированных рабочих и специалистов из внутренних российских губерний. Кроме того, русские в это же время существенно опережали другие этнические группы по удельному весу среди работников администрации, суда и полиции. В 1897 г. среди населения Риги удельный вес русских был равен 16,9 %, а к 1913 г. русское население уже составляло 21,2 % жителей города, обойдя по численности немцев. Всего же в Латвии на тот момент проживало до 300 тыс. русских.
Наиболее значительным рост русского и вообще пришлого населения в Прибалтике был в советский период. В основном это были рабочие и инженерно-технический персонал, трудившиеся на крупных предприятиях, строительных объектах и в добывающей промышленности. Доля русских была велика и среди руководящих партийных, советских и хозяйственных кадров. Среди членов Компартии Латвии русские к концу советского периода (43 %) даже преобладали над латышами (40 %). Соотношение эстонцев и русских в Компартии Эстонии выглядело как 50 % и 39 %, литовцев и русских в Компартии Литвы — 71 % и 17 %7. Наиболее активно рабочая сила и специалисты извне привлекались в прибалтийские республики в первые послевоенные годы — 1945-1953 (в этот период в Латвию переселились более 400 тыс. чел., в Эстонию — более 200 тыс. чел.)8. В дальнейшем интенсивность иммиграции заметно снизилась. Некоторые из переселенцев возвращались в Россию или в другие республики, из которых они происходили. Однако на протяжении всего советского периода число прибывавших в Прибалтику неизменно превосходило число убывавших. К середине 1960-х гг. численность этнических русских в прибалтийских республиках перевалила за миллион и в дальнейшем продолжала расти.
В Литве выросли численность и удельный вес литовцев: в 1920-е гг. соотношение литовцев и национальных меньшинств в республике выглядело как 69,2 на 31,8 %, а в конце 1980-х гг. — как 79,6 на 20,4 %11. Связано это с тем, что в Литву, где промышленность была не так высоко развита, как в двух других республиках, и крупных предприятий насчитывалось значительно меньше, приток рабочей силы извне шел гораздо менее интенсивно. Вместе с тем естественный прирост среди литовцев, в силу конфессиональной принадлежности к католической церкви более приверженных традиционным семейным ценностям, был выше, чем среди латышей и эстонцев, преимущественно лютеран. Кроме того, в довоенной Литве была велика численность еврейского населения — к 1939 г. она составляла около 200 тыс. чел. В период немецкой оккупации Прибалтики литовские евреи подверглись почти поголовному истреблению — до 170 тыс. чел. были убиты или погибли в гетто и концлагерях. Одна из крупнейших миноритарных групп населения республики почти полностью исчезла, что способствовало увеличению доли титульного населения. Выселена из Литвы была и часть польского населения, хотя здесь выселение поляков не имело такого массового характера, как в Западной Белоруссии и Украине. К концу 1980-х гг. численность польского населения Литвы была равна примерно 258 тыс. чел., что составляло около 7 % всех жителей республики.
Большинство русского и русскоязычного населения республик Прибалтики были городскими жителями. В Эстонии в 1990 г. горожане составляли 87 % русского населения, в Латвии — 73 %, в Литве — 77 %. При этом особенно велика была концентрация русских в столицах. Среди жителей Таллинна в 1989 г. было 41 % русских и 49 % русскоязычных, среди жителей Риги — соответственно 47 % и 58 %, Вильнюса — 20 % и 28 %14. В Риге, таким образом, русскоязычные численно преобладали над латышами. Славянское население также составляло более половины жителей Даугавпилса — второго по величине города Латвии. В Эстонии русские преобладали в городах на северо-востоке республики: Нарве (где доля русских доходила до 90 %), Кохтла-Ярве и Силламяэ — в районе разработок сланца и фосфоритов, где русские составляли подавляющее большинство рабочей силы. В Литве единственным населенным пунктом, в котором преобладало русское население, был город Снечкус (в 1992 г. городу возвращено его прежнее название — Висагинас): поблизости от него находилась Игналинская АЭС, обслуживающий персонал которой был почти исключительно русский. Всего же в балтийских республиках, согласно данным последней Всесоюзной переписи населения 1991 г., насчитывалось 1 млн 724 тыс. русских, что составляло 21,8 % всего населения. Из них в Эстонии проживали 475 тыс. русских (30,3 % всего населения республики, всего меньшинств — 38,5 %), в Латвии — 906 тыс. (34 % населения, вместе с другими русскоговорящими — 1 млн 122 тыс. — 48 %), в Литве — 344 тыс. (9,4 % населения)15.
При официальном двуязычии в национальных республиках уровень владения русских жителей Прибалтики «титульными» языками был относительно низок. По данным переписи населения 1989 г., в Эстонии только 14,9 % русского населения республики свободно владели эстонским языком. В Латвии на латышском языке свободно говорили 22,2 % местных русских, в Литве на литовском — 37,5 %. Столь низкий уровень владения эстонским языком среди русских в Эстонии объяснялся тем, что здесь значительная часть русских жителей концентрировалась на определенной территории (северо-восток), где они преобладали среди населения и потому не видели большой необходимости изучать язык основного населения республики. В Литве, напротив, русские были расселены дисперсно, поддерживали более тесные отношения с литовцами и, таким образом, им приходилось активнее усваивать литовский язык. Уровень владения русским языком среди «титульного» населения был в целом выше: свободно по-русски говорили 34,5 % эстонцев, 68,3 % латышей и 38 % литовцев16.
Отношения между русскими и представителями «титульного» населения Прибалтики складывались неоднозначно. Расширение использования русского языка, низкий уровень владения местными языками среди «некоренного населения», особенно в Эстонии и Латвии, порождали среди «титульных групп» тревогу за судьбу родного языка. По мнению британского исследователя Н. Мелвина, именно защита родного языка и культуры стала «центральным аргументом по оправданию политической активности в странах Балтии во время перестройки». Элемент взаимного отчуждения между «коренными» и «некоренными» жителями, безусловно, присутствовал, возникали иногда и столкновения на этнической почве. В частности, выступления латышских студентов с антирусскими лозунгами и столкновения между латышской и русской молодежью отмечались в Риге в мае 1985 г

. Схожие столкновения прошли в Тарту в сентябре того же года и в Риге в мае 1987 г. Однако, с другой стороны, просматривалась и тенденция к сближению, о чем говорят явления межнациональных браков (пусть и не слишком многочисленные), следствием чего стала постепенная ассимиляция части русских. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что при переписи некоторые жители Прибалтики, идентифицировавшие себя как русские, в качестве родного указали один из балтийских языков (литовский — около 14 тыс. чел., латышский — около 10 тыс., эстонский — около 6 тыс.).
В период движения за независимость в республиках Прибалтики в 1988-1991 г. представители русского населения занимали различные позиции. Часть русских (а также этнических поляков в Литве) выступала против выхода из состава Советского Союза. Сторонники сохранения единства с СССР основали собственные организации: объединение «Единство» (лит. У1вп1Ьв, пол. JednoCS) в Литве, Интернациональный фронт трудящихся (Интерфронт) в Латвии, Интердвижение в Эстонии20. Эти организации создавались на базах крупных промышленных предприятий, некоторую поддержку им оказывали партийная номенклатура, структуры Прибалтийского военного округа, ветеранские организации. Поиск неких форм самоорганизации был необходим для прибалтийских русских также в целях защиты своих прав и противостояния антирусским тенденциям, становившимся все более очевидными в национальных движениях.
Для прибалтийской публицистики того времени типичным был негативный образ русских «мигрантов» и «оккупантов», в котором причудливо сочетались два плохо вяжущихся друг с другом, но одинаково неприятных аспекта: «люмпены» и господа-колонизаторы. На учредительном съезде Народного фронта Эстонии в одной из резолюций о «мигрантах» говорилось как о «громадной массе низко квалифицированных и некультурных людей»21. Подобный пассаж отдавал явным шовинизмом. В своей программе Народный фронт подверг критике «великодержавную ассимиляционную политику, приводящую к бессмысленной миграции и механическому смешению людей разной национальности»22. Часть русскоязычных деятелей культуры балтийских республик выступала против отделения от СССР, но другая часть, в большей степени проникнутая либеральными и прозападными настроениями, поддерживала народные фронты (тем более что некоторые прибалтийские политики из тактических соображений старались до поры до времени не афишировать свою неприязнь к русским и заигрывали с русскоязычной интеллигенцией). Консолидации русскоязычного населения Прибалтики препятствовала и его идеологическая дезориентация: фактор этнического единства для него не имел существенного значения, а советская коммунистическая идеология все больше утрачивала свою силу и привлекательность.
При проведении в Прибалтике в феврале-марте 1991 г. республиканских референдумов о независимости немало русских жителей всех трех республик подали голоса в пользу независимости. Так, в Латвии за независимость высказались 73,3 % участников референдума, т. е. 64,6 % всех избирателей, хотя доля латышей в составе населения была только 52 %. В Литве при опросе, проводившемся 11 марта 1991 г., независимость поддержали 38,2 % русских, выразили сомнение 34,9 %, резко против были только 12,9 %. В Нарве, где доля эстонцев среди населения города составляла лишь 4 %, за независимость высказались 25,49 % голосовавших (17,87 % лиц, имевших право голоса). По данным эстонских социологов (возможно, впрочем, несколько завышенным), за независимость Эстонии выступали около 30 % местных русских. По мнению П. Колсто, норвежского исследователя национальных отношений в СССР и на постсоветском пространстве, для многих русских, поддержавших идею независимости Прибалтийских республик, приоритетными были экономические соображения: они рассчитывали на быстрый и успешный переход этих стран к рыночной экономике, который позволит им избежать погружения, вслед на Российской Федерацией и другими бывшими советскими республиками, в пучину глубокого социально-экономического кризиса.
Однако надеждам тех русских в странах Балтии, которые поддержали борьбу балтийских народов за независимость, на то, что в новых независимых государствах им будут обеспечены равные права с «титульным» населением, не суждено было сбыться. Власти не сочли возможным автоматически распространить гражданские права на тех, кто поселился в балтийских республиках в советский период, и их потомков. Присутствие «мигрантов» среди населения считалось наследием советской «оккупации». В балтийской прессе выражалось недоверие к политической лояльности местных русских, высказывалось мнение, что русские тоскуют по потерянной советской империи и не желают приспособиться к новой политической реальности. В работах прибалтийских авторов можно встретить утверждения, не подкрепленные какими-либо доказательствами, о значительном числе среди иммигрантов из России лиц с уголовным прошлым. Радикальные националисты требовали даже поголовно выселить из республик всех русских. Так, лидеры Эстонского конгресса, образованного в феврале 1990 г., в своих программных заявлениях настаивали не только на скорейшем выводе советских войск, но и на отъезде «имперски настроенного русского пролетариата». Широкой поддержки эти взгляды не получили, однако при решении вопроса о гражданстве применялся дифференцированный подход к разным группам населения. В результате «русский вопрос» в странах Балтии, в первую очередь в Эстонии и Латвии, оставался серьезной проблемой на протяжении всего постсоветского периода, оказывая непосредственное влияние на отношения этих стран с Российской Федерацией.
Без особых трудностей решение проблемы русского населения было найдено в Литве. Доля русских в населении республики была относительно невелика, и проблемы статуса русского населения как таковой не возникло. Уже в ноябре 1989 г., когда Литва еще оставалась в составе СССР, в республике были приняты законы, касавшиеся положения национальных меньшинств. Закон от 3 ноября автоматически распространял права гражданства на всех лиц, въехавших в Литву после Второй мировой войны, и их потомков. Другой Закон — от 23 ноября — гарантировал
образование на языках меньшинств и предусматривал другие меры, направленные на то, чтобы облегчить иммигрантам адаптацию в литовском обществе. Таким образом, на момент подписания договора об основах межгосударственных отношений России с Литвой в этой республике действовал Закон о гражданстве, реализующий так называемый нулевой вариант, — гражданами республики могли стать практически все ее жители, независимо от их этнического происхождения. В договоре о межгосударственных отношениях с Россией Литва брала на себя обязательства не устанавливать в отношении русских ценза оседлости, знания языка и любых других условий приобретения гражданства, отличных от тех, которые устанавливаются для всех других лиц. В начале 1990-х гг. Закон о гражданстве был также дополнен Законами об этнических меньшинствах, об эмиграции и миграции и об образовании, которыми были конкретизированы права нелитовского населения.
Не можете найти то, что вам нужно.
В Эстонии и Латвии ситуация сложилась совсем по-другому. После восстановления независимости в законодательстве о гражданстве в Латвии и Эстонии был выбран не «нулевой вариант», а восстановление совокупности граждан довоенных республик. Юридическим обоснованием этого послужило провозглашение в 1991 г. независимости как восстановленной. Так, в Декларации Верховного Совета Латвийской ССР от 4 мая 1990 г. «О восстановлении независимости Латвийской Республики» заявляется, что де-юре Латвия существовала как субъект международного права и после 1940 г., поскольку ее вхождение в состав СССР не было признано более чем 50 государствами. 21 августа 1991 г. Верховным Советом Латвии был принят акт о преемственности и юридической идентичности Латвийской Республики 1920-1940 гг. и современной Латвии. Соответственно по постановлению Верховного Совета от 15 октября 1991 г. гражданство республики автоматически приобретали граждане республики 1920-1940 гг. и их потомки, в число которых попало только около 280 тыс. русских. Около трети избирателей Латвии, главным образом нелатыши, оказались лишены права на автоматическое получение гражданства. Порядок приобретения гражданства этими жителями республики, согласно концепции «восстановленной независимости», должен был определяться в соответствии с Конституцией 1922 г., т. е. избранным гражданами Латвии Сеймом (а не Верховным Советом, в соответствии с Декларацией от 4 мая 1990 г. осуществляющим высшую власть в стране лишь на период до избрания Сейма)31. В 1991 г. приняты Закон «О свободном развитии и праве на культурную автономию этнических групп Латвии» (19 марта) и Конституционный закон «О правах и обязанностях народа и граждан» (10 декабря)32. Однако эти Законы не раскрывали механизм приобретения гражданских прав