Определение значения стереотипов по статье Земцова Б. «Причины первой мировой войны: степень влияния стереотипов власти»

Введение

Анализируя причины Первой мировой войны, историки традиционно концентрируют свое внимание на общеевропейских геополитических изменениях конца XIX – начала XX вв. Они породили глубокие противоречия между Германией и Англией, с одной стороны, и между Германией и Францией – с другой. Автор Земцов Б.Н.статьи полагает, что на присоединение России к антигерманскому франко-английскому блоку существенное влияние оказали политические стереотипы царя и правительственных кругов. Политические стереотипы представляют собой «стандартизированный, схематизированный, упрощенный и уплощенный, обычно эмоционально окрашенный образ какого-либо социально-политиче ского объекта (явления, процесса)» определенной социальной группы [8, с. 81]. Стереотипы – естественный необходимый компонент человеческой психики [10]. Однако эти аксиомы относятся к простым людям. Стереотипы в политике – феномен чрезвычайно опасный, поскольку мешает пониманию нового. Многократно эта опасность возрастает в недемократических государствах, так как власть не допускает до обсуждения общегосударственных, национальных проблем политиков с иными взглядами.
Цель данной работы определить значение стереотипов на примере статьи Земцова Б.Н.
Для достижение цели необходимо решить следующие задачи:
Рпссматреть общую характеристику войны и стереотипов;
Провести анализ статьи Земцов Б.Н на важность стереотипов в первой мировой войне.

Война стереотипы новые и старые

Сегодня не потеряла своей значимости главная формула прусского военного теоретика Карла фон Клаузевица: «Война — это достижение политических целей военными методами».
Прошло 170 лет, изменилась суть войны. В свое время Клаузевиц описывал ситуацию, связанную с конфликтами великих держав, которые боролись за контроль над ресурсами, и их армии воевали друг с другом. Ныне единственной сверхдержавой остались США, а вероятность того, что великие державы вступят в войну друг с другом, ничтожно мала. Современный мир характеризуется экономической взаимозависимостью, поэтому старые цели завоевания и удержания под контролем каких-либо территорий утратили смысл. Наиболее распространенным видом военного конфликта в нашу эпоху является гражданская война, однако ее суть полностью укладывается в формулу Клаузевица.
В нынешнюю эпоху, как отмечает Л. Фридман, «войны больше официально не объявляются». В прошлую эпоху, для которой были более характерны межгосударственные конфликты, правительства официально и формально декларировали объявление войны. Это было необходимо по многим причинам, в том числе, чтобы установить правила игры (то есть определить, какие союзники принимают участие в боевых действиях), чтобы перевести экономику и жизнь общества на военный лад. Кроме того, объявление войны имело важное юридическое значение: оно помогало бороться с внутренней оппозицией, оно позволяло определить статус солдат враждующих армий и т. д.
После Второй мировой войны формальные декларации войны стали крайней редкостью. На то было несколько причин, среди которых Фридман выделяет появление современных профессиональных армий и оружия массового поражения.
С ростом опасности терроризма объявление войны стало практическим и юридическим нонсенсом. С одной стороны, террористы вовсе не склонны официально объявлять войну государству. С другой стороны, государство, с точки зрения юридических процедур, не может объявить официальную войну подпольной организации, особенно находящейся за пределами границ данного государства. Именно поэтому, по словам Л. Фридмана, были изобретены формулировки типа «применение силы», «превентивный удар», «ограниченная военная операция» и т. д. Последствием этого стало, например, то, что талибы и члены террористической организации «Аль-Каида», захваченные в Афганистане американскими войсками, официально не считаются военнопленными и юридически не защищены Женевскими конвенциями.
«Демократии не воюют друг с другом» — этот тезис широко распространен и считается универсальным.
Вместе с тем, по мнению Л. Фридмана, он «чрезмерно упрощает невероятно сложную ситуацию». Демократические государства не воевали друг с другом лишь во второй половине XX века. На самом деле государства, считавшиеся демократическими в XIX веке, неоднократно воевали друг с другом и захватывали колонии. Государства мира практически не вели войн в защиту демократии. Как считает Фридман, исключением может считаться только война 1898 года между США и Испанией, когда США обосновали необходимость ее начала желанием помочь Кубе и Филиппинам освободиться от колониальной зависимости. Однако в результате Филиппины на несколько десятилетий сами превратились в колонию «освободивших» их Соединенных Штатов.
Американский профессор считает, что «войны за идеологию крайне редки». В свое время социалистические страны также не начинали военных действий с целью обеспечить торжество коммунизма. В СССР называли Великую Отечественную войну с нацистской Германией прежде всего войной за Родину и лишь в наименьшей степени — войной за дело коммунизма. Коммунистический Китай начал войну с коммунистическим Вьетнамом в 1979 г. также не под лозунгом борьбы за дело коммунизма.
Другой устоявшийся тезис современности — это «война с терроризмом».
По своей сути война с терроризмом не является войной в полном понимании этого термина. Однако случай с «Аль-Каидой», по мнению профессора Фридмана, — это уникальный случай. Действия этой террористической организации нанесли США огромный ущерб, сравнимый с ущербом, который мог бы быть нанесен США в случае ведения военных действий с каким-либо государством. В ответ США развернули крупномасштабные боевые действия, стремясь уничтожить базы и опорные пункты этой террористической организации на территории Афганистана. Военные операции различного масштаба против террористов периодически проводят и другие страны мира

. Однако главные победы в войне с терроризмом одерживают не солдаты, а спецслужбы и полицейские.
Новым стереотипом о войне стало мнение, что «современная война приводит к меньшему числу жертв».
По мнению профессора Л. Фридмана, это представление в целом неправильное. Государства Запада, озабоченные судьбой своих солдат, стремятся уменьшить свои потенциальные потери и поэтому уделяют особое внимание средствам защиты и разрабатывают новые, высокотехнологичные виды оружия. Потери «цивилизованных» армий в современных войнах измеряются десятками и сотнями, очень редко тысячами убитых солдат. Это, пишет Фридман, «невероятно мало по сравнению с войнами прошлого». Однако по подобным сценариям проходят далеко не все военные конфликты. Войны и вооруженные конфликты в Африке и Азии приводят к миллионам жертв, и прежде всего среди мирного населения.
Так, в 1993 г. США вывели свои войска из Сомали после того, как потеряли 18 человек убитыми (потери сомалийцев составили около 1 тыс. человек). После этого трагического инцидента США отказались направить свои миротворческие силы в Руанду. В результате невмешательства в руандийский конфликт со стороны мирового сообщества там погибло 800 тыс. человек.
Самым распространенным стереотипом в современных Соединенных Штатах является вера в то, что «США могут выиграть войну в любое время и в любом месте».
Как и большинство серьезных военных специалистов, профессор Л. Фридман считает этот тезис неправильным и опасным. Вооруженные силы США обладают в настоящее время беспрецедентным военным и технологическим превосходством, однако это еще не означает, что они способны выиграть любую войну. Быстрые победы в Ираке, по мнению Л. Фридмана, ничего не означают — история неоднократно доказывала, что разбить армию противника значительно проще, чем удержать захваченную территорию. Послевоенное развитие событий в Ираке, сопровождающееся почти ежедневной гибелью американских солдат, как раз и свидетельствует об этом. История в который раз преподает урок, что военный успех, военная победа вовсе не равнозначны политической победе. Вооруженные силы могут обеспечить достижение военного успеха, но политическую стабильность в завоеванном (освобожденном, занятом, оккупированном) регионе или государстве они обеспечить не способны.


Стереотипы власти и их влияние на причины первой мировой войны по статье Земцова Н.Б.

Политическая система России начала XX в. была как раз недемократичной. Даже после принятия в 1906 г. Основных государственных законов Российской империи влияние на определение внешнеполитического курса не только общества, но и правительства оставалось минимальным. Этот курс определяли царь, министерство иностранных дел и Генеральный штаб.
Николай II упрощенно воспринимал внешнеполитические проблемы России и мира. Возможно, это происходило потому, что интерес к внешней политике и понимание ее значимости для судьбы страны не были заложены в юности: отец не привлекал его к решению международных вопросов. Это серьезно обеспокоило некоторых министров уже в первые годы царствования Николая II. Так, военный министр генерал П.С. Ванновский оценивал молодого государя как человека «воинственного и самонадеенного». (И это притом, что сам П.С. Ванновский был «обскурантом – своего рода «военным Победоносцевым», а по характеру – вторым Паскевичем».) [9]. Его преемник генерал А.Н. Куропаткин в апреле 1901 г. с тревогой рассказывал С.Ю. Витте о своей встрече с царем, который собирался «взять для России Маньчжурию, идти к присоединению Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы» [1, с. 411].
На протяжении своего царствования Николай II ставил перед министерством иностранных дел задачи, расходящиеся с уже сложившимися общеевропейскими тенденциями. Например, хотя молодой государь знал об отношении своего венценосного отца к идее проведения конференции по разоружению (Александр III назвал ее «утопией») [12, с. 198], он настоял на проведении такой конференции в Гааге в 1899 г. В результате один из организаторов конференции, член Совета Министерства иностранных дел России Ф.Ф. Мартенс так отозвался о поведении на ней французской делегации: «Они наши друзья и союзники, но не только не помогают нам, но, напротив, на каждом шагу пакостят, выступая против предложений России в военной и морской комиссиях» [12, с. 203]. Что уж говорить о позиции на конференции и отношении к ее решениям Англии и Германии.
Ключевыми чертами мировосприятия Николая II были великодержавие и иррациональная вера в самодержавие как наилучшую для России форму правления. Это проявлялось не только в настороженном и недоверчивом отношении к Государственной думе, но в отношении и к высшим государственным органам. Николай II заблокировал возможности подключения и Государственного Совета к обсуждению внешнеполитического курса правительства в целом [5, с. 9–10].
Этика правительственных кругов не позволяла членам правительства отстаивать свою точку зрения. Начальник канцелярии Министерства Императорского Двора, А.А. Мосолов писал, что Николай II не любил спорить. Как правило, он внимательно выслушивал министра «благодарил за сотрудничество, тем не менее, несколько часов спустя министр получал собственноручное письмо Его Величества, уведомляющее его об увольнении от должности» [11, с. 11–12]. В результате дебаты по вопросам внешнеполитических приоритетов не вели с царем даже министры иностранных дел.
В соответствии с бюрократической этикой министры, если они не собира лись уходить в отставку, фактически не могли иметь собственную точку зрения. Эту позицию исчерпывающе полно изложил министр иностранных дел В.Н. Ламсдорф: «Одно из двух – или наш государь самодержавный, или не самодержавный