Консервативная печать об императоре

Консервативная печать преимущественно выражало поддержку политике Николая II и правительства. Интересы дворянства выражали такие крупнейшие издания, как «Московские ведомости», «Русское знамя», «Гражданин», «Новое время», многие официальные газеты светского и религиозного толка.
Позиция консервативной печати в отношении политики Николая II заключалось в необходимости сохранения существующего строя, незыблемости основ царской власти, резко негативно консерваторы выступали против парламентаризма и многих других либеральных идей. Соответствовали описанной позиции и чаяния публициста и редактора газеты «Гражданин» И. Мещерского касательно нового царствования. В 1894 году Мещерский радовался тому, что правление нового царя станет продолжением эпохи не его деда, но отца. «Слова о заветах почившего Отца, воспринятых Сыном в минуту вступления на прародительский престол, всё сказали. Смысл их велик и свят именно для Русского народа», - написал он по поводу манифеста Николая II при вступлении на престол. О предыдущем же воцарении в том же номере говорится таким образом: «Император Александр III вступил на престол в тягчайший момент, какой когда-либо приходилось переживать России… Казалось тогда, что всё рушится» . Но через несколько месяцев оказалось, что надежды Мещерского разделяют не все, и в январе 1895 года он сокрушался о том, что три месяца спустя после «хвалы преждевременно почившему Монарху» «те же умы начинают шататься под влиянием либеральных идей, требующих от нынешней эпохи, чтобы она была продолжением прерванной 1-м марта 1881 года реформаторской работы… Когда же лгали или лгут?» Не всё, впрочем, пропало, «ведь ещё много на Руси честных Царевых слуг, которые не желают продолжения эпохи 60-х годов, ибо она привела к 1-му марта, а желают продолжения эпохи 80-х годов, потому что она дала жизни порядок».
Однако, представители многих консервативных изданий возлагали вину на происходящие политические неурядицы в стране, в том числе всплеск революционных настроений на личность Николая II. В. Меньшиков, который относился к основным публицистам газеты «Новое время» достаточно отрицательно относился к персоне последнего российского императора: «Боже, до чего я был прав, чувствуя задолго до войны глубоко возмущенное и презрительное чувство к Николаю II! Он погубил Россию, как губит огромный корабль невежественный или пьяный капитан, идущий в узком фарватере и передающий неверный курс на штурвал. Роковой человек!». Мыслитель критиковал Николая II за слабоволие, измену монархии. Свое отношение к последнему императору Меньшиков более обстоятельно объясняет в дневниковой записи 23 июня 1918 года: «Встревоженное настроение. В “Молве” настойчивые слухи об убийстве Николая II Жаль несчастного царя — он пал жертвой двойной бездарности и собственной, и своего народа Николай читал мою статью “Кто кому изменил?” В ней я доказывал, что не мы, монархисты, изменили ему, а он нам. Можно ли быть верным взаимному обязательству, которое разорвано одной стороной? Можно ли признавать царя и наследника, которые при первом намеке на свержение сами отказались от престола? Точно престол — кресло в опере, которое можно предавать желающим. Престол есть главный пост государственный Тот, кто с малодушием отказался от власти, конечно, не- достоин ее. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на ее подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную».
Повседневный ужас революционных событий пугает Меньшикова, и он отмечает в своем дневнике: «В самой России сложился губительный яд, сжигающий ее медленно, но верно: народная анархия, развязанность от культуры, религии и совести»

. Практически каждая страница дневника наполнена тревогой о судьбе детей, заботами о том, где достать деньги, пищу и дрова. Через год после начала февральской революции Меньшиков дал в своем дневнике следующую оценку этой «великой и бескровной» революции, которая привела к власти большевиков: «27 февраля 1918. Год русской великой революции. Мы еще живы, благодарению Создателю. Но мы ограблены, разорены, лишены работы, изгнаны из своего города и дома, обречены на голодную смерть. А десятки тысяч людей замучены и убиты. А вся Россия сброшена в пропасть еще не бывалого в истории позора и бедствия. Что дальше будет и подумать страшно, — то есть было бы страшно, если бы мозг не был уже досыта и до бесчувствия забит впечатлениями насилия и ужаса». Хотя Меньшиков и осуждал Николая II за измену принципам самодержавия, поспешное отречение от престола, без сопротивления, он с возмущением, горечью и сочувствием воспринял известие об убийстве царя и его семьи: «Николай II рас- стрелян … Тяжелая тоска на сердце. Зачем эта кровь? Кому она нужна?... Почему даже Персия предоставила возможность свергнутому шаху уехать, а у нас непременно лишили свободы и, наконец, жизни монарха, которому когда-то присягали?... Без суда, без следствия, по приговору какой-то кучки людей, которых никто не знает … При жизни Николая II я не чувствовал к нему никакого уважения и нередко ощущал жгучую ненависть за его глупые, вытекающие из упрямства и мелкого самодурства решения … Но все- таки жаль несчастного, глубоко несчастного человека: более трагической фигуры “Человека не на месте” я не знаю».
Вместе с тем создаётся устойчивое впечатление, что всё написанное о Николае II в консервативной и, отчасти, либеральной прессе, настолько обезличено, что вполне может быть отнесено практически ко всем царям династии Романовых. На страницах последовательно меняются лишь исторические декорации - события и перипетии последнего царствования, тогда как образ самого последнего самодержца статичен и диктуется уже сложившимся представлением авторов о том, каким российскому монарху положено быть, чем познанием того, какой он есть. Это предположение подтверждается по результатам изучения источниковой базы подобных сочинений и особенно — практиковавшихся методов работы с ней. Её чрезвычайная бедность понятна, поскольку совокупность источников, представляющих теперь интерес для исследования российской истории конца XIX - начала XX вв., тогда по большому счёту была ещё недоступна, отчасти в силу своего личного или закрытого характера, а также вследствие того , что находилась только в процессе создания, а отчасти пока даже и не планировалась к нему. Тем более речь шла о поиске такой информации, ко торая, непосредственно касалась священной особы императора и не допускалась в официальную печать без тщательной фильтрации и проверки. Поэтому суждения о личности и государственной деятельности Николая II если и подтверждались документально, то лишь посредством немногочисленных и однообразных официальных документов - некоторых высочайших манифестов и рескриптов , милостивых царских речей, а иногда - царских высказываний и резолюций по крестьянскому вопросу и о созыве народного представительства. Между тем этим источникам публицисты, по-видимому, не придавали никакой доказательной силы в том смысле, что основная их ценность виделась не в том, что ими можно было обосновать свои умозаключения, а в том, что они просто представляли конкретную сторону политической деятельности императора в её узловых моментах