Война ради добычи

По мере разложения родового строя, практически во всех варварских племенах Европы всё в большей степени начинала формироваться элита, для которой любой труд в сельском хозяйстве становился крайне не престижным, недостойным свободного человека. Особенно сильно это начало проявляться в период Великого переселения народов, когда возможности завладения богатой добычей намного возросли.
Иногда в качестве захватчиков мог выступать по сути дела весь народ. Но к периоду конца раннего средневековья наиболее характерными варварскими набегами стали набеги викингов. Под этим названием часто объединяют достаточно разные по сути своей явления, которые так или иначе были связаны с экспансией скандинавов. Это могло быть просто достаточно регулярное морское пиратство. Множество отдельных дружин могли объединяться для уже достаточно масштабного нападения и последующего грабежа.
Ещё у Тацита мы можем найти упоминания о том, что содержание достаточно крупных военных дружин вожди могли поддерживать только с помощью регулярных грабительских набегов на соседние племена и народы. По мнению римского историка варваров можно было гораздо с большим успехом клонить к участию в военном походе, чем к обработке полей и терпеливому ожиданию урожая. Подобное отношение проявлялось и в менталитете варваров. По замечанию Тацита, «по их представлениям, потом добывать то, что может быть приобретено кровью, – леность и малодушие».
В большинстве случаев главным итогом удачного похода должен был стать захват богатой добычи. Это должно было быть движимое и достаточно мобильное имущество, чтобы его можно было загрузить на корабли. В первую очередь, при таком подходе викингов должны были привлекать драгоценности и деньги. Описание обычной для грабителей варваров добычи можно увидеть в поэме «Беовульф». «И взошли на корму, на крутовыгнутую ладью на отмели, и казною, и конями, и припасами воинскими, и дарами бесценными переполнили ее».
А. Я Гуревич указывал на то, что стремление варварских народов и особенно скандинавов к захватам добычи имело объективные причины и изначально не могло сводиться исключительно к особенностям менталитета. Уже к V веку скандинавы начали испытывать проблемы с наличием свободных земель, пригодных для земледелия и скотоводства. Эту проблему пытались во многом решить за счёт внутренней колонизации, разрабатывая ранее пустовавшие земли, однако нужда всё равно подталкивала и к колонизации внешней. По мнению исследователя, «голод и нужда, поиски новых плодородных полей и тучных пастбищ гнали за море многих и многих скандинавов».
Несмотря на то, что, собственно, в Скандинавии значительную рол продолжал играть натуральный обмен, викинги быстро усваивают практическую ценность денег, как универсального средства обмена. Далеко не всегда и не везде скандинавы могли получить силой нужные и привлекательные для них товары. Зачастую выгоднее и проще было расплатиться за них ценностями, полученными в результате грабежа менее удачливых или более слабых.
По найденным археологами многочисленным погребениям и кладам мы можем судить о масштабах той добычи, которая оказывалась в руках у викингов.
Наиболее привлекательной добычей считались золотые и серебряные украшения, изделия из драгоценных камней. Впрочем, по меркам эпохи ценность представляла новая и богато украшенная одежда. Неслучайно, что при описании сокровищ чудовища в «Беовульфе» мы можем отметить именно подобный набор ценностей. Желанной добычей также могли считаться рабы, которых можно было продать либо использовать в собственном хозяйстве. Нередко добычей становились также женщины, которые могли либо быть проданы, либо становиться супругами захватчиков. Впрочем, если эти захваты производились в самой Скандинавии, то это могло послужить причиной для кровной мести.
По мнению Гуревича, представления о золоте как об универсальном эквиваленте богатства начало проникать в северные регионы Европы ещё в позднюю римскую эпоху и окончательно утвердилось во время Великого переселения народов. Многочисленные свидетельства этого можно обнаружить в народном эпосе. Важной частью богатства также считалось оружие. Мы знаем о запретах, которые в более позднюю эпоху предполагали наказание для продающих оружие скандинавам. Очевидно, что в более ранний период жители Северной Европы могли его получать более свободно.
Захват богатств и удача в воинских делах не только увеличивали благосостояние и могущество викинга: он заботился о своей славе и о славе рода. А приумножение славы и почета, которыми пользовались человек и его род, означало, по тогдашним представлениям, рост их удачи, «души рода», воплощавшейся в его главе и переходившей из поколения в поколение. Подвиги и добыча питали «душу рода», увеличивали его счастье и внутреннее благополучие; род удачливого викинга был богат счастьем.
При этом наряду со славой викинги стремились и к овладению богатством, которое давало возможность провести оставшуюся часть жизни в спокойствии и довольстве, обзавестись собственным хозяйством и жениться.
Ещё у Тацита упоминается, что дружинники, когда они не заняты непосредственно в военных походах, большую часть времени проводят в праздности и пирушках. Именно на этих пирах демонстративно проедалось и пропивалась значительная часть захваченной добычи. Военная добыча была не просто источником дохода, а механизмом сплочения дружинников и превращения их в единый коллектив. Кроме того успех в обеспечении богатой добычи способствовал росту авторитета вождя. Подвиги, которых никто не узнал, представляли собой малую ценность. Славу можно было продемонстрировать и закрепить в памяти потомков разными путями. Именно этим объясняется высокая роль, которая отводилась в скандинавском обществе разного рода сказителям, скальдам.
Но не менее важную роль могла сыграть и демонстрация захваченной добычи. «Захваченные богатства - драгоценности, одежды, оружие - превращались в свидетельства героической жизни, становились важнейшими знаками высокой доблести вождя и его дружины». При этом варварские племена ещё не использовали золото и серебро в роли денег

. Потому монеты, которые были захвачены во время грабительских набегов обычно переплавляли и превращали в разного рода украшения или просто слитки.
Обильная добыча, достававшаяся варварам во время войн и грабительских экспедиций, не превращалась в средство накопления богатств, не использовалась па покупку скота, земель и иного имущества: она раздаривалась, потреблялась, превращалась в сокровища, имевшие сакральное значение и оказывавшие магическое действие па их обладателей.
Свидетельством такого отношения к военной добыче может быть широкая практика закапывания богатых кладов. При этом, по мнению Гуревича, эти клады изначально закапывались вовсе не для того, чтобы впоследствии ими воспользоваться. Зачастую речь не шла и о передаче по наследству.
Гуревич в своём исследовании приводил многочисленные примеры такой практики. Отец скальда Эгиля Скаллагрима утопил сундук с серебром в болоте. Сам же скальд, чувствуя приближение смерти, спрятал собственные сокровища с помощью рабов, которых впоследствии убил, так что никто так и не узнал место захоронения клада. Викинг Буи Толстый, будучи ранен в битве, успел выброситься за борт, прихватив с собой ящики с золотом. Гуревич полагал, что викинги рассматривали золото и серебро не только как средство обмена, но и как своего рода сакральную ценность. Автор полагал, что они «видели в них воплощение личного и родового благополучия».
Неудивительно, что богатство зачастую должно было уходить вместе со своим владельцем в иной мир после его смерти. Добиться этого планировалось с помощью захоронения сокровищ вместе с покойным. Подобная практика описана ещё в «Беовульфе». Там говорится, как в могилу вместе с вождём укладывают мечи, кольчуги, украшения и золото. « Все самоцветы, оружие, золото вместе с властителем будет скитаться по воле течений»
Конечно, с распространением в обществе товарно-денежных отношений подобный взгляд на военную добычу становится во многом анахронизмом. Впрочем, и в эпоху развитого Средневековья для феодалов богатство по-прежнему является одним из способов поддержания и укрепления своего авторитета в обществе.
Стоит отметить, что те нормы отношения к материальным ценностям, которые встречаются нам в сагах, отражают точку зрения, которая характерна была в основном для племенной верхушки, зарождающейся аристократии.  Однако, даже в «Речах Высокого» можно встретить примеры восхваления таких добродетелей, как осмотрительность, умеренность, скромность.  Саги складывались в эпоху бесклассового общества, поэтому разделения на ценности аристократии и простонародья окончательно не произошло.
Гуревич в своей работе подчёркивает, что нам крайне трудно разделить различные типы экспансии, которые были характерны для варварских народов и особенно викингов. Не всегда можно провести чёткую грань между военным набегом, который имел завоевательные цели и простым пиратством. Нередко то и другое могло тесно переплетаться с занятиями торговлей.
До сегодняшнего дня остаётся спорной интерпретация и самого термина «викинг». Изначально его пытались связывать с названием одной из норвежских областей. Другое толкование связывало этот термин с норвежским словом vik – бухта, залив. Однако Гуревич полагает, что наиболее разумным будет объяснение, которое связывает рассматриваемый термин с глаголом vikja, который можно перевести как отворачивать, отклоняться. Соответственно, под викингами можно понимать именно тех людей, которые оставили родной дом и отправились за добычей. В источниках этот термин очень часто используется не по отношению к человеку, а как название мероприятия – «отправиться в викинг». При этом подобное плавание всегда отличали от торговой поездки. При этом вновь стоит повторить, что подобная направленность вовсе не означала невозможности для викинга при стечении обстоятельств превратиться в мирного колониста.
При этом всё же не стоит сомневаться, что у слова викинг была и отчётливая этническая составляющая. Можно согласиться с исследовательницей Кларой Даунхэм, которая утверждала, что «не каждый пират мог быть назван викингом».
Успехи викингов в захвате добычи во многом объяснялись не только их военными навыками. Тем более нельзя говорить об их численном превосходстве. В большинстве случаев возможность безнаказанных грабежей была связана с тем, что на подвергшихся им территориях не существовало единого государства, отсутствовал в принципе военный флот, который мог бы дать отпор пришельцам. Слабость саксов и кельтов на Британских островах поощряла продолжение нападений.
Неудивительно, что подобная слабость вызывала зачастую планы превратить обычный грабительский набег в попытку обосноваться на подчинённых территориях и закабалить местное население. Именно по такому сценарию разворачивались события в Ирландии. Однако эти попытки порой вызывали ожесточённое сопротивление, особенно когда были связаны с попытками скандинавов навязать языческую религию. Нередко между самими скандинавами начинались междоусобицы из-за будущей добычи и контроля над территорией.
Особо успешными и опасными для соседей были нападения скандинавов, которые проживали на Ютландском полуострове. Его географическое положение давало возможность легко совершать набеги в различных направлениях. По Балтийскому морю совершались нападения на приморские племена славян ободритов. Одновременно с этим активно подвергалась набегам фризское побережье. О том, какой масштаб могли принимать варварские набеги, говорит то, что в государстве Карла Великого всерьёз рассматривали возможность захвата скандинавами Ахена, который фактически мог считаться столицей.
Франкам приходилось затрачивать много времени и ресурсов для того, чтобы возводить приморские укрепления и размещать корабли в устьях важнейших рек, препятствующих проникновению скандинавов вглубь страны.
Зачастую викинги предпочитали не полагаться на возможность получить добычу непосредственно во время похода. Им хотелось создать такую систему, при которой их соседи выплачивали регулярную дань